Я видел, в ее глазах стояли слезы, но от меня она явно ожидала взрыва ликования. Вместо этого я сидел с эклером в липких от сахара пальцах и мог думать только о том, как Бородай устроил засаду с Цельдиным ружьем в кустах на кладбище в Килмингтоне.
– Я думаю, все это глупости, мама, – услышал я сам себя. Мне бы себе язык откусить!
Мама вытерла салфеткой с глаз слезы, размазав при этом тушь для ресниц.
– Ты что, разыгрываешь меня? – спросила она раздраженно.
– Нет, правда! – ответил я, понизив голос (три пожилые особы уже вытянулись по направлению к нам). – А те вопросы, которые он задавал… я… то есть я считаю их действительно дельными.
Не знаю, что на меня такое нашло. Это Лонгспе, что ли, извлек на свет божий мою благородную сторону? «Идиот! Ты же навсегда можешь избавиться от Бородая! – шипело мое вовсе не такое уж благородное существо. – Ну давай же!» – А благородная сторона на это хитро отвечала: «Ах вот как? Значит, ты и Эллу больше знать не желаешь? Ведь он в конце концов – ее дядя, будь он неладен!»
Моя мать все еще недоверчиво глядела на меня.
– Правда дельные вопросы? – сказала она.
«Неверная тема, Йон! Ну давай же, отвлеки ее».
– Мам, – сказал я и подкрепился еще одним куском эклера, отчего говорить мне стало совсем не легче, – по сути… по сути, я не хочу домой. Мне и здесь хорошо. Почему бы тебе не выйти за Бородая? А я буду приезжать каждые вторые выходные на побывку.
– Ах, Йон! – пробормотала она и разразилась слезами.
Они хлынули у нее потоком, и одна из пожилых дам, подойдя к нам, протянула ей носовой платок (довольно-таки отвратительный – с розовыми углами и с вышитыми розами). Взгляд, который она при этом бросила мне, явно выражал, что она не слишком-то высокого мнения ни обо мне, ни о детях вообще. Но моя мать испачкала вышитые розы тушью для ресниц и принялась хихикать. Взгляды, которыми по этому поводу обменялись пожилые дамы, показывали, что они и о хихикающих матерях были не больно-то высокого мнения.
– Мам! – прошелестел я через стол. – Все будет хорошо! Я могу наведываться каждые выходные!
– Ах, Йон! – прошептала она и суетливо протерла себе еще раз глаза. Потом она перекинулась через стол, подтянула меня к себе и прижала меня так сильно, что я уже думал, что она меня никогда больше не отпустит.
Когда она меня наконец отпустила, она выглядела вполне счастливой. Она даже улыбнулась трем пожилым дамам. Затем она отдала черный, влажный от слез носовой платок, и мы, спустившись по лестнице, заплатили за мои эклеры и ее кофе.
Стоял чудесный день, теплее любого другого, какой мне до сих пор доводилось увидеть в Солсбери, и мы за болтовней о моих сестрах, о нашем псе и о том, что у Бородая аллергия на его шерсть, в один прекрасный момент опять очутились на дворе перед кафедральным собором.
– Давай зайдем в собор, – сказала мама, – в последний раз я была там с твоим отцом.
И в галереях, и в самом соборе не было почти ни души. Мы прошли через главный вход вовнутрь, пока моя мать внезапно не остановилась перед гробом Лонгспе.
– Твой отец любил это надгробие, – сказала она. – Об этом рыцаре он знал все. Не помню его имени…
– Лонгспе, – сказал я. – Уильям Лонгспе.
– Точно! Так его звали. Ты многому научился в школе! Твой отец был просто одержим им. Однажды он поехал со мной в Олд-Сарум, только чтобы показать мне то место, где умер Лонгспе. Знаешь, говорят, его отравили?
– Да, – сказал я. – И он очень любил свою жену.
– Да?
– Мам, – спросил я в свою очередь, – говорил тебе папа когда-нибудь, что он встречал Лонгспе?
– Встречал? То есть как это?
Она посмотрела на меня непонимающе. Значит, нет. Или он ей об этом никогда не рассказывал. Как и я.
– Мама, а ты веришь в призраков?
Она посмотрела на мраморное лицо Лонгспе и скользнула взглядом по остальным мертвым, покоившимся между колоннами.
– Нет, – сказала она наконец. – Нет, не верю. Ведь, если бы призраки существовали, твой отец тоже наведывался бы ко мне после смерти… – Она схватилась за сумочку. – Ах, и зачем я отдала старушке ее жуткий носовой платок! – причитала она дрожащим от слез голосом. – Я должна была предвидеть, что он мне еще понадобится!
Я взял ее за руку.
– Это хорошо, что он не вернулся, мама, – сказал я тихо. – Это доказывает, что он счастлив там, где он сейчас. Знаешь, призрак – это тот, кто несчастлив.
Она посмотрела на меня так, словно видела меня впервые.
– С каких это пор ты рассуждаешь о призраках, Йон? Вдруг все о них заговорили! Это Мэтью забил тебе голову подобными мыслями?
– Нет! – ответил я. – Мы обсуждали это в школе…
Врать в кафедральном соборе – пренеприятное чувство, но у меня и в самом деле в тот день создалось впечатление, что моя мать со всей историей о Стуртоне и Лонгспе просто не совладает. Мы с Бородаем все рассказали ей лишь много лет спустя, и я по сей день не уверен, что она нам поверила.
– В школе? – недоверчиво спросила мама. – Они беседуют с вами о призраках? На каком же предмете?
– Ах, хмм… на английском, – запнулся я. – Ну, ты ведь знаешь. Шекспир и всякое такое:
– Ах да, – сказала она, – конечно. – Потом она пожала мне руку и провела ладонью по волосам (что я в одиннадцать лет счел абсолютно неуместным). – Как ты думаешь, не распроститься ли нам с мертвым рыцарем и не пойти ли пообедать?
– Отличная мысль, – пробормотал я, и мне на один миг померещилось, будто между колоннами стоит Лонгспе с улыбкой на лице.
Несколько недель спустя я спросил его, не встречал ли он примерно двадцать пять лет тому назад мальчика по имени Лоренс Уайткрофт. Нет, мой отец ни разу не вызывал Лонгспе, может быть, потому что он уже тогда был счастливым.
– А как насчет друзей? – спросила мать, пока мы бок о бок прохаживались по газону перед собором. – Те двое мальчиков, которых мы встретили перед школой, – это твои лучшие друзья?
– Ангус и Стью? – спросил я. – Да. Хотя… нет, в сущности нет.
– Что это значит? – спросила мама.
Вечернее солнце осветило все старые дома вокруг, и мне пришло в голову, что мы стоим именно там, где меня настиг Стуртон и где меня подобрал Бонопарт.
– Мой лучший друг – девчонка, – сказал я. – А ты знакома с ее дядей. Ты даже собираешься выйти за него замуж.
Послесловие и благодарность
Идея создания этой книги возникла много-много лет назад, когда я собралась посетить во Фроуме моего английского издателя Барри Каннингема и по дороге туда заехала с семьей в Солсбери.
Войдя в кафедральный собор, я сразу же поняла, что оказалась в одном из тех мест, которые остаются незабываемыми и способны рассказать бесконечное множество историй. Мы отправились на экскурсию в собор, и я впервые услышала об Уильяме Лонгспе. Семя заронилось!
Я вернулась туда вновь, чтобы посетить приходскую школу, так как знала, что мальчик, мой будущий герой, должен отправиться в местный интернат. В беседах со мной дети рассказывали мне истории о призраках, провели меня по школьной территории и показали свои любимые места. Так я узнала об «острове» и увидела картинку с изображением хориста, с которым вы встретились в школьной часовне. Желание детей мне помочь было невероятным, и я надеюсь, что ни учителя, ни ученики приходской школы на меня не в обиде за пару вольностей, допущенных мной в моей истории. Школьные будни наверняка протекают совсем иначе, чем это описала я. Не думаю, что там есть дети, которые так просто прогуливают, как это, в конце концов, вынужден был сделать Йон. Нет там и никаких бонопартов, а только очень хорошие преподаватели.
В здание интерната я, конечно, тоже зашла. Там нет никаких Поппельуэллов, они мною выдуманы. Привидений под окнами тоже не водится. Но, если вам когда-нибудь доведется попасть в Солсбери, многое из описанного мною вы, буду надеяться, там все же найдете!
Декан кафедрального собора Джун Осборн – единственная женщина в Великобритании, занимающая подобную должность в средневековом кафедральном соборе, – словом и делом была постоянно в моем распоряжении. Я имела возможность наблюдать и восхищаться тем, как она работает, посетив с моими детьми вечернюю молитву и Пасхальное богослужение.
В Килмингтоне и аббатстве Лэкок меня встретили все с той же любезностью и готовностью помочь, что и в Солсбери. Я взбиралась на башню, где прятался Уильям Хартгилл от лорда Стуртона. Я видела подвал, где предположительно содержались Хартгиллы в качестве узников, и набрела на следы Элы Лонгспе в аббатстве Лэкок.
Еще несколько слов про другую Эллу. Когда мой британский издатель впервые прочел книгу, он позвонил мне и спросил, как мне пришел в голову такой замечательный образ девочки. «Я его списала», – ответила я. Ведь Элла Литтлджон – это, собственно, Элла Виграм, старшая дочь Лионеля Виграма, с которым я вот уже на протяжении многих лет вместе работаю над моим романом-трилогией «Бесшабашный». Обнаружив во время сбора материала для книги, что мой герой Уильям Лонгспе состоял в браке с Элой Солсберийской, я подумала: «Погоди-ка, Корнелия! Почему бы тебе не ввести девочку по имени Элла, которая бы напомнила рыцарю его жену?» То, что у дочери Лионеля было такое же имя, пришлось, естественно, чрезвычайно кстати, так что о лучшей музе для этого образа я не могла и мечтать. Элла прочла множество вариантов истории, и, конечно, я спросила согласия, перед тем как поместить ее в книгу.
