– Да, – Денис уронил вертящийся мяч и поймал у самого пола. – Но я не опасен. У меня склонность к фантазированию. В одиночестве я развлекал себя сам.
Мяч снова завертелся у него на пальце, и швы на темно-красной волейбольной коже мелькали, будто материки чужой планеты.
– Цветные кольца, – сказал Александр. – Пирамидка. Братское кладбище.
– Но, может быть, они живы? – Денис кротко на него покосился. – А? Может, они смотрят на тебя моими глазами? Первые граждане великой империи, преодолевшие трагическое несоответствие духа и тела?
Александр молчал.
– Неужели ты никогда не вспоминал Владика? – мягко спросил Денис. – Который, чтобы доказать что-то тебе… и себе в основном, полетел в экспедицию не столько в качестве биолога, сколько в роли самца?
– Замолчи.
– Он простил тебя. Я простил тебя, Сашка-черепашка. И не смотри на меня, как Эля Диминуэндо на дохлую лягушку.
Мяч звонко ударил о пол. Александр долго слышал эхо удара. Хоть эха быть не могло.
– Хочешь присоединиться к нам? Стать гражданином империи? – Голос Дениса сделался густым и вязким.
– Нет.
– Свобода? Братство? Глубокое взаимопонимание в коллективе таких разных, но таких достойных личностей? Слияние…
– Нет!
– Переход на иной качественный уровень? Иной способ существования, открывающий…
– Заткнись!
– Зря. Очень скоро свободный прием в гражданство будет закрыт. Только самые достойные. А ты заурядный парень, Сашка, как был, так и остался. Так пойди же и скажи им, что трагедии в школе – не более чем цепь случайностей. У меня был гипертонический криз, у Луки – давняя травма головы, о которой никто не знал. Реально, была такая травма, я еще в школе с лошади свалился. А я выпал из окна… Елизар выпал из окна, этим все объясняется. Просто помутилось перед глазами. Пусть меня переведут в другую школу, если эти меня не хотят… Больше смертей не будет. Не могут ведь случайности длиться вечно.
И он бросил Александру мяч.
* * *
– Он расколотил камеру мячом! Сказал бы – пожалуйста, я бы ее отключила!
Женщина-врач нервничала и очень внимательно смотрела Александру в лицо. Как будто боялась, что сейчас он начнет ходить, налетая на стены.
– О чем вы говорили?
– Я задал ему все вопросы, которые хотел, – сказал Александр. – Я свяжусь, за мной пришлют транспорт…
– Вы уезжаете?
– Я закончил.
– Вы получили ответ?
Он твердо посмотрел ей в глаза:
– Цепь случайностей, ничего больше. Роковых случайностей. Или придется поверить в невероятные вещи. Которые разрушат наше представление о мире. А мы ведь этого не хотим?
– Вы меня спрашиваете? – Врач пришла в замешательство.
– Себя, – признался он. – Но в любом случае этот мальчик больше не будет здесь учиться. Спасибо, вы мне очень помогли, до свидания…
– Мяч-то оставьте, – тихо сказала женщина-врач.
* * *
Он вышел из здания изолятора в парк и пошел к берегу, иногда натыкаясь на кусты. Но сознание его было ясно. Он просто видел перед собой не школьный парк с его цветами и бабочками, а бетонную дорогу, залитую дождем, и путь двух молодых людей к станции, где через полчаса должна была пройти электричка. Значит, с меня все началось, думал он.
Фамилия Эли была Рене. Диминуэндо ее прозвали за еле слышный, вечно затихающий голос. Где она сейчас? Крохотный маркер, точечное воспоминание, не имеющее значения ни для кого, кроме пары участников. Эля Диминуэндо, желающая непременно похоронить лягушку по обряду какой-то экзотической секты, а лягушка в конце концов ожила и тихонько смоталась под вытяжку кондиционера…
Они много пили в тот вечер. На обратном пути меланхолия переправилась в злость. Десятиминутной прогулки хватило, чтобы объяснить Владику, почему его никто не возьмет в экспедицию. Не то что в долгий рейс – но даже в лес за грибами. Всего несколько примеров из жизни – кем был Владик, как он поступал, как с ним обходились. Чего он стоил. Наверное, это было слишком. Потом сделалось стыдно. Но раскаяние опоздало – Владик закусил удила, между ним и Сашкой-черепашкой навеки встала стеклянная стенка.
Значит, с меня все началось?
На взлетную площадку у берега опускался вертолет. Александр отвернул лицо от ветра. Цепь случайностей, сказал он себе строго. Больше не повторится.
И зашвырнул свой бесполезный дневник в море.
Аптека
Что бы мы делали, если бы не аптека! Нервничали, переживали, и болели. Жаль только, что самые сильные лекарства отпускаются по рецептам – для того, чтобы их не глотал кто попало и когда угодно.
Вот, скажем, Ангелина Петровна. У нее на работе начальник был противный, все время придирался и организовывал ей моббинг. Она приняла таблетку, чтобы не волноваться, и начальника сместили, а на его место продвинули Ангелину Петровну. И она теперь довольна, не нервничает.
Или Верочка. Ей шумные соседи за стенкой не давали спать: то караоке поют среди ночи, то собака у них воет. Она приняла полтаблетки всего, и соседи уехали в длительную командировку, а их квартира стоит пустая.
Петров поругался с тещей, проглотил порошок – и теща сама пришла мириться. У Юли аллергия на тополиный пух, приняла антигистаминное – и все тополя в их районе спилили.
Правда, иногда бывают побочные эффекты: Дима Грищенко замучился чинить свою машину, принял таблетку от нервов, и машину угнали.
А меня беспокоят мировой экономический кризис, свиной грипп и экологическая обстановка. Пойду к врачу, пусть выпишет мне что-нибудь посильнее.
Чтобы спать спокойно.
Лихорадка
На перевале автобусы двигались медленно: казалось, они переставляют колеса, будто ноги, нащупывая дорогу. Девчонки зажмуривались и слегка визжали. Парни, наоборот, липли к окнам; Руслан сидел с правой стороны, ближе к пропасти, и тоже поглядывал, хотя его тошнило.
Смотреть было не на что – пустота, туман, временами дождь, превращавший мутное стекло в фасеточный глаз. Автобусы витали в киселе, едва угадывая камни шипастой резиной покрышек. Потом вдруг туман разошелся, открылись дальние склоны, белые и серые; казалось, в этом месте землю кромсали огромные челюсти, и она встала дыбом. Руслан никогда не видел таких холодных, злобных гор.
– Прошли перевал, – в микрофон сказала руководительница группы, и голос ее дрогнул от волнения. – Через несколько дней он закроется на всю зиму. А мы его уже прошли. Сядьте на места! Запрещено вставать! Пристегните ремни…
Из душной глубины салона прилетел комок жеваной бумаги. Загоготал хрипловатый голос – Джек, кто же еще. Руслан поежился.
– Джек, немедленно сядь! – рявкнула воспитательница в микрофон. – Мы проходим опасный участок трассы!
Дождь за окном сменился снегом. Мокрые снежинки бились о стекло, как медузы о набережную; Руслан откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
Водитель включил музыку – по несчастному совпадению, это оказался саундтрек из фильма «Arizona Dream». Меньше всего Руслан хотел бы слышать это сейчас. Потому что ему сразу вспомнилось – машина, лето, он сидит на заднем сиденье, в центре, и через плечи родителей смотрит на дорогу. Видит ленту асфальта, помеченную пунктиром, тополя и цветущие липы на обочинах, чуть оттопыренное ухо отца, профиль мамы – она повернула голову и что-то говорит. Отец кивает и ставит вот эту мелодию…
A howling wind is whistling in the nightMy dog is growling in the darkSomething’s pulling me outsideTo ride around in circles…
Автобус повело на повороте. Завизжали девчонки, а Джек громко крикнул: «Упс!» Автобус выправился и покатил дальше, кто-то захохотал, как на аттракционе в парке, а песня в динамиках звучала как ни в чем не бывало.
Автобус шел, все еще притормаживая, но двигаясь куда увереннее, чем минуту назад. Они в дороге четыре часа, и не меньше часа впереди. Так говорили: от перевала час езды, по плохой дороге полтора. В сетчатом кармане, пришитом к спинке кресла перед Русланом, болтались на дне пластиковой бутылки несколько глотков воды.
Он хотел, чтобы дорога закончилась и чтобы она не заканчивалась никогда. Часы, проведенные в душном и тесном салоне, были передышкой, безвременьем, с которым можно смириться. А там, в санатории, придется признать, что ты приехал и дальше некуда бежать. Ты «дома».
* * *
– Вот мы и дома!
Четыре автобуса выстроились на площадке перед двухэтажным корпусом. Здание казалось серым, как горы, и таким же старым.
– Всем сидеть! Выйдете из автобуса по команде! Джек, сидеть, я сказала! Порядок будет такой: первым делом берем из багажного отделения свои вещи. Потом складываем их под крыльцом, где укажет комендант. Потом отправляемся на обед, и только потом… Артур, ты меня слышишь? Потом заселяемся в комнаты по шесть человек. Нет, не кто с кем хочет, а как укажет воспитатель! Выходим!
Руслан спустился по лесенке одним из последних. Перед корпусом собралась группа взрослых – их лица не понравились Руслану. Комендант, щекастый увалень; две поварихи с маслеными улыбками, врач в неприятном белом халате, техник, мужичонка в синем комбинезоне. Воспитатели шумно работали – быстро и властно строили новоприбывших. Это были опытные люди с ухватками дрессировщиков, они прекрасно понимали, как «надо себя поставить». Начальник стоял в расстегнутом пальто, будто специально затем, чтобы виден был костюм с галстуком. Может, он искренне считал, что костюм и в особенности галстук добавят ему авторитета. А может, человеку, надевшему партикулярное платье, нечего бояться мировых потрясений.
