— Ненавидишь весь человеческий род, а? — передразнила Деми.
Может, и не самое лучшее решение — дерзить эллину, от одного вида которого ей становилось не по себе. Однако речь шла о ее… дочери. Пускай она совсем не знала Пирру и была слишком молода даже для подобия материнского инстинкта, но чувства, вспыхнувшие внутри, вылились в стихийный протест.
Никиас сосредоточил на ней взгляд синих глаз. Как столь яркие, пронзительные, они могли выглядеть такими опасными?
— Не ненавижу, но презираю. Они так ничего и не поняли. Да, большинство людей лишены божественного благословения, которое позволило бы им сохранить память об их прошлых жизнях, но они всегда могут учиться на ошибках других. И на своих же собственных, хоть и не знают этого, ошибках. Но зачем? Для этого ведь надо думать.
— Ты несправедлив, — негромко, но твердо сказала Ариадна. — Нечестно говорить за всех людей в этом мире.
Никиас был слишком вспыльчив, чтобы вести спокойную полемику. Слишком убежден в своей правоте и нетерпим к чужим аргументам. Он подтвердил ее мысли, грубовато оттеснив ее плечом, чтобы увеличить расстояние между ними. Однако не ушел совсем, а маячил рядом. После нападения эриний Никиас, кажется, готов был не отходить от Деми ни на шаг. С любым другим парнем и в любой другой ситуации подобное внимание ей, может, и польстило бы…
— Ты говорила о забвении… — тряхнув головой, чтобы вытрясти из нее посторонние мысли, произнесла Деми. — Я могла выпить из реки Леты и забыть свою прошлую жизнь?
— Могла бы. Возможно даже это сделала. Однако это не объясняет барьер в твоей памяти, преодолеть который не смогла даже горгона. Не объясняет печати, которую разглядела Сфено.
— И не объясняет моей амнезии, — тихо продолжила Деми.
Харон наконец объявился в Акрополе вместе с Кассандрой. Пророчица почти сразу же скрылась в своем «кабинете», лишь бросив, что не будет сопровождать Деми.
«Вас и так уже целая толпа».
«Она — не боец», — отчего-то всплыло в голове. Не словами или воспоминаниями, скорей, ощущениями. Ариадну, несмотря на ее нити, Деми тоже слабо представляла в роли воина. Никиас с его жуткой и странной магией единственный без всяких сомнений подходил на роль ее телохранителя, но и в самом Хароне ощущалась некая сила… Одно то, как легко он преодолевал расстояния, способный вызвать из недр Эллады самое опасное из созданий, позволяло чувствовать себя рядом с ним как за каменной стеной. Может, он равнодушен к Деми, как Кассандра, или ненавидит ее как Никиас и как те, что послали за ней эриний… но он сделает все возможное, чтобы выполнить свою миссию — сохранить жизнь той, что способна отыскать пифос.
Харон перенес Деми, Ариадну и Никиаса в город Элевсин, что находился неподалеку от Афин. Прямо к храму Аида. У подножья скалы вглубь уходили многочисленные ступени. Двое инкарнатов и один бессмертный направились туда, а Деми замерла на месте.
Своей архитектурой Элевсин мало чем отличался от Афин. Здесь было все то, что она видела в Акрополе: сложенные из белого камня храмы и здания с частоколом высоких колонн… Но что-то было не так, что-то саднило, зудело и беспокоило ее рассудок.
— Я помню этот город другим, — ощупывая взглядом пространство, сказала Деми.
— Каким ты его помнишь? — осторожно спросила Ариадна.
— Нам некогда заниматься вся… — начал Никиас.
— Разрушенным.
Харон с Ариадной переглянулись. Никиас с шумом вытолкнул воздух сквозь ноздри и облокотился на скалу, сложив руки на груди.
— Ты помнишь Элевсин другого мира, мира Изначального. Тот, что сейчас зовется Элефсис. Тот, от которого за давностью лет остались одни руины.
Они подошли к трещине в скале — черному провалу рта, в котором прорезались каменные зубы ступеней. Деми осторожно спустилась по ним, отчаянно пытаясь сосредоточиться не на мысли, что спускается в ад… то есть в царство мертвых, а на предстоящем деле. Ей выпала возможность вспомнить все… и больше не забывать. Навсегда избавиться от чувства, что она, потерянная, в одиночку блуждает в тумане, а порой — и вовсе в кромешной темноте.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ступени привели ее в странное место, для которого земля Алой Эллады стала и небом, и потолком. Всюду голая выщербленная пустошь, будто ничто порожденное природой, даже камень, здесь неспособно существовать. Это было русло высохшей реки с перекинутым через нее белым мостом, выточенным, казалось, из костей, сплавленных, слитых друг с другом.
Харон привел их к берегам исчезнувшего Стикса, по которому он когда-то вез людские души. На берегу, у торчащего из земли осколка колонны сидела завернутая в черный хитон женщина. Тонкая, едва ли не худая фигура, черные волосы… и ожоги, покрывающие неестественно белую кожу. Незнакомка, казалось, дремала, но как же преобразилось ее усталое лицо, когда она увидела Харона! Она поднялась, оправляя хитон, и ее черные, ясные глаза — самое прекрасное, что в ней было — заблестели.
— Привет, старушка, — с неловкой улыбкой попривествовал ее Харон.
Деми остолбенела. Бессмертный перевозчик душ умел улыбаться!
— Зачем ты вернулся в царство Аида? — спросила она звонким голосом.
Деми послала своей вечной спасительнице (и осведомительнице) Ариадне вопросительный взгляд. Та, преисполненная печали, кивнула на дно усохшей реки, заставив Деми тихонько ахнуть. Если Мнемозина была и рекой, и богиней, выходит… перед ней стояла Стикс? Об этом говорили и ожоги, что появились на ее теле, вероятно, после того, как вскипели воды ее реки, и взгляд, обращенный на Харона.
Их многое, должно быть, связывало. По меньшей мере, века, которые Харон провел, перевозя людей через реку. И наверняка долгие, долгие разговоры.
Стикс не исчезла вместе с рекой, что являлась ее воплощением, но и прежней быть наверняка перестала. Какой она была раньше? Беспокойной, сильной, стремительной, как течение ее реки? И все жажда жизни в ней не угасла, а из глаз Харона при взгляде на нее не ушло тепло.
— Я привел Пандору.
Стикс сосредоточила на Деми живой, любопытный взгляд.
— Выходит, ты — одна из причин, по которой я потеряла свою реку и часть себя самой?
— Я… — Под давлением чужих взглядов в горле у нее пересохло. — Мне жаль, что так вышло.
— Одной жалости недостаточно. — Голос Стикс набирал силу.
— Я знаю. — Она вскинула голову, глядя в темные омуты глаз. — Поэтому я здесь.
Стикс вдруг расхохоталась смехом хриплым и рваным. Деми смутно различила в нем нечто похожее на одобрение.
— Реку ты мне, конечно, не вернешь, но на смерть Ареса я взгляну с удовольствием. Если ты вернешь нам Элпис…
— Верну.
Так уж вышло, что Деми — воплощение той надежды, что спрятана на дне пифоса. Она обязана верить в успешный исход войны.
Стикс покивала с беззлобной усмешкой.
— Да прибудет с тобой Тюхе, переменчивая/капризная богиня удачи…
Кивнув, Деми попыталась было пройти мимо нее, но ее остановило прикосновение обожженной, почти лишенной силы руки некогда самой жуткой и мрачной реки в Элладе.
— Мойры как никто другой знают о том, как часто один людской поступок способен повлиять на жизни других. Просто тебе не повезло, что последствия твоих действий столь сильно переменили наш мир.
Если бы тихие слова Стикс слышал Никиас… ему было бы, что сказать.
— Спасибо, — сглотнув комок в горле, прошептала Деми. — За то, что не ненавидите меня.
— Оставь ненависть молодежи, — колко рассмеялась Стикс. — Я для таких пылких эмоций слишком стара.
— Вот еще что, — улыбнулся Харон.
Деми как завороженная уставилась на его улыбку.
— Пойдем дальше, — шепнула тактичная Ариадна. — Он присоединится к нам позже.
Никиас направился вперед первым, то ли желая уберечь спутниц от возможных угроз, которые могли ждать их в царстве мертвых, то ли торопясь оставить позади сцену воссоединения двух старых знакомых.
Деми направилась следом, задумчиво глядя вперед. Смертным, которые живут лишь несколько десятилетий, порой тяжело сохранить связывающие их узы нетронутыми. Те кратковременны, слабы и тонки, словно паутина Арахны. Людям стоило бы поучиться у бессмертных, что пронесли свою дружбу сквозь века.
