Собрав ножи у деморализованных или бессознательных противников, я вернулся к Варе, которая держала на коленях голову Димы, который пришёл в себя, хотя был весь в крови, и я видел с каким страхом она смотрела на меня.
— Идём, пока им помощь не подоспела, — сказал я, разматывая куртку на руке и только сейчас увидев, что она порезана и теперь безнадёжно испорчена. На коже же в этом месте красовался неглубокий порез, которым тоже нужно было заняться.
— Но они, ты, — она смотрела на шестерых подростков валяющихся или сидящих на земле, — им тоже помощь нужна.
Я удивлённо на неё посмотрел.
— Ты дура, или прикидываешься? Ещё скажи, что я зря вмешался.
— Нет, но зачем было так жестоко, — она осуждающе покачала головой.
— То есть то, что у них были ножи и их было шестеро, тебя не смутило? — изумился я, показывая рану, — слушай ты реально дура.
Подхватывая Диму, я взял его подмышки и зашагал к общежитию, остановившись только возле небольшого колодца, закрытого решёткой на замке, в который скинул трофейные ножи, предварительно протерев их от отпечатков.
Милиция в машинах увидев нас, сделала вид, что ничего не замечает, поэтому я подошёл и постучал в боковое стекло. Нехотя, оно съехало вниз.
— Мы хотели бы написать заявление, — сказал я, — на нас напало шесть неизвестных.
— Вас предупреждали, не ходить по одному, — ответил он, неприятно поморщившись, — так нельзя.
— Товарищ милиционер, — удивился я его словам, — я гражданин Советского Союза Иван Добряшов прошу принять у меня заявление о нападении.
Он нехотя посмотрел на напарника, достал карандаш и лист бумаги. Я взял и тут же на крыше машины, оставил два заявления одно от себя, второе от Димы, который подписал своё и отдав им оба, я взял с них расписку о получении заявлений. Только после этого, повёл Диму в комнату, где Варя уже подготовила всё необходимое и обработала его. К счастью, серьёзных травм она визуально не обнаружила, а Сергей Ильич сказал, что позвонит в больницу, чтобы свозить туда пострадавшего.
Глава 17
Пока мы ждали скорую, привезли на машинах завтраки для спортсменов, но мы не стали есть в нескольких общих столовых, а унесли тарелки с собой, поев в комнате. Все выглядели подавленно и кроме меня не съели свои порции. Я же спокойно доел за всех и даже не почесался.
— Вы кстати заметили, у некоторых наших парней синяки на лицах, — облизав ложку, — поинтересовался вслух. — Сергей Ильич?
— Я спрошу сегодня, что за ерунда тут происходит, — хмуро ответил он.
Днём, когда Диму уже увезли на обследование, я пошёл на стадион в составе уже наших парней, которых по пути поспрашивал, что не так с местными. Ответил мне ереванец, с не таким сильным акцентом, как утром разговаривали местные, но то, что он сказал, заставило меня широко раскрыть глаза. Таких подробностей о далёких городах республик я не знал.
— Ты зря Иван с ними сцепился, — хмуро начал он, — у нас всем известно, что Ленинакан — город воров и понятий. Здесь всё подчинено этим самым правилам, в которых смешались горские традиции и воровские понятия.
— Что значит всё Арсен, — удивился я, — это же советский город, тут есть милиция, следствие, тот же КГБ наконец.
— Местные партийцы, в отличие от других городов, хвастаются не тем, кто из них ближе к ЦК, а тем, кого из уважаемых воров они знают, — улыбнулся он.
— Чушь какая-то, — не поверил я, а вот рядом с нами идущие парни, которые рассказали мне, что в первый же день приезда они сцепились с местными, превратив всё в массовую драку, и именно поэтому возле общежития теперь дежурит милиция, ещё раз подтвердили, что теперь ходят только по шесть человек, а наших девочек провожают на стадион и того большим количеством.
— Ладно, вот просто для себя, какие у них правила? — покачивал я головой.
— Я понятное дело всех не знаю, поскольку не местный, но я жил с одним из ленинаканцев в комнате общежития, — продолжал Арсен, — чего он мне только не рассказывал. Если ты русский ребёнок, ты никто, самая низшая каста, которую будут бить все, едва только ты выйдешь из дома и будет это продолжаться до тех пор, пока ты не поймёшь правила и порядки, которые царят в городе. Например, здесь нет такого понятия «один на один», все приходят толпой и чаще всего бьют все одного, уродуя его или даже могут убить. Причём если ты привёл с собой друзей или знакомых на стрелку, то не факт, что уйдёшь с неё на своих ногах. Здесь принято сначала разговаривать, общаясь за понятия и тот, кто этот спор на словах выиграл, то чаще всего и прав. Так что даже если обидели или оскорбили тебя, то не факт, что тебя ещё и не изобью при этом, если твой переговорщик будет хуже подкован в правилах, чем с другой стороны. А могут и вообще слить тебя, если увидят, что с той стороны больше людей и не захотят вписываться в твои проблемы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я слушал и в голове моментально вставали наши 90-е, мне как-то по делам нужно было поехать на Дальний Восток, город Комсомольск-на-Амуре и там на себе узнал, что это за такая организация «Общяк» и чем она занимается. Всё было ровно так же. За романтическим налётом «блатной романтики» чаще всего скрывались обычные стайки злобных мелких шакалов, нападающих на одного-двух случайных прохожих, чаще всего парней конечно, и запинывающие их до полусмерти, если не так сказал или не так посмотрел на них кто-то. Несмотря на мой статус помощника депутата, парни в кепках и спортивных штанах с тремя полосками, подкатывали и ко мне, с предложением «уделить», но я просто пожаловался принимающей стороне и от меня отстали, но это не отменяло того факта, что вечерами город просто вымирал, отдаваясь в руки рыщущих по улицам в качестве поживы подросткам, сколачивающихся в дворовые банды, которые были подчинены криминалу.
Слушая Арсена я невольно сравнивал воспоминания с тем, что он рассказывал сейчас и понимал, что здесь эти правила и понятия в горной области ещё больше извратились, смешавшись с традиционно кавказскими негласными обычаями и всё это превратилось по итогу в какую-то адову смесь.
— В словесной дуэли у местных, большой вес имеет указание на знакомство с влиятельными людьми из воровского мира или с крупными лидерами шпаны районного масштаба, — продолжал повествовать тем не менее ереванец, — поэтому сила здесь имеет меньшее значение, чем у нас, например. Какой бы ты сильный ни был, против десяти человек ты не сможешь выстоять, поэтому те, кто поглупее или язык хуже подвешен, обычно стоят в задних рядах и лишь по слову или знаку переговорщика бросаются в драку.
— Арсен, а я так и не понял, — рядом с нами спросил ещё один бегун, — почему ты вчера говорил, что нельзя заступаться за девушку? Что это за дикость такая?
— Это пришло с гор, — армянин пожал плечами, — у неё есть семья, отец, брат, или тот, с кем она обручена, они должны отстаивать её честь. А если ты прикоснёшься или заговоришь с местной девушкой, то если тебя просто изобьют, то считай легко отделался, могут и убить.
— Что за варварство такое! — возмутился Сапея, догнавший нас и прислушиваясь к разговору, — мы живём не в 12-м веке, а в современном социалистическом обществе! Куда смотрит ВЛКСМ, милиция, партия в конце концов?!
— Владислав, — Арсен примирительно поднял руки, — не спрашивай меня об этом, я здесь для местных ровно такой же чужак, как и вы, просто рассказываю то, что мне говорил парень, выросший здесь.
— Да и главное, я уже говорил про местных девушек, — напомнил он нам, — но скажу ещё раз. Даже не вздумайте с ними знакомиться или вообще подходить! Забудьте, если вам дорога жизнь! За каждой стоит семья и если они только подумают, что вы хотите с ней познакомиться у вас будут большие проблемы.
— Да что в этом такого-то? — не сдавался белорус.
Армянин смутился, но ответил, чуть тише.
— Есть такой обычай, если парню отказали родители, отдать девушку за него замуж, он может выкрасть её, изнасиловать, и потом вернуться с ней к родителям. Если его не убьют, то свадьбе точно быть, поскольку опороченная девушка никому не будет потом нужна.
