Очевидное противоречие между Бальзаками и семьей, изображенной в романе «Ванн-Клор», заключается в том, что там отец умирает; Бернар Франсуа, подобно Гревену из «Депутата от Арси» (Le Député d’Arcis), «тренировался, чтобы стать трупом»206. Выйдя в отставку, он посвятил досуг поддержанию себя в хорошей форме. Он принимал пилюли, пил живицу, а на домашние дела взирал с потрясающей невозмутимостью. Бернар Франсуа вознамерился лечь в могилу, не обремененный никакими хлопотами.
Есть в романе «Ванн-Клор» и автопортрет самого Бальзака – едва ли лестный. Он намекает на то, что его возвращение в лоно семьи, несмотря на все прошлые обиды, прошло довольно гладко. Да, он попробовал настоять на своем, но постепенно вживался в родную семью, из которой его когда-то исторгли: «Его лицо носило печать страдания… но вскоре стало очевидно, что падение не оставило на нем долгого следа и что его душа еще могла расцвести. Первым делом в нем замечали неистощимую доброту, которая, однако, не исключала определенной тонкости. Он был остроумен, но справедлив. Из-за своей несдержанности в манерах и выражениях он неизбежно обижал кого-нибудь готовностью, с какой уступал любому порыву своего развращенного ума. Хотя изъяснялся он правильно и даже красноречиво, он тем не менее любил остроты, которые резко контрастировали с его обычной манерой выражаться, но которые превосходно подходили к нему в целом. И все же он мог соблюдать правила приличия и иногда держался с достоинством… Росту он был невысокого, но очень хорошо сложен. Его румянец, живость и все остальное выдавали недостатки, характерные для натур нервических: развитый ум и пылкость не оставляли места для ледяных советов разума. Когда ему приходил в голову такой каприз, он бывал необычайно весел или погружался в бездны меланхолии; но эта неровность характера была поверхностной; ибо великодушие, одушевление и благородная самоуверенность юности всегда выплывали на поверхность».
Намеренно приглаженный стиль отрывка вступает в противоречие с его содержанием. Все условные предложения, все оговорки как будто призваны сдерживать крайности характера: желание копировать и уступать постоянно причиняло ему досаду. Бальзак имел такое ясное представление о том, кем и чем он хочет стать, что он едва ли мог оставаться самим собой. «Я само простодушие и горжусь этим»207. Его письма к сестре Лоре в 1821 и 1822 гг. добавляют шероховатостей и пятен к общей картине. Они заполнены тоской по «малышу Оноре» (он часто говорит о себе в третьем лице), стремлением к славе и выгодному браку. Он лишь отчасти шутит, когда клянется сочинять романтические оды, узнав, что одна влюбленная англичанка следом за Ламартином преодолела Альпы: «У меня 15 тысяч дохода, вы женитесь на мне? (Je ai 15,000 livres sterling de revenu, foulez vous meu épousair?)… И он женился на ней!» Романы были лишь полумерой: «Бумагомарательство – вот единственное мое оружие, пусть и несовершенное, чтобы добиться независимости». «Со вчерашнего дня я поставил крест на богатых старухах и остановлюсь на тридцатилетних вдовах». Стимулом для него служил Бернар Франсуа, «египетская пирамида, которая сохранит невозмутимость, даже если вокруг нее будут распадаться планеты». «Старик из тех, кто уже пообедал и смотрит, как другие собираются съесть свой обед. Но моя тарелка пуста, на ней нет позолоты, скатерть грязная, еда безвкусная. Я голоден, и ничто не удовлетворит мой аппетит». Вырванные из контекста, как то часто бывает, некоторые высказывания Бальзака кажутся горькими признаниями романтического героя, чей гений задавлен мелочным бытом: «Мне еще только предстоит насладиться цветами жизни, хотя я достиг единственного времени года, когда они цветут». В контексте в них больше резких, даже раздражительных ноток. Кроме того, ясно, что при первом издании писем Бальзака текст некоторых из них был изменен: «Исполнится ли когда-нибудь мое единственное и самое заветное желание – стать знаменитым и любимым?» Вот что написал Бальзак на самом деле, а затем, без паузы, продолжил: «У меня всего две страсти, любовь и слава, и ни одна из них пока не удовлетворена и не будет»208.
В семейной жизни для «откровенного» молодого человека с «неистощимой добротой» еще имелся в запасе один ужасный урок. Он был усвоен за счет «миледи Плумпудинг», как в семье называли Лоранс. В противоположность Лоре, она была толстой, безнадежно незрелой и рассеянной, и г-жа Бальзак без труда убедила дочь в ее неполноценности. Вскоре Лоранс вышла замуж. Привлекательный тридцатитрехлетний малый, носивший имя Аман Дезире Мишо де Сен-Пьер де Монзегль, не замедлил появиться209. Завороженные многочисленными «де» и предупрежденные самим Монзеглем о большом количестве претенденток на его драгоценную руку, Бальзаки убедили себя в том, что он – прекрасная партия. Лоранс пала жертвой их тщеславия. Были напечатаны два комплекта приглашений на свадьбу: один для друзей семьи, где невеста называлась «Лоранс Бальзак», и второй, где перед фамилией невесты стояла незаконная частица «де»210. Г-жа Бальзак сильно волновалась: «Он всегда был и до сих пор так известен в обществе, что, наверное, многие поморщатся, услышав, что де Сен-Пьер де Монзегль женится на какойто Лоранс Бальзак!» Слава Монзегля распространялась даже на Главное полицейское управление: по сообщению правительственного агента, Монзегль допускал грубые замечание о короле в общественных местах. Последовавшее затем расследование не обнаружило в его поведении ничего более предосудительного, чем азартные игры, походы в притоны и бильярдные. Более того, такого рода занятия многими считались даже преимуществом! По глубокомысленному замечанию Бернара Франсуа, жених так хорошо погулял в юности, что «теперь ему осталось только одно: сделаться хорошим мужем», и, поскольку он считался отличным бильярдистом, можно не бояться, что он потеряет деньги. Только один Бальзак, правда поздно, увидел в будущем зяте мелкого, надменного эгоиста, неспособного к истинным чувствам. Впрочем, Монзеглю хватило хитрости расточать свое обаяние на будущую тещу. Любопытно, что в письме, в котором он рассказывает старшей сестре о Монзегле, Бальзак упоминает «Клариссу Харлоу». Может быть, он вспомнил, что Сэмюел Ричардсон собирался опровергнуть «опасное, но широко распространенное мнение, будто из исправившихся повес выходят лучшие мужья». Урок не пошел Бальзаку впрок; его даже позабавила очередная семейная драма. Проснувшись наутро после первой брачной ночи, Лоранс обнаружила, что вышла замуж за чудовище. Бальзак коротко описывает ее несчастья в письме Лоре в феврале 1822 г. Правда, он, воспользовавшись удобным случаем, выдвигает свой последний философский принцип: «Не следует ли нам посмеяться над несчастьем и удачей одновременно, когда они доходят до крайностей, и никогда не принимать ничего всерьез, как Демокрит? Разве не это истинная философия? <…> Горе иссушает, а радость восстанавливает и придает сил». В отличие от Бальзака Демокрит начал смеяться, только когда ушел из дома.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
