— Подозреваю, дети не нуждаются в родителях до тех пор, пока не попадут в какую-нибудь неприятность. Вы должны принять эту истину как закон. Я гораздо более одинока, чем вы. Обе мои сестры далеко. Одна — в Америке, другая — в Италии.
— Моя дорогая девочка, — сказал я, — ваша жизнь только начинается.
— В тридцать пять?
— Что такое тридцать пять? Как бы я хотел, чтобы и мне было тридцать пять. — Я язвительно добавил: — Знаете, я не слепой.
Она устремила на меня вопросительный взгляд, а потом покраснела.
— Уж не думаете ли вы… о! Стивен Нортон и я просто друзья. У нас много общего…
— Тем лучше.
— Он… он просто ужасно добрый.
— О, дорогая моя, — сказал я. — Не верьте нашей доброте. На самом деле мы, мужчины, не таковы.
Но неожиданно Элизабет Коул побледнела. Она сказала низким напряженным голосом:
— Вы жестоки… слепы! Как я могу помышлять о браке? С моей-то семейной историей. С моей сестрой-убийцей… или если не убийцей, то сумасшедшей. Не знаю, что хуже.
Я решительно заявил:
— Не терзайте себя. Вспомните, может быть, это неправда.
— Что вы имеете в виду? Это правда.
— Разве не вы сами говорили мне однажды: «Это была не Мэгги?»
Она затаила дыхание.
— Всякий на моем месте может так чувствовать.
— Очень и очень часто то, что человек чувствует, оказывается правдой.
Она уставилась на меня.
— Что вы хотите сказать?
— Ваша сестра, — заявил я, — не убивала вашего отца.
Ее рука потянулась ко рту. Глаза, широко раскрытые и напуганные, встретились с моими.
— Вы сумасшедший, — произнесла она, — должно быть, вы сумасшедший. Кто вам так сказал?
— Не важно, — заявил я. — Это правда. И в один прекрасный день я предоставлю вам доказательства своих слов.
III
Возле дома я наткнулся на Бойда Кэррингтона.
— Сегодня я провожу здесь последний вечер, — сообщил он мне. — Переезжаю завтра.
— В Кнэттон?
— Да.
— Должно быть, вы волнуетесь.
— Волнуюсь? Наверное. — Он вздохнул. — Во всяком случае, Хэстингс, не буду скрывать, что рад отсюда уехать.
— Конечно, стряпня отвратительная и обслуга не из лучших.
— Я имею в виду совсем не это. В конце концов, плата невелика и от таких гостиниц ожидать много не приходится. Нет, Хэстингс, я имею в виду большее, нежели дискомфорт. Мне не нравится дом… его злое влияние. Здесь происходят страшные вещи.
— Конечно.
— Не знаю, в чем тут дело. Может быть, вся соль в том, что здесь однажды было совершено убийство, и теперь дом никогда не будет нормальным… Но он мне не нравится. Сперва этот несчастный случай с миссис Латтрелл… чертовски неприятная штука. И потом бедная малышка Барбара.
Он смолк.
— Уж кто-кто, а она, по-моему, никогда бы не совершила самоубийства.
Я заколебался.
— Э, не знаю, смогу ли я зайти настолько далеко…
Он прервал меня.
— А вот я зайду. Черт возьми, я провел с ней чуть ли не весь день. Она была в отличном настроении… наслаждалась нашей прогулкой. Она лишь беспокоилась, как бы Джон не погрузился с головой в свои эксперименты и не начал бы испытывать на себе смеси. Вы знаете, что я думаю, Хэстингс?
— Нет.
— Что виноват в ее смерти муж. Наверное, пилил ее. Она всегда была откровенна со мной. Он все время намекал ей, что она мешает его драгоценной карьере (я бы ему показал карьеру!), и она сломалась. Ну и бессердечный же он мужик, и глазом не моргнул. Объявил мне сейчас, этак невозмутимо, что отбывает в Африку. Право, знаете, Хэстингс, я бы не удивился, если бы оказалось, что он ее убил.
— Вы не должны так говорить, — резко заметил я.
— Да… да, верно. Однако имейте в виду, главным образом, потому, что если бы он стал ее убивать, то не так. Я имею в виду, все ведь знали, что он работает с веществом… физостигмином… так что здравый смысл подсказывает: если бы он с ней разделался, то не стал бы его использовать. Но все-таки, Хэстингс, не только я считаю Фрэнклина подозрительным типом. Мне намекнул кое-кто, кому следовало бы знать.
— И кто же, — резко осведомился я.
Бойд Кэррингтон понизил голос:
— Сестра Крейвен.
— Что? — страшно удивился я.
— Ш-ш… Не кричите. Да, сестра Крейвен подкинула мне эту идею. Знаете, она девушка проницательная. Голова у нее на плечах хорошо сидит. Она не любит Фрэнклина… не любила его все время.
Я поразмышлял. Я бы сказал, что сестра Крейвен не любила свою пациентку. Неожиданно мне подумалось, что сестра Крейвен должна многое знать о menage[51] Фрэнклинов.
— Она сегодня вечером здесь переночует, — сказал Бойд Кэррингтон.
— Понятно.
Меня смутно обеспокоило возвращение сестры Крейвен, однако я не смог сказать, почему. «Была ли у нее причина, — думал я, — для приезда? Она не любила Фрэнклина, — сказал Бойд Кэррингтон…»
Взяв себя в руки, я неожиданно неистово сказал:
— Она не имеет права распространять намеки насчет Фрэнклина. В конце концов, именно ее показания помогли установить, что было совершено самоубийство. Да и Пуаро видел, как миссис Фрэнклин выходила из студии с пузырьком в руке.
Бойд Кэррингтон огрызнулся:
— А при чем тут пузырек?! Женщины всегда носят пузырьки… духи, лосьон для волос, лак для ногтей. Вон ваша девчонка бегала в тот вечер с пузырьком в руке… это же не значит, что она думала о самоубийстве, верно? Чепуха!
Он смолк, потому что к нам подошел Аллертон. Очень кстати, в лучшем духе мелодрамы, издалека донесся низкий рокот грома.
Я подумал, как и думал прежде, что Аллертон был создан для роли злодея.
Но он был за много миль от дома в ночь смерти Барбары Фрэнклин. И, кроме того, какой у него мог быть мотив?
Но ведь, размышлял я, у X никогда не было мотива. Вот в чем сила его положения. Это, и только это мешало нам. И, однако, в любую минуту, словно крошечный огонек в кромешной тьме, могла вспыхнуть идея…
IV
Думаю, здесь и сейчас я должен упомянуть, что никогда ни на один момент не допускал мысли, что Пуаро может провалиться. Я никогда и не помышлял, что в борьбе между Пуаро и X последний может выйти победителем. Несмотря на всю немощь и никудышнее здоровье Пуаро, я верил в него как в потенциально более сильного соперника. Видите ли, я привык, что Пуаро всегда преуспевает.
Именно сам Пуаро первым заронил сомнение в мою душу.
Перед тем как спуститься к обеду, я заглянул к нему. Сейчас я уже забыл, как все получилось, но он неожиданно произнес фразу: «Если со мной что-нибудь случится…»
Я сразу же громко запротестовал: «Ничего не случится… ничего не может случиться».
— Eh bein, значит, вы плохо слушали доктора Фрэнклина.
— Фрэнклин не знает. Вы проживете еще много лет, Пуаро.
— Возможно, друг мой, хотя и крайне маловероятно. Но я говорю сейчас в определенном, а не в общем смысле. Хотя я могу вскоре умереть, это, однако, может оказаться недостаточно скоро для нашего друга X.
— Что? — изумился я.
Пуаро кивнул.
— Ну да, Хэстингс. В конце концов, X умен. По правде говоря, даже очень умен. X не может не понимать, что мое уничтожение, даже если оно опередит естественную кончину на несколько дней, окажется для него неоценимым преимуществом.
— Но тогда… но тогда… что произойдет? — Я был озадачен.
— Когда полковник погибнет, mon ami, второй по званию занимает его место. Вы продолжите бой.
— Как? Я же в полной темноте.
— Я все устроил. Если со мной что-нибудь случится, друг мой, вы найдете здесь, — он постучал по запертой шкатулке, лежащей рядом с ним, — необходимые вам ключи. Как видите, я предусмотрел все возможности.
— Не надо хитрить. Просто скажите все, что мне нужно знать.
— Нет, друг мой. Тот факт, что вы не знаете того, что знаю я, является очень ценным обстоятельством.
— Вы оставили мне ясный отчет о положении дел?
— Разумеется, нет. Его может заполучить X.
— Тогда что же вы оставили?
— Своеобразные указания. Они ничего не будут значить для X… уж будьте в этом уверены… но приведут вас к правде.
— А вот я не так уверен. Ну почему у вас такой извилистый, такой уклончивый склад ума, Пуаро? Вы всегда любите все усложнять. Всегда!
— И сейчас привычка стала страстью? Вы это хотите сказать? Вполне вероятно. Но успокойтесь, друг мой, указания приведут вас к правде. — Он помолчал и потом добавил: — И, возможно, тогда вы захотите, чтобы они не заводили вас так далеко. Вы от всей души захотите сказать: «Опускайте занавес».
Что-то в его голосе вновь вызвало у меня тот смутный бесформенный страх, спазмы которого я раз или два уже чувствовал раньше. Словно где-то… совсем рядом был факт, который я не хотел видеть… который не находил сил признать. Что-то, что уже в глубине души я знал… Я стряхнул оцепенение и спустился к обеду.
