С трудом Аэцию удавалось подавить внутренние голоса, убеждавшие его пойти другой дорогой: голос отца, Гауденция, выдающегося командующего конницы, посвятившего всю свою карьеру служению империи; голос матери, кроткой женщины из благородной римской семьи, которая даже в это циничное время продолжала хранить верность прежним, забытым ценностям; голос Тита Валерия, оставившего свою службу; голос Бонифация, достойнейшего человека и истинного патриота, встретившего свою смерть по его, Аэция, милости. «Лишь благодаря Риму ты стал тем, кто ты есть, – твердили они. – Как ты можешь поступать так, словно ничем ему не обязан?». Сделав над собой усилие, Аэций заставил себя их не слушать, и, словно по команде, голоса смолкли. «Но они вернутся, – с ужасом подумал Аэций, – обязательно вернутся».
* * *
Позднее, в год, когда Аэций стал «Властителем западных римлян» (как принялись величать его писатели), и в тысяча сто восемьдесят седьмой год с основания Рима [19] , он узнал, что Руа умер и Аттила наследовал гуннский трон.
Часть вторая Константинополь 434 – 450 гг.
Глава 17
Нет у них ни храмов, ни святилищ, нельзя увидеть покрытого соломой шалаша, но они втыкают в землю по варварскому обычаю обнаженный меч и благоговейно поклоняются ему, как Марсу, покровителю стран, в которых они кочуют.
Аммиан Марцеллин. Деяния. 395 г.
Венчающий прочный деревянный пьедестал Священный Скимитар блестел в лучах бледного весеннего солнца. Выезжая из лагеря гуннов в сопровождении верного проводника, веселого одноглазого грека, Аттила взглянул на сияющий клинок и улыбнулся про себя. Много лет назад этот меч подарил ему пастух, выкопавший грозное оружие из земли после того, как одна из его коров порезала ногу о выступавшее из травы лезвие. Аттила отложил подарок, да и забыл о нем, но потом, уже став соправителем вместе со своим братом, Бледой, подумал, что меч может стать символом его возросшей власти. Дело в том, что клинок обладал неким удивительным свойством, наделявшим его в глазах простодушных кочевников магической силой. Выкованный из железа, он, тем не менее, не поддавался ржавчине [20] . Очищенный от грязи, в которой пролежал невесть сколько десятилетий, Скимитар засиял так, словно только что вышел из кузни оружейника, и с тех пор неизменно сохранял чистый, незамутненный блеск. Гунны традиционно почитали воткнутое в землю обнаженное оружие. Священный Скимитар, объединивший в себе древний обычай и магическую силу, мог, по мысли Аттилы, сделаться ценным дополнением создаваемой им легенды.
Эффект, который произвело появление меча на гуннов, превзошел все ожидания. После испытательного периода, в течение которого оружие подверглось воздействию стихий и доказало свою неуязвимость, соплеменники приняли клинок как одно из олицетворений их воинственного бога Мурдука, а его владельца наделили полубожественным статусом. Это, рассчитывал Аттила, должно было дать ему немалое преимущество в обозначившейся между ним и Бледой борьбе за власть.
В голове Аттилы постепенно складывался план достижения его народом великого будущего, построения державы, которая раскинулась бы на огромных степных просторах, от Римской империи до Китая. Дабы не разделить печальную участь бесчисленных кочевых племен прошлого, быстро добивавшихся кратковременного успеха и поглощенных или раздавленных затем очередной катящейся на запад волной, народ обязан создать письменные законы и развивать властные институты. Без этого, полагал Аттила, достичь долговременной стабильности невозможно. Рим простоял сотни лет, Китай – тысячи; так почему бы империи гуннов не пережить и тех, и других? При условии, конечно, что им удастся создать прочную, жизнеспособную основу и направить энергию растущего населения в полезное русло. Почему бы и нет? И кто, как не его друг Аэций, нынешний правитель западных римлян, лучше других способен помочь ему заложить фундамент такой империи?
Но Аттила знал: брат, если только не держать его в узде, обязательно попытается все испортить. Злобный, завистливый, болезненно честолюбивый, Бледа возмещал недостаток ума хитростью и коварством. Невозможно было и представить, что он окажет Аттиле содействие в претворении его замысла. А раз так, то брата следует отодвинуть подальше в сторону. И в этом Аттила надеялся на два обстоятельства: обладание Мечом Мурдука и, если нынешнее путешествие принесет сладкие плоды, мощную поддержку своего авторитета со стороны Ву-Цзы. Если легендарный мудрец и прорицатель даст благоприятное для Аттилы пророчество, в глазах людей королевская власть будет освящена самой Судьбой.
* * *
– Каллисфен из Ольвии. Согласитесь, звучит неплохо. Вы, разумеется, обо мне не слышали. Пока. Но еще услышите. Обязательно. Почему? Я слышу, вы спрашиваете, почему. Ответ, друзья мои, прост. Потому что я решил соединить свою судьбу с судьбой того, кому суждено стать величайшим из всех приходивших в наш мир людей, Аттилой, племянником покойного короля Руа, а ныне соправителем гуннов. И дабы вами не овладел соблазн счесть мои заявления жалким пустозвонством, позвольте кое-что объяснить.
Я человек дела (такое определение я предпочитаю слову «купец») и происхожу из рода торговцев, обосновавшихся в далекие времена в Ольвии, греческом городе близ северного побережья Понта Эвксинского, находящегося ныне во владениях гуннов. Мои предки были одними из первых поселенцев, основавших Ольвию за сотню с лишком лет до греко-персидских войн. Единственной целью тех поселенцев была торговля, в коей они весьма преуспели, наладив связи не только со всем скифским миром [21] , но и с лежащими за его пределами Индией и Китаем. Один из моих далеких предков, тоже Каллисфен, был главным поставщиком Александра Великого (прошу не путать с другим Каллисфеном, жизнью заплатившим за то, что посмел критиковать приятие македонянами персидских нравов и религии). Ему удалось наладить бесперебойное снабжение не только армии, но и всех тех ученых, чиновников, ремесленников, поселенцев, которые следовали за войском и должны были скрепить новую империю, – люди, в которых нуждался теперь и сам Аттила для претворения в жизнь своего Великого Замысла.
Дело в том, что избрав меня (по причине знакомства со Скифией и непревзойденного – хотя это утверждаю я сам – знания народов, языков, климата и особенностей местности) проводником в нынешнем путешествии к провидцу Ву-Цзы, он поделился со мной некоторыми из своих честолюбивых устремлений. Степная империя, соединяющая Рим и Китай, – громадное незаселенное пространство, открывающее перед его соплеменниками прекрасную возможность распространения на восток. Примерно то же самое, что германцы в своих претензиях на новые территории в римских границах называют Volkerwanderung . Какой человек! Какие замыслы! Но чтобы мысли воплотились в реальность, нужно создать обширную торговую сеть, увязать интересы многочисленных племен, населяющих Скифию.
Но это – дело будущего. Нынешнее путешествие длиной в две тысячи лиг (или, если хотите, в шесть тысяч римских миль) к берегам Байкала, с преодолением шести могучих рек – Борисфена, Танаиса, Ра, Баутиса, Енисея и Лены, – могло бы устрашить обычного путника. Но для гунна и грека, знакомого с местностью, в нем нет ничего невозможного. К цели ведет дорога, хорошая, ровная и такая длинная, какой еще не видывали римляне. Дорога в тысячу миль, широкая и мощеная травой, протянувшаяся от Дакии до Китая – Степной путь. Если не считать реки, естественных препятствий всего два – Сарматские горы и Имай, но они легко проходимы через перевалы. Если идти налегке, меняя коней, то все путешествие займет месяца три, самое большее – четыре, поскольку гуннские лошади выносливы и неприхотливы и могут покрывать сто, а то и больше, миль в день. Отправляться в дорогу следует в мае, чтобы закончить его в августе; в прочие месяцы степи попадают во власть зимы, и тогда холода, по крайней мере за Имаем, воистину ужасны.
Введение закончено, и я, Каллисфен, ольвийский грек, торговец, путешественник, естествоиспытатель (и, коли будет на то ваша воля, Аристотель и Арриан для Аттилы-Александра) открываю эту хронику, «Аттилиаду», «Скифскую Одиссею», в двадцать седьмой год правления второго Феодосия, императора восточных римлян [22] .
...
«XVII июньские календы [23] . Сегодня перешли нашу третью великую реку, Ра, в нескольких сотнях лиг от места ее впадения в Каспийское море. Ширина ее достигает здесь мили, из-за чего переправа заняла немалое время, но наличие многочисленных отмелей и отсутствие сильного течения позволили лошадям переплыть поток спокойно, с остановками. Во все стороны, насколько хватает глаз, раскинулась равнина, богатая травами и бедная прочей растительностью, хотя в глубоких, скрытых неровностями пейзажа оврагах произрастают разнообразные деревья и кусты – ива, черешня, дикий абрикос и прочие. В течение нескольких дней наблюдали большие земляные холмы высотой до сорока футов [24] . Древние захоронения?
