Так помещики и евреи совместными усилиями «доводят поселян до нищеты, а особливо при возвращении у них взаймы взятого хлеба… уже конечно должны отдать вдвое; кто же из них того не исполнит, бывают наказаны… отняты все способы поселян быть зажиточными и сытыми».{99}
При этом курят вино в Белоруссии все: владельцы земель — сами помещики, шляхта, попы, монахи и жиды. Очень важная деталь: практически все некрестьянское население занято этим — перегонкой зерна на водку, вовсе не одни евреи этим заняты. Что меня особенно радует, так это зрелище сельского батюшки, гонящего вино и снабжающего доброй чаркой прихожан (после чего еще смеет поносить гадов-жидов).
Плоды просвещения
В 1804 году Комитет выработал «Положение о евреях» — некий план «улучшения» евреев в духе эпохи Просвещения. Вплоть до предложения в течение трех лет «удалить евреев из привычных мест обитания» — «вырывание» в духе Древнего Вавилона.
В 1839, 1844, 1847 годах выходят все новые и новые законы, уточняющие способы евреям стать земледельцами — вплоть до права еврейского рекрута осесть на землю и тем избавиться от действительной службы.
Создаются даже «образцовые» колонии, во главе которых встал близкий ко двору чиновник Киселев. И опять происходит то же самое, тот же заколдованный круг. Скажем, когда 800 еврейских семей изъявили желание переселяться в Новороссию и дали подписки, что у них достаточно средств и они просить ссуды не будут. Начали переселяться и уже в пути объявили, что у них нет ни копейки, средства их истощены. Сотни семей, прибывших в Новороссию, не обладали никакими вообще документами — кто они такие и откуда. А 250 семей из них самовольно зашли в Одессу и остались в ней.
Неисправимые евреи
Неисправимые евреи находят множество способов жить вне «черты оседлости» и кормиться привычными способами.
В 1859 году право жительства вне черты оседлости получили купцы 1-й гильдии. В 1861 году — и купцы 2-й гильдии могли поселяться в Киеве, а в Николаеве, Севастополе и Ялте — все три гильдии.
Еще раньше профессура и магистры наук могли селиться где угодно; хотя вроде бы никакого указа не было, но традиционное уважение к образованным людям открывало им дорогу в общество. С 1861 года имеют право селиться где угодно кандидаты университетов — то есть все окончившие их, а также «лица свободных профессий». За пределы черты могли выезжать все поступающие в высшие учебные заведения, где бы они ни находились. Едешь себе в Петербург и даже в Казань или в Томск, и если поступил — то остаешься на все время обучения, и потом тоже остаешься… Главное — хотеть учиться и проявлять нужные способности.
В 1863 году евреям разрешено винокурение в Сибири, и Западной и Восточной, потому что они «замечательнейшие специалисты по части винокурения». Вскоре евреи-винокуры получили право селиться в любых местах империи.
С 1865 года право селиться в любых местах империи получают все ремесленники, пока они занимаются своим ремеслом. Позже понимание того, кто же такой «ремесленник», расширилось, с одной стороны, до всех квалифицированных рабочих, особенно связанных с издательской работой. А с другой — до торговцев продуктами ремесла. Потому что как провести грань между производством сапог и их продажей? И кто виноват, что почтенному ремесленнику приходится в пять раз дольше торговать сапогами, чем их делать?!
С 1879 года разрешено жить где угодно акушерам и ветеринарам, а также всем «желающим учиться фельдшерскому искусству». Истинным перлом тогдашнего правосознания стал приказ министра внутренних дел Макова в 1880 году: кто сумел даже незаконно, но нарушить черту оседлости, того надо оставить на жительстве, где он уже живет. А назад уже не высылать.
В Петербурге появляются такие купеческие фамилии, как Гинцбург, Розенталь, Варшавский. Государственным секретарем при Александре II стал Е. А. Перетц, сын откупщика Абрама Перетца.
В 1880–1881 годах в Петербурге числилось официально 8993 еврея, а по петербургской «местной» переписи в 1881 г. — 16 816. К 1910 году число петербургских евреев колебалось от 30 до 40 тысяч, а перед самой Первой мировой войной превысило 40 000 человек.
В Москве к 1881 г. проживало порядка 16 тысяч евреев, но это официально, а местной переписи городские власти не проводили. Московского генерал-губернатора В. А. Долгорукова упрекали в слишком большом покровительстве евреям. Ходил упорный слух, что его дружба с Лазарем Соломоновичем Поляковым не бескорыстна — что, мол, ведущий банкир Москвы открыл для генерал-губернатора счет на любую сумму.
Может быть, и так, но ведь это именно еврейские купцы связали рынок Москвы с рынками Запада. Особенно возмущались по этому поводу жившие в Москве немцы: на место посредников метили именно они.
В Киеве в 1862 году жило полторы тысячи евреев, а в 1913 году — 83 тысяч, и это опять же — официально. Фактически же, «несмотря на частые полицейские облавы, которыми славился Киев, численность его еврейского населения намного превосходила официальные данные»{100}. К началу XX века 44 % всех киевских купцов были еврейского происхождения.
Во внутренних губерниях России к 1880-м годам жило 34 тысячи евреев, из них 28 тысяч — ремесленники. К началу XX века не было ни одного сколько-нибудь значительного города в России, где не жили бы евреи, не было бы синагоги и еврейской общины.
Поскольку Самаро-Оренбургская железная дорога строилась евреями — Варшавским и Горвицем, множество даже самых незначительных должностей заняли на ней евреи. Так называемые «ремесленники» стали не только обслуживать Самарскую ж/дорогу, но и торговать самарской пшеницей, в том числе первыми стали вывозить ее за границу. В итоге к 1889 году в Самаре «проживало более 300 еврейских семейств, не имеющих правожительства».{101}
В Вязьме на 35 тысяч населения евреев было около 2 тысяч. В том числе «все три аптекаря, все шесть дантистов». Даже в области Войска Донского с 1880 года числят порядка 25 тысяч евреев: содержателей гостиниц и ресторанов, парикмахерских, мастерских, портных, часовщиков, торговцев.
В Красноярске, лежащем в 3500 километрах от Москвы (после проведения железной дороги до Красноярска в 1895 году ехали от Москвы 8 дней), в 1912 году проживало около 3000 евреев. В глухо провинциальном Ачинске, городишке в 300 верстах к западу от Красноярска по железной дороге, при населении в 12 000 человек жило 400 евреев. При этом евреям принадлежала ни много ни мало треть общего жилого фонда города, находящегося в частных руках.
Способов нарушить черту оседлости и уйти подальше от выморочных, бесперспективных местечек было много. Например, несколько богатых евреев делали складчину, и кто-то один становился «купцом 1-й гильдии». Остальные же устраивались к нему в «приказчики», «секретари» и так далее, и тоже уезжали из черты. Отставной солдат, который имел право жить где угодно, «усыновлял» кого-нибудь (бывали случаи, что до 5 человек). Солдату платили пенсию, а его новоиспеченные «сыновья» получали возможность жить где угодно.
Ремесленник получал вид на жительство… И вот «ремесленник» Неймарк заводит фабрику, на которой работают 60 наемных рабочих, — все, разумеется, тоже ремесленники, «ни денежная, ни образованная верхушка евреев стеснений «черты» не испытывала, свободно расселялась по внутренним губерниям и по столицам»{102}. В общем, люди как-то устраивались, и это вызывало новую порцию раздражения. Особенно в связи с ростом влияния богатых евреев в городском самоуправлении.
Экономические последствия
К 1872 году 89 % всех винокуренных заводов было в аренде у евреев, а к 1980-м годам в губерниях черты оседлости принадлежало до 76 % всех винокуренных заводов, и по большей части они носили «характер крупно-промышленный»{103}. В 1878 году 60 % вывоза хлеба был в руках у евреев, а в дальнейшем «вывоз хлеба осуществлялся исключительно евреями»{104}. Колоссальный по объему экспорт хлеба из Одессы уже в 1880-е годы был практически полностью в еврейских руках.
Единственным местом в Российской империи, где стремительное экономическое продвижение евреев было ограничено запретом приобретать и арендовать недвижимость, — это области Войска Донского. Объяснение этому запрету давалось простейшее: «слишком поспешная эксплуатация местных богатств и быстрое развитие промышленности… сопровождаются обыкновенно чрезвычайно неравномерным распределением капитала, быстрым обогащением одних и обеднением других»{105}. Коль скоро казаки должны являться на службу на конях и со снаряжением, — то нет, допустить евреев в область Войска Донского — нельзя!
Уже из этого решения правительства видно, до какой степени экономическое развитие и имущественное расслоение ассоциируются с евреями. Куда еврея не пустили — там и сохраняется тихая дореформенная жизнь. «Пока у русского рубль обернется 2 раза, у еврея он обернется 5 раз»{106}. Считать ли, что еврейский капитализм так уж вреден для всех остальных? Не уверен. Ведь после изгнания евреев из Киева жизнь там вздорожала, а отнюдь не подешевела. Выгодное это дело — оборачивать рубль пять раз, пока у других он обернется только два раза. Так что печалиться надо не о еврейской оборотистости — плакать надо скорее о том, что в руках у русских купцов рубль оборачивается недостаточно быстро.
