– Дамы, дамы, стоит ли все сводить к деньгам…
– Счастлив тот, кого высокий удел спасает от заботы о низменном, – чарующим голосом произнесла Мария Омаль. – Но бедные царедворцы Эвтерпы и Мельпомены находятся в прямой зависимости от заработка и милости покровителя. И мы с вами, приор, сделали все, дабы облегчить участь тех, кто достоин лучшего. Не так ли?
Себя она к нуждающимся не относит, отметил про себя Мерсер.
Приор одобрительно улыбнулся. Несомненно, ему не показалось, что шутка – дурного тона. А может, и вовсе не счел сказанное шуткой. Все-таки лицо духовного звания.
– Вы в Эрденон по делам ордена? – осведомился Мерсер.
– Сейчас нет, – ответствовал старец. – Здесь наши родовые владения, и, поскольку ныне никто из семейства Ларком, кроме меня, не живет в Эрденоне, это налагает определенную ответственность.
– Я встречал в Тримейне полковника Герхарда Ларкома. Его называют выдающимся знатоком фортификации, надеждой нашего инженерного ведомства.
– Благодарю за добрые слова. Герхард – мой племянник. А я – Антон Ларком, смиренный слуга божий.
Вероятно, он продолжил бы разговор, но Белинда коснулась веером его плеча.
– Дорогой приор, не утомляем ли мы хозяйку? – В ее тоне фамильярность мешалась с почтением.
– Да, милая, это ты верно подметила.
– Мне тоже пора откланяться, – сказал Мерсер.
– Друг мой, вы отвезете Белинду? – спросила Мария у рыцаря и, получив утвердительный ответ, заметила: – А я намеревалась посетить торговые галереи. – Она позвонила в серебряный колокольчик и распорядилась закладывать карету.
– Рад был познакомиться с вами, юноша, – сказал приор, беря актрису под руку. – Я намереваюсь задержаться в Эрденоне, так что, вероятно, еще увидимся.
Мерсер также выразил на это надежду, и эйсанский рыцарь увел даму. Возможно, слухи о том, что Мария Омаль не чужда сводничеству, имели под собой основания, подумал Мерсер. Впрочем, эйсанские рыцари, даром что считаются монахами, – люди военные и сами умеют удовлетворять свои потребности.
Горничная подала Марии Омаль накидку и перчатки.
– Если вам, господин Мерсер, по пути со мной, могу вас подвезти, – деловито промолвила дама.
– Благодарю за любезное предложение, но мне удобнее пешком.
– В таком случае проводите меня до кареты…
У парадного входа дожидалась легкая карета в карнионском стиле, запряженная парой светло-серых лошадей. Кучер уже занял свое место, и лакей приоткрывал застекленную дверцу.
– Если вы еще раз захотите посетить меня, господин Мерсер, то учтите: я живу по давно заведенному порядку. Утренние визиты мне наносят в это же время, затем я отправляюсь на прогулку или в торговые галереи. Если кто-то из друзей желает составить мне компанию – в добрый час. Затем я возвращаюсь, обедаю и сплю. Вечерние посетители прибывают не ранее семи часов пополудни. В воскресные и праздничные дни я посещаю мессу. Таков образ жизни, которого я придерживаюсь много лет. Ибо лишь следование твердым правилам, а не румяна и белила помогают сохранить нам, бедным женщинам, молодость и привлекательность.
Мерсер мог бы поклясться, что в этом монологе нет ни грана кокетства. Она говорила так, будто диктовала кулинарный рецепт. Эта дама пока что не знает, как квалифицировать нового знакомого и чем он будет ей полезен.
– Благодарю вас, сударыня, за любезный прием. Надеюсь, что и в будущем вы уделите мне толику вашего драгоценного внимания.
Этот стиль Мерсер усвоил в Тримейне и мог изъясняться так без особого труда.
Он помог даме сесть в карету, дверца захлопнулась, кучер хлестнул лошадей, и Мерсер остался стоять у старинного особняка, украшенного фигурами играющих обезьян. Да, уж эта карета не растворится в воздухе за ближайшим поворотом, в отличие от той, в которой удалилась из Аллевы Анкрен…
Анкрен… Она не ведет размеренное существование в спокойствии и довольстве, подобно Марии Омаль, а мечется по всей империи, скрывается, выслеживает, спит где придется и ест что попало. Такая жизнь неминуемо должна была состарить ее прежде времени. Однако она выглядит молодо, хотя давно уж не юна. Впрочем, и Мерсер – не юноша, несмотря на то что Антон Ларком назвал его так. Но женщины старятся быстрей. Что это – следствие Дара… или нечто иное?
И все же – не стоит отвлекаться.
Остаток дня он посвятил «Торговому дому Сигурдарсона» и его партнерам, но мыслями возвращался в Обезьяний дом.
Во время непринужденной и малозначительной беседы в гостиной Марии Омаль он услышал кое-какие имена и названия, заставившие его призадуматься.
По возвращении в дом Китцеринга услышал от Миккеля, что господин уже вернулся со службы и просил гостя зайти к нему отужинать.
– А госпожа? – спросил Мерсер.
Миккель пожал плечами.
На сей раз обстановка у Китцеринга была не парадная. Скатерть на столе отсутствовала, посуда была простая, равно как и еда в этой посуде – жареная рыба и омлет. Ни вина, ни кофе, но в изобилии охлажденного светлого пива.
О том, что стоило пригласить к столу и Анкрен, Мерсер напоминать хозяину не стал. Не хочет – и не надо. Возможно, она сама предпочитает лишний раз не встречаться с Китцерингом. Да и неизвестно, дома ли она.
Мерсер с охотой принялся за рыбу. У Марии Омаль его не угостили ничем, кроме кофе, а потом он не удосужился перекусить. Так что теперь ел не менее жадно, чем Анкрен.
– Я размышлял о том, о чем мы говорили вчера.
Китцеринг уже отужинал и неспешно потягивал пиво.
– Мы вчера много о чем говорили.
– О преступлениях, корни которых уходят в гражданскую войну, и событиях, предшествующих ей. Мы тогда как-то перешли к бедствиям войны и большой политике и позабыли о сути разговора. А сегодня я задумался: что имелось в виду под событиями, предшествующими смуте? И ответил себе: тогдашние заговоры и череда самозванцев.
– И далее ход ваших мыслей был таков: что, если кто-то из них остался жив и мстит за себя? И если не они сами, то их потомки? – Мерсер вытер руки полотняной салфеткой.
– Вы угадали, – Китцеринг ничуть не был удивлен. – Но посмотрим, что получается. Кто сразу приходит на ум? Сверре Дагнальд. Умер в октябре 1629 года, возможно, отравлен.
– Это не доказано.
– Важно, что он умер и род объявлен выморочным. Теперь его вероятный убийца, генеральный судья Вирс-Вердер. После смерти Дагнальда объявил себя герцогом.
– Он с самого начала претендовал на герцогскую корону, называя себя родственником Йосселингов.
– Вот у него, насколько я знаю, родственники остались.
– Верно. Их история хорошо известна в Тримейне. Виллибальд Вирс-Вердер оставил жену и детей в родовых владениях, и за те пять лет, что провел в Эрде – сперва генеральным судьей, потом герцогом, – не удосужился с ними свидеться. Когда стало ясно, что император отвернулся от Вирс-Вердера, графиня – особа властная и мстительная – отреклась от каких-либо связей с государственным преступником и подала его величеству прошение о возвращении ей родительского имени и титулов. Поэтому сыновья Вирс-Вердера благоденствуют, хотя и сменили имя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
