Алиса взглянула на лестницу и увидела наверху стальную дверь.
— Ты можешь перемещаться в пространстве? — Это бы объяснило День Всех Святых, подумала она.
Он вздохнул.
— Вроде того. Но ощущение не из приятных. Скорее наоборот. — Он открыл стальную дверь и зажег еще один ряд ламп. — Тест доказал, что наш опыт имел больше недостатков, чем достоинств. Есть ряд переменных величин, которые мы не учли в первый раз.
Алиса ступила на порог комнаты и замерла. Если первый этаж здания претерпел изменения, то второй и третий этаж были превращены в одно огромного размера пространство. Она медленно вошла и уставилась на машину, которая заполняла это пространство. Три огромные лазерные пушки были вознесены на высоту около пяти метров, и все были направлены на сияющую металлическую платформу в центре. Массивные приборы занимали остальное пространство. Все это выглядело, будто декорации к научно-фантастическому фильму.
— Это — работает? — прошептала она.
— Временами. Это называется машиной телепортации, но мы назвали ее “Оскаром”, по имени одного брюзги из “Улицы Сезам”. Она такая же жадная и огромная, и пользы от нее столь же мало. — Он улыбнулся, увидев изумленные глаза Алисы. — Можешь все рассматривать, по, пожалуйста — не трогай ничего.
— Это в ней ты побывал в ночь Всех Святых?
Он подумал и неохотно ответил на этот простой вопрос:
— Да.
— Ты что, сумасшедший?! — в ужасе закричала она. — Ты мог погибнуть! — Огромные металлические монстры приводили ее в ужас.
— Или еще хуже.
— Что ты имеешь в виду — “еще хуже”?
— Тебе известно, что существует четыре измерения: длина, ширина, глубина, время. — Она кивнула. — Многие физики изучают теоретические сущности, называемые “связями”. Этот термин используется для описания поведения частиц в условиях высоких энергий. Эти ученые убеждены, что существует от десяти до двадцати шести измерений вместо четырех, как мы думаем.
— Что общего это имеет с твоим “или хуже”?
— Мы начинаем верить, что это так и есть.
— Я не понимаю.
— Мы проделали ряд опытов. Мы можем послать в пространство материю, но не можем проконтролировать ее прибытие. Самое ужасное состоит в том, что большая часть посылаемого в пространство не возвращается. — Он слегка улыбнулся. — Куда же оно попадает?
— Ты имеешь в виду, что оно пропадает в тонких слоях атмосферы?
— Ничто не может пропасть, если только не существуют другие измерения, о которых мы не знаем. Возьми, к примеру, мои очки.
— Они дома, на столе в столовой.
— Нет. В ночь Всех Святых я был в совсем других очках. “Оскар” выстрелил мною — и я попал в твой дом. То были толстые, черные очки с моим именем и адресом университета. Я прибыл в твой дом без них; в поле зрения моих товарищей ничто не приземлялось; ничто не осталось и на платформе. Так где же они?
— Они могут быть где угодно, Клэйтон. Просто их кто-то нашел и не потрудился вернуть по адресу.
— Верно. — Он ходил вокруг гигантского диска платформы. — Где также запущенные в пространство корзина с апельсинами, кофейные чашки и словарь, завернутые в объявление, обещавшее огромную сумму вознаграждения тому, кто вернет это в университет? Ничто не вернулось.
— Это ничего не значит. — Она нервно убрала ногу с платформы. — Ведь так?
— Алиса, мы не знаем, куда все это подевалось, и, пока не узнаем, ничто живое не может быть перемещено в пространстве. Я убежден, что ты понимаешь секретность этого проекта.
Она покорно кивнула головой. Это было слишком, чтобы переварить за один раз.
— В таком случае, я думаю, ты поймешь, если я скажу, что мы фальсифицировали наш отчет Конгрессу.
— Вы… солгали Конгрессу!
— Не то чтобы солгали. Просто удержали часть информации. Если какой-нибудь шустрый конгрессмен подумает, что дело близится к успеху, Конгресс может захотеть продвинуть проект. Пострадает безопасность, а в нашей команде каждый обязан соблюдать ее.
Он вывел ее из помещения и провел вниз, держа за руку. Он начал выключать свет. Остался лишь свет в дальнем углу, в кухне.
— Есть еще вопросы?
Она покачала головой:
— Я не могу сейчас мыслить ясно, Клэйтон.
Он погладил ее по щеке.
— Понимаю. Прости меня. Я все время забываю, как это может напугать, когда столько нового обрушивается на твою голову. Я “варился” в этой теме с двадцати лет. Я наблюдал за ее развитием и помогал ее успехам в течение четырнадцати лет.
— Наверное, ты влюблен в свою профессию.
— Да, но не так, как в тебя. — Он потер большим пальцем ее нижнюю губу. — Я добровольно вызвался стать объектом эксперимента, поскольку у меня единственного из всей команды не было семьи и дома. Я не собираюсь становиться им вновь, Алиса. Теперь у меня есть Мод, Герберт и ты. — Его губы последовали за пальцем. — А говорил ли я тебе, как некоторым из нас стал дорог Харпер? Похоже, что по меньшей мере четверо из нас собираются переехать сюда навсегда. Арон с женой ищут себе дом.
— В самом деле? — спросила Алиса, когда он целовал ее.
— Шэрон говорит о том, что собирается замуж.
Алиса подняла голову и застонала: его губы коснулись ее шеи.
— Это очень мило.
Клэйтон посмотрел ей в глаза:
— Выйдешь за меня, Алиса?
Холодная реальность разбилась о тот шквал чувств, которым Клэйтон окружал ее. Как он мог управлять ею — всего лишь с помощью нескольких поцелуев! Она уже готова была согласиться на все, чего он хотел. Она покачала головой и отступила назад:
— Разве ты не видишь, Клэйтон, я не могу отвечать за это.
— Отвечать за что?
— За то, что я отберу тебя у твоей мечты. — Она указала в направлении комнаты наверху. — А что будет через год, два, десять, когда ты изобретешь способ безопасно перемещаться в пространстве? Ты будешь первым, кто захочет полететь. — Она смахнула слезы, застилавшие ей глаза, и отвернулась. — Что будет, если ты окажешься в другом измерении? Ты не удержишься от искушения.
— Это не так, Алиса.
— Все это не меняет твоей сущности, Клэйтон. Ты — мечтатель, а я не могу выйти замуж за мечтателя. — Она повернулась и выбежала из дома в бледный свет зимнего утра. И двери закрылись, прежде чем Клэйтон успел поцеловать ее.
Глава 12
Алиса почувствовала, как Клэйтон вошел в кухню — но продолжила рубить морковь. За прошедшие два дня, с того утра, когда они были в лаборатории, они жили в одном доме и вели себя как незнакомцы, почти не разговаривая друг с другом. Большей частью говорил Клэйтон, предупреждая, что не приедет к обеду. Эта отчужденность убивала Алису. Она потеряла аппетит, ей снились кошмары.
Нож так дрожал в ее руке, что Алиса вынуждена была прекратить свое занятие и обернуться к Клэйтону. Тот, похоже, чувствовал себя так же плохо.
— Обед будет готов через десять минут.
Он кивнул и сдернул с крючка куртку.
— Пойду проверю дом Джорджа.
— С завтрашнего дня ты уже не должен будешь это делать.
Это привлекло его внимание.
— Почему?
— Мод с Джорджем возвращаются завтра. Я поеду встречать их в аэропорт в два часа.
— А Герберт?
— Он остается с Мартой. Кажется, они нашли свою любовь. Если верить Мод, то в январе будет свадьба.
Клэйтон посмотрел на Алису так, будто она сошла с ума.
— Разве не великое чувство — любовь? — простонал он и хлопнул в сердцах дверью.
Алиса долго смотрела на дверь, а затем пробормотала:
— Нет, Клэйтон, любовь — это дрянь.
Она смахнула слезы и продолжила резать морковь.
Клэйтон смотрел на экран компьютера. Два часа ночи — а он сидит один в столовой, срывая злость и отчаяние на беззащитном компьютере. Он не знал, чего ожидать от новогоднего вечера у Арона, но все надеялся на что-то — и никак не ожидал вежливой маски, которую нацепила на себя в этот вечер Алиса. Он заставил ее поехать, упирая на то, что Арон с женой ожидают их обоих. Алиса снизошла, надела наряд, которому позавидовали бы ангелы, и очаровала всех на вечере. Всех — кроме него. Каждый раз, когда он подходил к ней, она надевала эту вежливую маску. Если бы Мод не спала наверху, он постучал бы в спальню Алисы и потребовал ответа. Почему она поступает с ним таким образом, черт возьми?
Она любит его. Он знает это. Последние две недели без нее были для него сущим адом. День Благодарения был отдаленным воспоминанием, исполненным счастья и любви. Приближалось Рождество, но оно омрачено печалью. Мод украшала дом. В гостиной постоянно звучали рождественские гимны, а запах свежеиспеченных пирогов проникал повсюду. Сердце Клэйтона начинало бешено биться всякий раз, когда он входил в дом, поскольку, раз такие дела, ему необходимо было как-то объяснить свое отсутствие на Рождестве. Не хотелось ему сидеть под елкой вместе со всей семьей рождественским утром.
