Они много охотились, пасли стада, часто пировали, но вперед пока не двигались.
Однажды Дагдамм спросил Карраса, что же делать с богю, из-за которых они и оказались так далеко от дома.
— Да, великий каган не должен говорить двух слов, и я обязан вернуть богю. Но видит Небо, сейчас это представляется не таким важным, как показалось весной. Ты видишь, какое будущее лежит перед нами? Аваханы обескровлены, дорога на Гхор открыта. Кюрты склонились передо мной. Массаги прислали дары, вот видишь тех тонконогих коней? Они из табунов старого царя. Башкурт-хан склонился предо мной. Я могу покорить все южные племена, всю эту ветвь.
Племена Степи делили себя на три главных «ветви». Одни возводили свою историю к временам до Катастрофы, и назывались потомками Тогака. Другие свою Старую Родину и свои корни видели где-то на Востоке, на границах древнего царства Кхитай. И наконец третьи населяли земли, выходящие к Вилайету. Над ними давно уже воцарилась власть Каганата.
— Но как ты будешь утверждать свою власть так далеко от наших родных земель?
— Я думаю об этом. Может быть, я просто отдам эти земли в управление одному из своих сыновей.
У Карраса было теперь четыре живых сына. Он сам, юный Нейл и еще двое, слишком малолетние, чтобы браться в расчёт.
— Мне? — спросил Дагдамм, зная, что звучит дерзко.
— Я еще не решил. И решу не скоро. А ты что, заскучал здесь? Говорят, ты даже не тронул своей жены.
— Жена из нее как из конского хвоста радуга. — проворчал Дагдамм.
— Как твои новые люди?
— Пока служат исправно. На охотах показывали должное умение скакать и стрелять из лука. Я учу их как ты, и твой отец учили наших людей.
— Значит, ты уверен в них?
— Да.
— Это хорошо. Потому что я не хочу посылать тебя в поход с войском, которое может в любой момент изменить тебе.
— Ты посылаешь меня в поход? Неужели на доганов?
— Нет, не на доганов. Отправляйся за богю. Приведи мне богю и отдам тебе восток, и все, что ты завоюешь далее, хоть до самого Кхитая.
— Клянешься?
— Великий каган двух слов не говорит.
— Когда выступать, отец?
— Когда падет Гхор.
— О. - только и смог сказать Дагдамм.
— С коренных земель каганата идут подкрепления. Не думал же ты, что я пойду на Афгулистан с этим гирканским сбродом и аваханами, который в любой миг восстанут против тебя?
— И долго ждать этих подкреплений?
— Нет. Фелан и Перт скоро будут здесь. Мне донесли, что им осталось не больше недели пути. Они выступили из Озерного Края, до туда примерно двадцать дневных переходов. Тысяча киммирай идет. Я отдам тебе под начало половину.
— Но этого все равно слишком мало.
— Мне казалось, у тебя есть тамыр среди гирканских ханов, сыновей Иглика?
— Был тамыр. Он убит, и это огорчило меня больше, чем я сам ожидал.
— А что же люди твоего тамыра? Разве они не отходят к тебе по законам Степи?
— Но его родной брат — Мерген. Они должны поклониться Мергену.
— Должны. Но еще не поклонились! А сколько уже времени прошло со дня гибели Ханзата?
Каррас был прав. Больше десяти дней минуло, как Мерген вырвал печень брата и бросил ее голошеим грифам. А до сих пор воины его тамыра не поцеловали землю у ног Мерген-хана.
Дагдамм отправил посланника, чтобы спросить, кто теперь верховодит в дружине Ханзата. Ответ пришел скоро. Там всем заправляют два брата, два сотника — Улуг-Буга и Кара-Буга.
При имени последнего Дагдамм помрачнел. Наверное, с круглого лица баруласа все еще не сошли следы ударов, которые обрушил на него Дагдамм в ночь после первой стычки с аваханами.
Народы Степи чтят кровное родство, каждый помнит свою родословную на много поколений по всем линиям. Потому нередки случаи, когда родство связывает людей, стоящих на разных ступенях. Простой пастух может нести в себе частичку ханской крови, а хан зачастую не только господин, но и старший родственник своим лучникам.
Улуг-Буга и Кара-Буга на самом деле приходились родичами Ханзат-хану. Родство это было столь далекое, что в жизни о нем и не упоминают. О своей ханской крови братья никогда особо не задумывались, и довольствовались положением сотников, тоже почетным.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но смерть Ханзат-хана сделала их самыми главными в их отряде.
И тогда Улуг-Буга, наиболее умный из братьев, и вспомнил о некоем Менгу, своем предке в шестом поколении, который был батыром у славного, воспетого в легендах Тора-хане, и в благодарность за верную службу получил в жены дочь Тора-хана.
Опираясь на свой авторитет, силу и вовремя пришедшую на ум легенду о происхождении от Тора-хана, Улуг-Буга возглавил отряд, был поднят на седле, стал называть себя Улуг-богадуром, разумея под этим прозвищем не свое крепкое сложение, а титул. И пока Улуг-богадур ни перед кем колен не преклонил.
Долго это продолжаться не могло, но череда праздников и похорон оттянула вступление новоявленного богадура в подданство.
Не хотел Дагдамм говорить ни с хитрым Улуг-Бугой, ни с братом его, которого избил на потеху войску.
Но он отправил нового вестника, что бы тот призвал братьев в его шатер.
Долго просидели они, втроем церемонно передавая друг другу чаши с кумысом, и ведя разговоры вежливости, пока, наконец, Кара-Буга не вышел из шатра, сказавшись телесной нуждой.
И тогда богадур Улуг-Буга сказал.
— Я встану на колени перед тобой, сын Карраса и назову тебя своим господином. Ты щедр и с тобой много военной удачи. Но мой брат питает к тебе ненависть. Ты унизил его, и не попросил прощения. Подари ему коня и саблю, подари ему женщину, которая тебе не нужна, подари ему доспехи, снятые с солнцепоклонника, и он простит тебя, потому что он человек простой души.
— Я сын киммерийского кагана и я не могу просить прощения у баруласа, пусть даже в нем течет капля ханской крови.
— А я не могу пойти против своего брата.
Некоторое время мужчины молчали.
— Братские узы святы, Улуг-богадур. — сказал Дагдамм.
— Прости меня, Дагдамм сын Карраса. — поклонился в землю Улуг-Буга.
Так они и расстались, не придя ни к какому решению.
В тот день стражу у шатра Дагдамма нес Гарт, молодой воин, происходивший из одного из кланов Озерного Края. Он слышал каждое слово, которое прозвучало в шатре сына Карраса. Как только время его службы истекло, молодой Гарт вскочил на коня и помчался прочь из лагеря, к изгибу реки.
Там на поросшем осокой берегу сидел голый по пояс Кидерн Шкуродер, и развлекался тем, что бросал гадательные кости. Жилистое, сухопарое как у вечно голодного степного волка, тело Кидерна сплошь покрывали узоры татуировок, оставляя свободными только лицо и кисти рук. Многие киммирай носили на себе узоры, но знаки, покрывавшие тело Кидерна отличались от обычных рун удачи, которые набивали себе воины.
— Кидерн! — вскричал издалека Гарт.
— Как ты назвал меня? — просипел Шкуродер, и у Гарта, который только в день битвы на холме снял полдюжины скальпов, похолодело в животе.
— Старший брат. — тихо сказал он, делая правой рукой условный знак принадлежности к священному кругу.
— Говори.
— У меня есть сведения, которые могут быть важны для нашего дела.
И Гарт пересказал каждое слово, которое услышал.
Кидерн довольно усмехнулся своим увечным лицом.
— Ты знаешь Коди?
— Десятника?
— Да, десятника Коди. Позови его ко мне.
— Но как мне обратиться к нему? Он наш брат?
— Почти. Он знает все, что нужно знать непосвященному. Скажи, пусть придет.
Гарт отыскал Коди в лагере. Тот неуклюже починял сбрую левой рукой. Правая рука его была забита в лубок и перевязана. Знающие в лекарском деле говорили, что раны чистые и скоро заживут, но сейчас рука была почти бесполезна, и только принималась болеть дергающей болью, если он причинял ей неудобство.
— Тебя зовет старший брат. — сказал Гарт, выполнив положенный условный знак.
Коди неловко повторил его движение раненой рукой. Поднялся и стал собираться.
