пытливостью она поглядывала на мать, ожидая от нее хоть какого-то отклика – будь то взгляд, кивок, сожаление или признательность. Что угодно, помимо раздражающего щелканья спиц.
У дома Нина проследила за тем, как мать складывает вязанье, берет сумку с иконами и открывает дверцу машины. С царственным видом она пересекла зеленеющую лужайку, прошла по выложенной брусчаткой дорожке, поднялась на крыльцо и, войдя в дом, закрыла за собой дверь.
– Спасибо, доченька, что помогла мне сбежать, – саркастически пробормотала Нина.
К тому времени, как она перенесла из машины багаж, мать успела вернуть иконы на прежнее место и зажечь лампаду, но сама куда-то исчезла.
С чемоданом матери Нина поднялась на второй этаж и остановилась возле открытой двери в родительскую спальню. Из комнаты доносились щелканье спиц и мягкий, напевный голос: мать то ли что-то бормотала себе под нос, то ли болтала по телефону.
Любое из этих занятий, похоже, привлекало ее сильнее, чем беседа с дочерью. Оставив чемодан в коридоре, Нина зашла в бывшую детскую, положила там рюкзак и сумку с камерой и снова спустилась. Растянувшись на папиной любимой кушетке, она взбила подушки, закинула их под голову и включила телевизор.
В считаные секунды она уснула. Так крепко и безмятежно она не спала уже много месяцев, а когда проснулась, ощутила себя свежей и готовой к подвигам.
Она поднялась на второй этаж, подошла к комнате матери, постучала:
– Мам?
– Заходи.
Мать сидела у окна в деревянном кресле-качалке, с вязаньем в руках.
– Привет, мама. Ты голодная?
– Я была голодна и вчера, и сегодня утром, но сделала сэндвичи. Мередит просила меня не пользоваться плитой.
– Я что, так долго спала? Черт. Обещай, что не скажешь Мередит.
Мать бросила на нее строгий взгляд.
– Я не даю обещаний малым детям, – сказала она и вернулась к вязанию.
Оставив мать, Нина отправилась принимать душ – долгий, горячий, какой бывает только в Америке. После него, даже в мятых и поношенных камуфляжных штанах, она снова ощутила себя человеком.
Затем она послонялась по кухне, пытаясь придумать, что бы приготовить на обед. В морозильнике обнаружилось множество контейнеров с едой, на каждом черной ручкой подписано название блюда и дата. Мама всегда готовила столько, что хватило бы на целую армию, не то что на семью из четырех человек, и остатки они никогда не выбрасывали, а складывали в контейнер, который, подписав, убирали в морозильник до лучших времен. Если бы наступил конец света, обитателям «Белых ночей» голод точно не грозил бы.
Нина выбрала бефстроганов и домашнюю лапшу.
Простая и утешительная еда. Как раз то, что нужно. Нина поставила кипятиться воду для лапши, отправила мясо в микроволновку и начала накрывать на стол, но ее отвлекла игра солнечного света. Выглянув в окно, она увидела, что весь питомник в цвету.
Нина кинулась наверх к кофру с камерами, схватила первую попавшуюся и слетела вниз. Глаза разбегались, и она принялась фотографировать все подряд: деревья, цветы, садовые дорожки. При каждом щелчке затвора она думала об отце, который так любил это время года. Наснимав вдоволь, она закрыла объектив крышкой и не спеша направилась в дом через зимний сад.
День стоял поразительно солнечный, и сад утопал в белоснежных цветах, сиявших на фоне сочной зелени. Сладковатый аромат цветения мешался с густым запахом плодородной почвы. Нина села на железную скамейку. Раньше ей казалось, что сад – это владение, целиком принадлежащее матери, но сейчас, когда все утопало в яблоневом цвету, папино присутствие ощущалось здесь так же явственно, как если бы он сидел рядом с ней.
Она снова принялась снимать: вот муравьи на зеленом листке, вот прекрасная магнолия, отливающая перламутровым блеском, а вот и главный элемент сада – медная колонна, слегка подернутая сине-зеленой патиной…
Нина опустила камеру.
Колонн теперь было две. Рядом со старой появилась еще одна, яркая и сверкающая, с изысканной спиральной капителью.
Нина снова посмотрела в видоискатель и навела резкость на новую колонну. Вверху она разглядела причудливую узорную гравировку: листья, цветы, ветви плюща.
И буква «Э».
Нина повернулась к старой колонне и, раздвинув цветы и стебли, рассмотрела, что выгравировано на ней.
За свою жизнь она сотни раз смотрела на эту колонну, но только сейчас впервые изучила ее вблизи. В узор были вплетены какие-то русские буквы. Там была «А», что-то вроде арки из трех перекладин, круглый знак – возможно, «О» – и еще символ, похожий на змейку. Несколько букв Нина распознать не смогла.
Она потянулась, чтобы к ним прикоснуться, и тут вспомнила, что на включенной плите стоит кастрюля с водой.
– Черт!
Она схватила камеру и побежала в дом.
Глава 9
Мередит наметила план. Она была уверена, что, навестив мать пару раз, Нина непременно поймет, почему возникла идея поместить ее в дом престарелых. Да, за последние пару недель мать вроде пошла на поправку, но Мередит с трудом верилось, что за ней больше не нужно присматривать.
Заручиться Нининым одобрением для Мередит было важно, крайне важно. Она больше не могла в одиночку нести бремя своего решения. Прошло почти полтора месяца с тех пор, как мать поселилась в Парк-Вью, и ее лодыжка полностью пришла в норму. Значит, совсем скоро придется принять окончательное решение, а Мередит не готова делать это одна.
В четыре тридцать она вышла из офиса и поехала в дом престарелых. В вестибюле она помахала Сью-Эллен, администратору, и, высоко подняв голову, зашагала дальше: в одной руке ключи от машины, в другой сумка. У комнаты матери она немного постояла, убеждая себя, что головная боль ей только мерещится, а затем отворила дверь.
В комнате прибирались двое мужчин в синих спецовках – первый подметал пол, а второй протирал окно. Вещей матери видно не было. На кровати, еще вчера покрытой новым постельным бельем, которое купила Мередит, лежал голый синий матрас.
– А где миссис Уитсон?
– Выселилась, – не оборачиваясь, сказал один из мужчин. – Даже не предупредила.
Мередит моргнула.
– Что, простите?
– Она выселилась.
Мередит круто развернулась и быстро пошла к вестибюлю.
– Сью-Эллен, – сказала она, кончиками пальцев дотронувшись до виска. – Где моя мама?
– Она уехала с Ниной. Взяла да уехала. Ни с того ни с сего.
– Что ж. Это недоразумение. Она скоро вернется…
– Мередит, теперь нам некуда ее поселить. В той комнате поселится миссис Макгатчен. Никогда не знаешь, как сложится, но пока у нас полная загрузка вплоть до конца июля.
Мередит была так взвинчена, что забыла о приличиях. Не попрощавшись, она вылетела из здания
