Итак, дабы разнообразить общество в своем доме, Мария Омаль приглашала к себе актрис, нимало не смущаясь, что некоторые из них были моложе и красивей ее. Посетители салона сочли это проявлением врожденного благородства натуры. Те, кто в Обезьяний дом допущен не был, утверждали, что старая шлюха, перестав быть приманкой для развратников, занялась сводничеством.
На утреннем приеме у госпожи Омаль гостей было немного: Мерсер оказался четвертым. Причем пожилой мужчина в темном кафтане, отделанном синим галуном, непрерывно подергивающийся от нервного тика (Мерсер узнал в нем контролера финансов провинции), вскоре распрощался и, церемонно поцеловав хозяйке ручку, ушел. В гостиной остались актриса и другой мужчина, по возрасту даже старше контролера, ему можно было дать все семьдесят. Совершенно седой, с благородным строгим лицом, он носил багряный плащ с зеленым крестом ордена Св. Барнабы Эйсанского.
Рядом с ним на кушетке восседала Белинда Кокс – крупная яркая блондинка лет двадцати пяти, в розовом с синими бантами платье от лучшего эрденонского портного, каковое можно было покритиковать лишь за то, что оно для утреннего часа слишком нарядно и открыто. Последнее, возможно, объяснялось тем, что актрисе было жарко, судя по тому, как усиленно она обмахивалась веером.
На гостей благосклонно поглядывала хозяйка. Она выбрала себе не одно из кресел у стола, а стул с прямой спинкой. Ее платье лазурного цвета было уложено живописными складками, декольте прикрывала кружевная косынка, каштановые волосы мелкими кольцами спускались на лоб и плечи, и что здесь даровано природой, а что достигнуто искусством, определить было невозможно.
Из-за того, что в оконный переплет были вставлены цветные стекла, солнечный свет в гостиной был неярок и, преломляясь, создавал странное иллюзорное освещение. Витражи в окнах жилых домов давным-давно вышли из моды. Этот уцелел каким-то чудом, и новая владелица, по непонятному капризу, не стала его менять. От старых времен остался и выложенный квадратами паркет. А вот мебель – красного дерева, замысловатых форм, – несомненно, была приобретена хозяйкой: Мерсер еще не видел такой на Севере.
Он подоспел к кофе. Этот напиток, с начала века известный в портовых городах империи, особенно на Юге, лишь недавно распространился в обществе Эрденона. Мерсер, как и эйсанский рыцарь, взял предложенную чашечку с удовольствием, а вот актриса явно пила через силу, и лишь приобретенная сценическая выдержка не позволяла ей плеваться.
В это избранное общество Мерсера привело, в точности как он ожидал, магическое имя капитана Бергамина.
– Бергамин? – сказала Мария Омаль. – Конечно же, я его знаю. Он посещал мой дом в Тримейне… надо полагать, набирался впечатлений для романов. А с его сестрой мы весьма дружны.
Мерсер воззрился на нее с изумлением. Он помнил сестру Бергамина, сопровождавшую литератора в его приезды в столицу, – безнадежную старую деву с лошадиным лицом, еще менее общительную, чем брат.
– Вы удивлены? – госпожа Омаль улыбнулась, приоткрыв ровные белые зубы.
– Сказать по правде, да, сударыня. Мне трудно представить, что может быть общего у двух таких женщин.
– У падшей и порядочной?
– Вовсе нет. У блестящей и скучной.
На Марию Омаль комплимент не произвел особого впечатления.
– Много больше, чем вы можете подумать, – спокойно произнесла она. – А вы, сударь, тоже писатель?
– Нет, я имею некоторое отношение к юриспруденции.
– Адвокат?
– И снова – нет. Помогаю разрешать спорные вопросы.
Госпожа Омаль задумчиво кивнула. В отличие от своих товарок, она не пренебрегала обществом судейских. И это помогало ей избегать кое-каких жизненных неурядиц.
– А по мне, так ничего хорошего нет в этом Бергамине, – вступила Белинда. – Я играла в двух его пьесах – ужасная тоска! Не подумайте дурного, я понимаю разницу между трагедией и фарсом, но актрисе на сцене нужно что-то играть, а не просто заламывать руки и восклицать «Ах!» и «Увы мне!». О прошлом годе мы ставили «Радульфа Тримейнского», так худшего провала я в жизни не видела, хотя сюжет… как это… патриотический… и возвышенный. Его светлость был очень разочарован.
– То-то я слышал, он запретил ставить новую пьесу Бергамина.
– И правильно сделал!
– Не горячись, милая, – заметила Мария. – Нужно быть снисходительной к слабостям близких… И служители муз нуждаются в покровительстве.
– Если кого-то и можно назвать покровителем капитана Бергамина, то не генерал-губернатора, а нашу дорогую Марию, – сказал эйсанский рыцарь. – Именно она выхлопотала ему место коменданта крепости в Галвине, хотя, прощая слабости Бергамина-литератора, она никогда не проявляла снисходительности к Бергамину-мужчине.
– К чему такие откровения, приор? Моему гостю это вряд ли интересно.
– Станете утверждать, что это неправда?
– Предположим, нет. Но это было так давно… и теперь у Бергамина и бедняжки Магдалины есть верный кусок хлеба, независимо от того, как распродаются книги.
– А уж пьесы его и вовсе дохода не приносят. Верный убыток! – фыркнула Белинда.
– Дамы, дамы, стоит ли все сводить к деньгам…
– Счастлив тот, кого высокий удел спасает от заботы о низменном, – чарующим голосом произнесла Мария Омаль. – Но бедные царедворцы Эвтерпы и Мельпомены находятся в прямой зависимости от заработка и милости покровителя. И мы с вами, приор, сделали все, дабы облегчить участь тех, кто достоин лучшего. Не так ли?
Себя она к нуждающимся не относит, отметил про себя Мерсер.
Приор одобрительно улыбнулся. Несомненно, ему не показалось, что шутка – дурного тона. А может, и вовсе не счел сказанное шуткой. Все-таки лицо духовного звания.
– Вы в Эрденон по делам ордена? – осведомился Мерсер.
– Сейчас нет, – ответствовал старец. – Здесь наши родовые владения, и, поскольку ныне никто из семейства Ларком, кроме меня, не живет в Эрденоне, это налагает определенную ответственность.
– Я встречал в Тримейне полковника Герхарда Ларкома. Его называют выдающимся знатоком фортификации, надеждой нашего инженерного ведомства.
– Благодарю за добрые слова. Герхард – мой племянник. А я – Антон Ларком, смиренный слуга божий.
Вероятно, он продолжил бы разговор, но Белинда коснулась веером его плеча.
– Дорогой приор, не утомляем ли мы хозяйку? – В ее тоне фамильярность мешалась с почтением.
– Да, милая, это ты верно подметила.
– Мне тоже пора откланяться, – сказал Мерсер.
– Друг мой, вы отвезете Белинду? – спросила Мария у рыцаря и, получив утвердительный ответ, заметила: – А я намеревалась посетить торговые галереи. – Она позвонила в серебряный колокольчик и распорядилась закладывать карету.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
