Людмила чиркнула адрес на шоколадной обертке.
– Прости, Машенька, побегу! Чего доброго, на обед закроется почтамт! Вечером жду вас к себе.
…Квартира была на первом этаже, без балкона, окнами во двор, но с веселой уютной кухней и двумя большими комнатами, обставленными незатейливо и симпатично. А главное – почти в центре Лайсвес-аллеи, благоустроенная, с центральным отоплением и водопроводом – верх удачи!
На углу дома с утра до позднего вечера была открыта маленькая булочная-пекарня. Праздничный дрожжево-коричный дух разносился по всей округе. В магазинчике глаза разбегались от разнообразия свежей выпечки – хлеб ржаной и пшеничный, еврейская хала, ватрушки, кексы, пирожные, булочки с повидлом, маком, корицей, изюмом, русские расстегаи с рыбой…
Хаим познакомился с булочником Гринюсом. Хозяин сам был и пекарем, и продавцом, а помогали ему всего два человека – нанятый работник и сын-подросток Юозас. Разговорчивый булочник, к смущению сына, объяснил, что мальчик так сильно заикается, что не может учиться.
Молодые Готлибы впервые отправились по магазинам покупать вещи в свой дом. Пусть свой на три года, но ведь на самом-то деле это ого-го какой срок! За такое время можно не просто другое жилье подыскать, но и построить собственный дом. Хаим радовался маленькому счастью жены выбирать постельное белье и посуду, уговорил ее купить великолепное верблюжье одеяло с начесом – широкое, сине-зеленое, с узором, напоминающим море и волны.
Денег осталось в обрез. Он колебался: известить отца о приезде сейчас или после зарплаты, когда на окнах появятся шторы и все другие нужные вещи в квартире? Позовешь раньше – старый Ицхак догадается о сыновней нужде и непременно попытается сунуть сотню-другую литов. Потом их ему уже не отдашь, ни за что не возьмет. Хаиму не хотелось отступать от принципа ни у кого ни копейки не брать без возврата.
Нет уж, лучше справить маленькое новоселье чуть погодя. Может, братья придут, старшие племянники и Сара – сестренка, любимая сестренка!..
Он соскучился. Лишь бы отец загодя ни о чем не разведал. Было подозрение, что он изредка позванивает фрау Клейнерц, справляется у нее о жизни сына… Не позвонит, уверил себя Хаим. А получка скоро, ждать всего чуть больше недели!
Но старый Ицхак узнал о переезде сына и невестки через три дня.
Глава 3
Письмо верноподданного Германии
Хаима арестовали после обеда на службе в первый же рабочий день после недельного отпуска. Двое полицейских вошли в кабинет, назвали фамилию и, когда он откликнулся, защелкнули на его запястьях наручники, ничего не объяснив. Это означало, что дело серьезное.
Часть новых коллег сделала вид, будто арест на рабочем месте – явление привычное, прочие не скрывали смешанного со страхом любопытства. Хаим тщетно спрашивал у жандармов о причине, но их рты были захлопнуты, как капканы, и лишь третий, поджидавший у машины, буркнул:
– Помолчи, болтать будешь где надо.
«Где надо» оказалось одним из отделов Департамента секретной политической полиции – охранки, которую местные литовцы называли «жвалгибой». Хаима препроводили по коридорным закоулкам и втолкнули в продымленный кабинет без таблички, обставленный более чем скромно: заполненный папками шкаф без стекла, канцелярский стол с телефоном и два стула.
Окутанное дымом лицо стоявшего у окна человека было совершенно голым, пустым – так показалось ошеломленному Хаиму. Кроме трогательно девственной лысины и чайного блюдца в руках вместо пепельницы, полицейский чиновник ничем особенным не отличался: блеклое и невыразительное, незапоминающееся лицо с легким налетом интеллигентности, одет в обычный серый костюм. Затушив сигарету, мужчина растянул в улыбке тускловатые губы:
– Хаим Готлиб, служащий акционерного общества «Продовольствие»?
– Да, это я.
С души Хаима упал тяжелый ком. Он знал, что в охранку так просто не привозят, но этот человек обратился к нему с подчеркнутой приветливостью, выглядел вполне дружелюбно и казался неспособным унизить и оскорбить. Тут, наверное, какая-то ошибка. Расположившись за столом, чиновник указал на стул напротив:
– Присаживайтесь… Моя фамилия – Бурнейкис. Я буду вести ваше дело.
«Следователь», – сообразил Хаим и поторопился осведомиться, чтобы сразу расставить все точки над «i»:
– В чем меня обвиняют?
Бурнейкис придвинул к нему расправленный бумажный лист, похоже, письмо.
– Вы читаете по-английски?
– Да.
– Отлично, – чему-то обрадовался следователь. – Это письмо из Регенсбурга. Посыльный предприятия, в котором вы работаете, принес нам его сегодня утром. Оно вас, безусловно, заинтересует. Читайте вслух. Если не сложно, сразу переводите.
Хаим склонился над посланием, с трудом разбирая размашистый почерк:
– «Уважаемые представители руководства фирмы «Продовольствие»! Довожу до вашего сведения, что ваш сотрудник из филиала г. Клайпеда, человек еврейской национальности по фамилии Готлиб, или субъект, выдающий себя за такового, является советским шпионом»…
Хаим оторопел:
– Я? Являюсь советским шпионом? Кто это написал?!
– Читайте, читайте, не отвлекайтесь, – кивнул Бурнейкис, слегка усмехаясь.
– «В начале июля прошлого года я, ариец английского происхождения, в то время гражданин Великобритании Самуэль Алан Дженкинс, агент по экспортно-импортным операциям одной из лондонских продовольственных фирм, встретился по вопросам оптовой торговли с господином Готлибом и переводчицей Марией в г. Любеке…»
Следователь держал в руке и внимательно просматривал другую бумагу. Хаим понял, что письмо уже переведено на литовский, и лысый сравнивает тексты, проверяя то ли знание Хаимом языка… то ли что-то иное.
Бывший мистер, а теперь, кажется, герр Дженкинс вкратце описывал ресторанный разговор, не указывая, впрочем, где он происходил.
«…господин Готлиб очень нервничал. О чем бы ни заходила речь, он старался перевести разговор на тему войны и неоднократно высказывал сомнения в боеспособности вермахта. Он много и с негодованием говорил об отсутствии гражданских свобод в Германии, обличал рейхстаг в насаждении узурпаторского режима, несомненно, из побуждения разговорить собеседника (меня). Я тотчас осознал, с кем мне довелось столкнуться, и стал активно возражать. Тогда господин Готлиб стал рассуждать о несостоятельности германской экономики. Открыто выпытывая, кто из представителей королевской династии, парламента, творческой интеллигенции Великобритании, а также религиозных кругов мира поддерживает фюрера, он резко осудил их воззрения и политические позиции. Об одном из английских монархов господин Готлиб отозвался с насмешкой, окрестив его «настоящим мужчиной» с намеком на противоположный смысл. Посредством психологически составленных вопросов мне удалось выведать, что этот человек прекрасно владеет английским языком и в переводе не нуждается. На мой прямой вопрос о принадлежности к московской разведке он не пожелал ответить, но был весьма взволнован из-за обнаруженных обстоятельств его разведывательной деятельности. Переводчица с неясными целями сочла нужным уведомить меня о своей национальности и вначале назвалась шведкой. После разоблачения они разыграли безобразную сцену ссоры. Явно прикрывая лазутчика, чтобы вызвать огонь на себя, Мария (имя, скорее всего, вымышленное) неожиданно призналась, что она – русская, но я не поддался на провокацию. Сообщники удалились, не попрощавшись, попросту сбежали. До сих пор удивляюсь, как остался жив… Вероятно, агенты Москвы тогда находились в Любеке для подготовки диверсии. Возможно, под предлогом сбыта сельскохозяйственной продукции в Литве действовала (действует) подрывная подпольная организация большевиков. Беспокоясь о том, что диверсанты нанесут непоправимый вред республике и, в частности, вашей уважаемой фирме, я собирался изложить события опасной встречи в письме и отправить его сразу же по приезде в Лондон, но, к сожалению, помешали дела личного характера. Прошу прощения за длительную задержку информации о выявлении мною московских резидентов. Надеюсь, мой отчет не останется без внимания. В случае, если шпионы еще находятся в Литве, прошу отправить мне письменно оформленные результаты их допроса, заверенные официальным лицом и печатью».
Под неразборчивой подписью стояла приписка – «гражданин Германии».
Хаим был шокирован. Как же он ошибался, беспечно полагая, что больше не услышит о «потомке английских баронов»! Став верноподданным Третьего рейха, Самуэль Алан Дженкинс решил выслужиться перед новой родиной и объявил литовского коллегу шпионом!
Прошло ли послание цензуру в Регенсбурге? Конверта не видно, но, естественно, прошло… Почему изложенные в письме факты и предположения не насторожили немецких цензоров настолько, чтобы передать письмо в рейхстаг? А доложено ли уже президенту Сметоне о подрывной организации большевиков в Литве?..
