…С тех пор прошло немало лет, и также немало самых разнообразных экспедиций занимались поисками золота барона Унгерна, но никто так и не смог заявить об успехе этих поисков. Распространены также версии, что никакого клада на самом деле не существовало, потому что Унгерн к моменту своего разгрома был самым настоящим политическим и финансовым банкротом, от которого отвернулись даже прежде щедрые по отношению к нему англичане, и потому прятать ничего не мог. Наиболее правдоподобной является версия, что все золото, которое имелось у барона, он с собой в походы не брал, а хранил основную часть казны своей дивизии в одном из монастырей священного города буддистских монахов-лам Гандана. И этого золота там было не "несчастные" полторы тонны, а по меньшей мере в двадцать раз больше!
Этой версии придерживается известный бельгийский ученый-востоковед Шарль Стеллер. Раздобытые этим исследователем документы и прямо, и косвенно свидетельствуют о том, что за год военных действий против оккупировавших Монголию китайцев Унгерн захватил у них поистине неисчислимые богатства, большинство из которых те, в свою очередь, награбили в монгольских монастырях под видом военной контрибуции. Кроме того, Унгерну в "наследство" от небезызвестного "преемника Верховного правителя Российского государства адмирала Колчака" — атамана Семенова, досталось и похищенное из "золотого эшелона"[209] на перегоне Нижнеудинск — Иркутск в январе 1920 года золото в количестве 55 пятидесятикилограммовых ящиков. По мнению Стеллера, общее количество золота, которым распоряжался Унгерн во время своей "монгольской кампании", равнялось 20–30 тоннам, но не следует забывать и о большом количестве драгоценных камней, которые являлись личным капиталом барона, и которые тот получил от монгольского императора Богдо Гэгэна в качестве вознаграждения за освобождение своей персоны из китайского плена и возвращение ему власти над всей Монголией,[210] а также от многих монгольских магнатов, которые уповали на барона, принявшего буддизм, как на защитника своих интересов в условиях экспансии коммунистических идей из красной России. Сами понимаете, таскать такие "тяжести" за армией не только вряд ли возможно, но и крайне неразумно. Для того, чтобы обеспечить нужды армии в походе, вполне достаточно ничтожной доли этого богатства, и если поверить в то, что заявленные доктором П.Р.Рачковским 26 пятидесятикилограммовых ящиков с золотом, которые Унгерн во время отступления доверил заботам своего подручного Ергонова, и на самом деле являются той "ничтожной частью", то возникает вполне закономерный вопрос: куда же тогда в таком случае подевалась основная часть "казны Азиатской дивизии"?
Между тем ларчик, что называется, открывается просто. Об этом нам могут рассказать как и требующие серьезной проверки источники, так и официальные документы, которые подвергать проверкам не обязательно. Правда, информация, содержащаяся в последних, зачастую настолько зашифрована, что понять ее правильно способен только специалист, но тем не менее и не особо искушенный в подобных делах исследователь может открыть для себя кое-что интересное. Для начала следует остановиться на событиях, которые сопровождали установление в Монголии Советской власти. В самом начале 1921 года в Ургу, спешно оставленную изрядно потрепанными войсками Унгерна, вступили части экспедиционного корпуса Дальневосточной Красной Армии под командованием комкора К. Неймана. В тот же день там же объявилось и так называемое Временное народное правительство во главе с новоявленным "вождем всего монгольского народа", двадцативосьмилетним авантюристом из Урги Сухэ-Батором,[211] которого большевики выбрали в качестве проводника идей марксизма-ленинизма в стране отсталых пастухов и жадных буддистских монахов. Очень быстро Сухэ-Батор сделал из Временного правительства постоянное, и приступил к наведению в стране новых, социалистических порядков. Но с этим неожиданно вышла досадная закавыка.
…Еще во время формирования нового монгольского рабоче-крестьянского правительства, которое происходило в Кяхте, старинном городе русских переселенцев на границе русского Забайкалья с Монголией, советское руководство пообещало Сухэ-Батору передать этому правительству часть средств, которые будут захвачены у белогвардейцев после их окончательного разгрома, в том числе упоминалась и "казна Азиатской дивизии". Когда Урга была взята и остатки неприятельских войск были вытеснены в Китай, все трофеи и на самом деле были оставлены братьям-монголам, однако ни крупицы золота эти братья от своих благодетелей-покровителей так и не получили. Когда Сухэ-Батор обратился за разъяснениями по этому поводу лично к "дальневосточному диктатору" Блюхеру, тот только пожал плечами, заявив, что проклятый Унгерн, которого красные накануне захватили с помощью подкупленных гвардейцев-монголов "неуловимиого" барона, не хочет выдавать тайны своих сокровищ, и потому "младшему брату" придется подождать.
Унгерн же, оперативно переправленный чекистами в Иркутск, а затем в Новониколаевск (Новокузнецк), и на самом деле подвергался мощному физическому и моральному давлению, но народная молва упорно твердит о том, что чекисты от упрямого барона ничего не добились, за что, разозлившись, и расстреляли его в середине сентября того же года. К этой версии следует относиться весьма скептически, потому как истина, заложенная в ней, явно противоречит практике большевистских спецслужб тех лет, первейшей задачей которых при захвате потенциальных богачей было не уничтожение их, а последовательная (если нужно, то и длительная) обработка на предмет выявления припрятанных сокровищ. В случае с Унгерном большевикам уже некуда было спешить, как в случае с царем Николаем Вторым, например, тем более что дело касалось не кучки золотых монет, зарытой в огороде под кустом смородины. Тем странней выглядит поспешная ликвидация этой потенциальной "курицы", так и не снесшей "золотого яйца". Как бы сильно Унгерн не ненавидел большевиков и как бы сильно он им не доверял, но он все же смог бы поверить их обещаниям сохранить ему жизнь в обмен на золото, тем более что на допросах, согласно дошедших до нас сведениям, речь шла о посредничестве представителя иностранной державы, в данном случае американцев, у которых с Советами уже установились доверительные отношения и которые надеялись получить с этого дела свои комиссионные.
Однако чекисты, если верить другим документам, справились со столь сложной задачей сами и без помощи недешевых посредников. Вероятно, они все же развязали несговорчивому барону язык, не связывая себя с ним какими-либо обещаниями, и даже не прибегая, как это ни странно утверждать, к пыткам. У большевиков специально для таких случаев имелся метод покруче утомляющих допросов с пристрастием — этот метод был рожден в недрах Спецотдела ОГПУ под руководством его главы Глеба Бокия, и имел несколько необычную для понимания обыкновенного человека природу. Короче, этот метод заключается в так называемом психотронном воздействии на испытуемого человека с целью принудительного изъятия из его мозга интересующей дознавателей информации, и может считаться дальнейшим развитием эффекта телепатии, над окончательной доводкой которого тогда много и упорно работал знаменитый русский (и советский) профессор Бехтерев. Одним из самых результативных сподвижников гениального ученого был Бернард Кажинский, который и преподнес в дар Бокию многократно опробованный им еще с 1918 года в петроградском Институте Мозга метод дознания не желающих делиться информацией преступников. У Кажинского, в свою очередь, имелось немало не менее талантливых ассистентов, и одним из них был некий Владимир Сагилевич, который еще до первой мировой войны неоднократно демонстрировал на публике возможности не только телепатической мысли на расстояние, но и передвижения предметов при помощи этой мысли (так называемый телекинез). И пусть кто-то твердит о том, что и Бокия, и Сагилевича расстреляли в 1937 году за то, что они столько лет морочили голову Сталину всякой мистикой и хиромантией, добившись потрясающих результатов только на бумаге, но кто толком сможет объяснить тот факт, что за полторы недели до суда над томящемся в чекистской темнице бароном Унгерном в Новониколаевск прибыли именно две эти личности. Визит был зафиксирован документально, была объяснена и причина прибытия — инспекция состояния дел Сибирского бюро ЦК РКП(б) в связи с начавшимися крестьянскими волнениями в этом регионе.
Вообще-то причина эта выглядит правдоподобно, только не в той части, где оговаривается участие в этой инспекции Сагилевича. Сагилевич был научным работником, а не чекистом или партийным функционером. Конечно, высокое начальство вольно брать с собой в путешествия кого ему заблагорассудится, но необходимо согласиться с тем, что рационального объяснения присутствия одного из ведущих парапсихологов страны в одном месте с потенциальным "клиентом" именно его ведомства никто никогда публике не представлял. Поспешный расстрел Унгерна в новониколаевской тюрьме 15 сентября 1921 года служит косвенным подтверждением тому факту, что Сагилевичу удалось "разговорить" опального миллиардера и передать чекистам тщательно скрывавшуюся им тайну.
