с лица прядь волос.
– Ладно.
Следующий час, собираясь, она вела себя так, будто это самый обычный день, но стоило ей забраться во внедорожник, как способность притворяться ей изменила. Она вдруг осознала, какое решение приняла, и похолодела.
Впереди Джефф завел пикап, и они на двух машинах поехали в «Белые ночи».
Мать стояла в гостиной перед красным углом и выглядела изящно и строго одновременно: облегающее черное шерстяное платье, на шее повязан шелковый белый платок. Спину она держала прямо, плечи расправила, а белоснежные волосы забрала назад. Когда она посмотрела на Мередит, в ее арктически-голубых глазах не было ни капли смятения.
Мередит начали одолевать сомнения.
– Я хочу перевезти красный угол в свою новую комнату, – сказала мать. – Нужно, чтобы лампадка продолжала гореть. – Она потянулась за костылями, которые принес доктор Бернс, и, опершись на них, заковыляла к Джеффу и Мередит.
– Тебе правда нужно, чтобы кто-нибудь за тобой присматривал, – сказала Мередит. – Я не могу проводить здесь круглые сутки.
Если мать и услышала эти слова, если ей было до них хоть какое-то дело, то виду она не подала. Неуклюже управляясь с костылями, она прошла мимо Мередит к выходу.
– Мои вещи на кухне.
Мередит зря надеялась, что мать поможет ей перестать себя осуждать. Она уже давно убедилась: чего бы она ни искала в отношениях с матерью, получить этого не удастся. А отпущения грехов уж тем более. Она проскользнула мимо матери на кухню.
Вещей, которые Мередит собрала вчера вечером, там не было. Вместо большого красного чемодана на кухне лежала какая-то сумка. Мередит открыла ее.
Сумка была набита сливочным маслом и кожаными ремнями.
Глава 8
Нина проснулась от выстрелов.
Прямо за окном грохотали автоматные очереди, сотрясая облупленные, закоптелые стены гостиничного номера. Пол был усеян обломками штукатурки и прутьями. Где-то вдалеке, вслед за звоном разбитого стекла, послышался женский вопль.
Нина выбралась из постели и подползла к окну.
По дороге, заваленной вывороченными камнями, ехали танки. Люди в военной форме – совсем юнцы – шагали рядом, посмеиваясь и строча из автоматов; прохожие метались в поисках укрытия.
Нина развернулась, вжалась спиной в шершавую стену, затем сползла на пол и замерла. Вдоль плинтуса юркнула крыса и скрылась в щели за убогим шкафом.
Как же ей все это надоело.
Стоял конец апреля. Прошел месяц с тех пор, как они с Дэнни были в Судане, но этот месяц казался вечностью.
У нее зазвонил мобильник.
Она проползла по засыпанному штукатуркой полу и села возле кровати. Дотянувшись до тумбы, нащупала «раскладушку», открыла.
– Алло?
– Нина, это ты? Тебя плохо слышно.
– Стреляют. Привет, Сильвия, в чем дело?
– Мы не будем печатать твои последние снимки, – ответила та. – Не знаю, как сказать мягче. Они не годятся.
Нина ушам не поверила.
– Черт. Да ты, наверное, шутишь. Даже мои самые неудачные кадры лучше, чем та ерунда, которую вы берете.
– На этот раз то, что ты прислала, хуже любых твоих неудачных кадров. Что с тобой, крошка?
Нина попыталась убрать с лица волосы. Она не стриглась уже много недель, да и не мылась тоже, поэтому сальная прядь осталась на месте. В гостинице – как и во всем квартале – не было воды. Как раз с тех пор, как начались бои.
– Я не знаю, Сильвия, – наконец выдавила она.
– Не стоило раньше времени возвращаться к работе. Ты так любила отца… Я как-то могу тебе помочь?
– Ну, мне стало бы лучше, если бы мой снимок напечатали на обложке.
Сильвия красноречиво проигнорировала замечание.
– Нина, зона военных действий не место для скорбящего человека. Возможно, ты потеряла хватку как раз потому, что мысли твои не здесь.
– Ну да…
– Удачи, Нина. Серьезно.
– Спасибо.
Она оглядела обшарпанную темную комнату, позвоночником ощущая автоматные очереди, – и осознала, что очень устала от такой жизни, безмерно устала. Понятно, почему ее последние снимки такие паршивые. Она слишком утомлена и оттого не может сосредоточиться, а когда ей удается уснуть, то почти всегда просыпается, потому что ей приснился отец.
Душу грызли слова, сказанные папой перед смертью, – обещание, которое он с нее взял. Может, в этом-то и кроется проблема. Может, именно поэтому ей так сложно сосредоточиться.
Она не смогла сдержать слово.
Немудрено, что она потеряла чутье.
За ним надо ехать в «Белые ночи» – к женщине, которую она пообещала узнать поближе.
В первую неделю мая – немногим раньше, чем планировала сначала, – около семи утра Нина свернула в долину Уэнатчи. Кроме Каскадных гор, чьи зубцы все еще укрывал снег, здесь повсюду царила весна.
Питомник стоял в полном цвету, яблони, ряды которых тянулись на многие акры, радовали глаз бело-розовым кружевным нарядом. По дороге к дому Нина словно видела, как отец гордо ведет вдоль деревьев черноволосую девочку, а та засыпает его вопросами.
Яблоки уже созрели, пап? Я хочу есть.
Всему свое время, Мандаринка. Нужно учиться ждать.
Она росла одновременно с этими деревцами – и постепенно узнавала, что ждать совсем не умеет, что садоводство не для нее и что дело всей папиной жизни она продолжить не сможет.
Подъехав к дому, Нина припарковала машину перед гаражом.
В питомнике у яблонь суетились рабочие, выискивая не то букашек, не то труху, не то что-нибудь еще.
Нина повесила на плечо сумку с камерой и направилась к дому. Зелень лужайки едва не щипала глаза яркостью, а вдоль забора и по обе стороны от дорожки белели россыпи цветов.
Войдя в дом, Нина включила в коридоре свет и, стаскивая ботинки, крикнула:
– Мама?
Не услышав ответа, прошла на кухню.
В доме пахло затхлостью и запустением. И на первом, и на втором этаже было одинаково безлюдно и тихо.
Нина старалась подавить досаду. Не стоило ждать, что мама и Мередит обязательно будут здесь, раз она решила не предупреждать их о приезде.
Она вернулась к арендованной машине и поехала к дому сестры. На перекрестке ей навстречу вырулил хорошо знакомый пикап.
Нина свернула на обочину.
Пикап притормозил и остановился рядом, из окна с опущенным стеклом на нее смотрел Джефф.
– Нина, привет. Вот это сюрприз.
– Ты же меня знаешь, путешествую вместе с ветром. Слушай, где мама?
Джефф покосился в зеркало заднего вида, будто проверяя, не следят ли за ним.
– Джефф? Что случилось?
– Мередит не говорила тебе?
– Что она должна была мне сказать?
Он наконец взглянул ей в глаза.
– У нее не было выбора.
– Джефф, – процедила Нина, – я понятия не имею, о чем ты. Где моя
