А эти бесконечные повторы, целые страницы текста, где проговаривается и переговаривается одна и та же тема, ситуация?… Он же сдавал "авторские листы". Он обязан был сдать определенный объем текста. Причем кусками сдавал, чтобы в журнале литературном печататься, и надо было поэтому нагнать определенный объем каждой главы, а не только книги целиком. А в журнале печатался — потому что это выгоднее было в три-четыре раза, чем отдельной книгой издавать. Мы же этого ничего не знаем.
А как он от своих кредиторов скрывался? Как договор с издателем Стелловским подписал и чуть в абсолютной кабальной зависимости от него не оказался? Если бы не сдал роман к сроку, то Стелловский получил бы все авторские права на прежние книги писателя и на десять будущих. Потом Федор Михайлович в полицейском участке документировал, что вовремя "Игрока" закончил, чтобы санкции по договору на него не обрушились (тогда Стелловский сбежал, чтобы сдачу романа сорвать, а Достоевский утром условленного дня пошел в полицию и справку взял, удостоверяющую, что роман готов).
Достоевскому советовали и "негров литературных" нанять, как это теперь называется, потому что он никак не поспевал к сроку. Но, к счастью, в его жизни появилась Анна Григорьевна — стенографистка, которая впоследствии женой его стала, и успел. А Анна Григорьевна потом, кстати сказать, книгами мужа прямо на квартире Достоевских торговала, чтобы книжной лавке (перепродавцу, как бы мы теперь сказали) не переплачивать! Представляете — приходите вы на квартиру Достоевского, что рядом с Кузнечным рынком, и покупаете у жены Федора Михайловича книжку со скидкой. А за стеночкой гений пишет следующую…
Но мы же этого ничего не знаем. У нас все какой-то туман, дурной романтизм в голове! "Да, были люди в наше время, не то что нынешнее племя… "Они о деньгах не думали, они вот, понимаешь, великую литературу взращивали, днями и ночами о душе думали. Это от безграмотности весь романтизм. И что, Достоевский — плохой писатель от всего этого, продажная душонка?! О душе не думал?…
Думал, но чтобы хоть какую-то финансовую стабильность получить, решился занять должность редактора в позорном журнале "Гражданин" у князя Мещерского, за двести пятьдесят рублей в месяц. Работа в этом правительственном журнале считалась постыдной. А что делать? Жить-то надо, детей кормить надо.
И только уже в зените славы (которая больших денег так Федору Михайловичу и не принесла, но независимость некоторую обеспечила) он написал свои знаменитые рассказы из "Дневника писателя". Не для читателя писал, потому что больше не нуждался в его благосклонности, а для себя, свои собственные. И надо признать, что ничего более трагического в его творчестве нет. Эти его собственные рассказы, личные — такой болью, таким страданием проникнуты… И что они такие получились, разве не деньги отчасти виноваты?
А с другой стороны, напиши он такое раньше — самую больную правду о человеке, страдающую правду, — его бы просто не напечатали, а если бы и напечатали, то читать бы не стали, а это голодная смерть для коммерческого писателя. Вот и получается, что всю жизнь Федор Михайлович должен был выслуживаться — перед читателем, перед публикой, а в конечном счете — просто бороться за деньги, чтобы выжить…
В своем последнем в жизни письме, адресованном издателю Любимову, Федор Михайлович писал не о своих творческих планах; он интересовался, когда же наконец тот выплатит ему 4000 рублей за последний роман.
Так что эта фраза о "чеканной свободе" — это у него из глубины души шло. Не для красного словца. И есть в деньгах эта свобода, эти возможности. Хотя, конечно, и боли в них столько, что и не сосчитаешь… Впрочем, может быть, мы усвоим уже этот урок?…
Мы мало знаем, а вот комплексовать научены, пребываем в романтизме и выводов для себя не делаем.
Мы должны научиться жить с деньгами. И хотя объективно они являются "неизбежным злом", нам, вероятно, следует думать о них проще. Не заслуживают они такого пафосного к себе отношения. Деньги — "чеканная свобода". С горечью, трудом, потом и кровью заработанные, но понятно — ради чего. Ради свободы. Впрочем, если ее внутри нет, то и чекань не чекань — толку от них не будет.
Глава шестая
НЕ МЕЧТАЙТЕ О ЧУЖОМ ОРГАЗМЕ
Я сегодня весь день думаю про наш разговор с секретаршей в офисе, где у меня утром состоялась деловая встреча. Встреча прошла как обычно — с нормальным рабочим результатом. А вот беседа с очаровательной девушкой Катей произвела на меня гораздо большее впечатление.
Она меня узнала! Наконец-то пришла ко мне заслуженная слава! Все-таки есть в этом мире справедливость, и талант обязательно будет оценен по достоинству! Правда, говорила Катя больше про моего друга, сказала, что прочитала все книги Андрея, что благодарна ему за многие дельные советы. Но потом поинтересовалась, будет ли у нас продолжение про большой город. "Да, — скромно ответила я. — Пишем. На этот раз о деньгах". Ну и пошла на свою встречу. А через полчаса, когда выходила из кабинета, Катя спросила, могу ли я задать доктору ее вопрос: "Знаете, вот я просматриваю газеты и журналы, которые приходят к нам в офис по рассылке. И практически каждый день натыкаюсь на рекламу: автомобили, дорогая косметика, шубы, драгоценности. Роскошная жизнь. Я не то чтобы завидую, — засмущалась она, — но так трудно смириться с этими дразнилками. И моя жизнь на этом фоне кажется такой… бледной".
Мы с Андреем — в Grand cafe latino "Nagual". Мне это место порекомендовали друзья — вкусно. В меню блюда аргентинской, новозеландской, мексиканской, пуэрториканской кухни. Для петербуржцев, привыкших к мисо-супу и суши, здесь настоящая экзотика: например, супы из морепродуктов на кокосовом молоке, где в качестве дополнительных ингредиентов — бананы, авокадо, ананасы и кактусы.
Не знаю, как у вас, а у меня с таким набором продуктов самые светлые ассоциации. Как же это заманчиво! Звучит латиноамериканская музыка, смуглые мачо обнимают сексапильных красавиц, они танцуют бачату и пьют коктейли, украшенные кусочками того самого ананаса… Вам нравятся такие клипы и рекламные ролики? Мне — да! Но мы сидим в промозглом Петербурге, совсем недавно спали жуткие морозы, и теперь на дорогах слякоть. Настроение — мрачное, потому что хочется красивой жизни. Что ли я ее не заслужила?
— Конечно, нам грех жаловаться: живем в красивейшем городе, но вот с погодой везет редко. То холод, то грязь, то льет как из ведра, — начинаю я светский разговор с доктором. — Прямо не успеваешь быть красивой. А уж как подумаешь, что где-то солнце круглый год, море теплое, песочек беленький… Понимаешь, трудно примириться с действительностью, когда знаешь, что где-то каждый день праздник-праздник.
И в том, что касается материальной стороны нашей жизни, — та же проблема. Смотришь по телевизору репортажи из жизни богатых и знаменитых, листаешь журналы с рекламой какой-то необыкновенной роскоши и… ну, в общем, впадаешь в некомфортное состояние. Потому что кажется: настоящее, стильное, красивое — вон оно, в телевизоре, а то, что у тебя, — все не то. И одежда не такая, и мебель, и квартира, и сама ты не раскрасавица, — старательно перечисляю я и рассказываю Андрею об утреннем диалоге с милой девушкой Катей. Делаю акцент, разумеется, на главном — на том, что меня узнали.
— Давай начнем с объективной оценки: глянец — это сплошная неправда. Параллельный мир, в котором люди не ходят в туалет, не страдают от геморроя, не стареют. Однажды на фотосессии я стоял в пиджаке 50-го размера, заколотый на булавки. На постерах получилось нарядно, костюм как по мне шит. Правда, мне было в нем не пошевелиться: булавка тут же вонзилась бы в спину. А так — мне на мой 44-й размер ни в одном магазине ничего приличного не найдешь. И везде же то же самое, создается виртуальный, выдуманный мир: красота-не оторваться, только вот — дутая. Да и все эти съемки — филькина грамота… дело изматывающее.
Это я помню: наша с Андреем фотосессия длилась семь часов. Мы в буквальном смысле слова не присели ни на минуту — позируем, переодеваемся, подправляем make-up, снова позируем. Итак почти целый день!
С улыбкой на лице, потому что — нет повода не улыбаться! Я валилась с ног от усталости и очень искренне тогда посочувствовала моделям: и правда, нелегкий хлеб. А вы, признайтесь, когда-нибудь принимали всерьез работу модели?
— И мужчины там тоже ненастоящие, — пожаловалась я. — Но очень, знаешь, мужественные, ироничные и такие сексуальные — надо быть справедливой.
— Ну разумеется! Если их вот так поставить, вот так голову повернуть, глаз зафиксировать, пальцы растопырить где-нибудь в интимном месте — очень получается, как ты говоришь, мужественно. Мне просто странно, что есть люди, которые воспринимают все это всерьез. Но тут ведь — "и сам обманываться рад".
