рту. Ей становится слишком жарко, и тело начинает буквально физически отвергать ее усилия.
– Ваше тело просто отказывается, – говорит она. – Рука и рот становятся друг для друга противоположными концами магнита.
Задыхаясь и вздрагивая, они начинают раунд на скорость. Шахина расправляется с перцем с пугающей скоростью. Ей не очень весело, и это видно, но толпа кричит, а она продолжает с маниакальной одержимостью запихивать перцы в рот обеими руками.
А вот Atomik Menace в конце концов сдается. Его твердое, мясистое лицо стало розовым от усилий, глаза закрыты, стоицизм ускользает, словно тает от жары. Он все еще быстр, усердно жует, несмотря на то что выглядит крайне неприятно. Барабаны бьют, солнце садится, и толпа становится все громче и громче, крича, мы приближаемся к концу этого дикого марафона. Муж Шахины стоит перед ней на коленях, его руки прижаты к нервным бедрам, он пристально смотрит на нее, сжимая плечи. Она так близко, и перец кончается одновременно, у обоих рот полон сырой растительной массы и расплавленной лавы, их мозг кричит «БЕГИ», «ОГОНЬ» и «НЕТ». Все вокруг потные и громкие, люди уже стоят на ногах, зрелище достигает апогея.
Шахина тяжело сглатывает, широко открывает рот, все кончено. Она победила! Толпа безумствует, люди кричат. Они с Дастином оба выглядят разбитыми, но все закончилось, нужно пить молоко и блевать. Некогда завороженная толпа быстро рассеивается, все пытаются избежать пробки, которая вот-вот возникнет на парковке. У моих ног блевотина, а я смотрю, как Шахина трепещет, как маленькая мышка, одержав победу. Когда я поздравляю ее, она ошеломлена, отстранена, морщится, но все же погружена в сладкую дофаминовую ванну победы. Мне трудно понять, что она чувствует, как далеко она, должно быть, от этого стола, этого фестиваля, Калифорнии, планеты Земля в целом. Но я догадываюсь.
Давайте вернемся на два часа назад.
В середине дня, за несколько часов до начала конкурса по поеданию перца, я сидела одна в арендованной машине. Несколько часов я носила с собой в прозрачном пластиковом пакете маленький морщинистый предвестник огненной гибели – перец Carolina Reaper, который дал мне Грэг Фостер. Пластиковый пакет появился после того, как Рик, организатор фестиваля, увидел, что я несу «мое сокровище» голыми руками, и предупредил – нет, призвал быть осторожной, – чтобы масла от перца не попали в неудачные места. Человек рядом с ним, который продавал горсти перца прогуливающимся посетителям фестиваля, громко согласился, а потом сказал, что лично он даже не хочет работать без перчаток.
В машине я сделала снимок перца Doom Pepper в его маленьком импровизированном костюме, прислоненного к плюшевому покемону Снорлаксу, а после чего сильно вздрогнула. Это довольно жутко – поместить такую садистскую штуку рядом с тем предметом, который моя милая малышка держит у своего милого личика. Но она всегда отправляет Снорлакса со мной в командировки, чтобы он составил мне компанию, и эта скандальная фотосессия ей точно понравится.
Записав свой опыт на телефон, я поняла, что мне придется придумать более удобный для читателя способ описать ощущения, чем двенадцать страниц слова «НЕТ», повторяющегося разными шрифтами и размерами, снова и снова на протяжении стольких страниц, сколько нужно, чтобы читать слово «НЕТ» в течение примерно сорока минут (это примерная продолжительность моего путешествия с перцем). Так с помощью слов я попробую передать вам ощущения от поедания самого острого в мире перца, но знайте, что в глубине души я кричу «нет, нет, нет, нет» все время, пока вы это читаете. До того момента, пока мой мозг не начнет кричать «да».
Как собака, не уверенная в том, что ей можно съесть лакомство, я раскрываю рот, подношу перец к зубам, отступаю, а затем начинаю кусать. Я откусываю почти всю часть перца и начинаю жевать, снова открывая рот, чтобы откусить оставшуюся красную мякоть от грубой зеленой чашечки. Перед тем как съесть перец, я решила, что буду жевать и выплевывать его, чтобы не терпеть капсаициновые спазмы во время ночного перелета обратно на Восточное побережье. Даже в самом авантюрном состоянии духа мысль о том, чтобы пережить шесть часов паралитических кишечных спазмов, находясь в воздушной ловушке, для меня слишком тяжела. Самые свирепые в мире участники соревнований по поеданию перца делали все, чтобы избежать судорог. Я решила, что тоже так сделаю.
Но решение выплюнуть перец означало, что я обречена на расплату болью в других местах. Это ведь справедливо, правда? И я, упрямая, самоуверенная идиотка, в тридцатитрехградусную жару в солнечном Оберне, штат Калифорния, решила искупить вину за решение выплюнуть перец, раздавив его жевательными зубами. Сидя в машине, когда желудок в срочном порядке прижимается к пилорическому сфинктеру, а легкие протестуют от одних только паров этого свежего ужаса, разворачивающегося в моей ротовой полости, приходит мысль, что я, возможно, слишком долго жую перец.
«Они вкусные!» – щебечу я в камеру, как всегда всецело оставаясь в роли отличницы, пока красная перечная масса просачивается мне в рот, как гаспачо Данте.
Перец приятен на вкус примерно полсекунды, но потом он становится НЕвкусным. Вначале он был сладким, острым и почти нежным, но потом он превратился в нечто совершенно иное, и теперь я испытываю очень сильные чувства по этому поводу. Говорить в камеру, что перец вкусный, – по большей части проявление магического мышления, повторение того, что я слышала от других любителей перца, как бы доказывая, что их мастерство владения жаром дает им божественные способности ценить тончайшие дегустационные ноты гребаной лавы.
Я выплевываю перец на землю и закрываю дверь машины с резким выдохом, а затем разражаюсь безудержным смехом, гогоча над очевидной ошибкой. Я задыхаюсь, и горячая перечная слюна попадает мне в горло. Тут же начинается жуткий приступ кашля, и моей первой мыслью становится очень тихое, строгое, недвусмысленное «вот дерьмо».
В теле звучит предупреждающая сирена, она исходит изо рта, и в глубине души я знаю, что боль только начинается – я провела исследование, все мне об этом говорили, ощущения уже нарастают. Смех сменяется ледяным беспокойством, и я сразу же становлюсь серьезной. Я высовываюсь из машины и тихо срыгиваю, брызгая слюной на кляксу из толченых семян и гадости размером с кулак, на запекшейся пыльной стоянке. Я закрываю обратно дверь, снимаю очки (этого не следовало делать) и вытираю перечную слюну с лица голыми пальцами (какая ошибка!), затем снова берусь за ручку двери.
Я склоняюсь над землей, мышцы живота сжимаются в спазме, когда расплавленная горячая слюна течет из-под языка и за зубами, как будто внутри меня прорвало плотину. Сажусь обратно в машину и пытаюсь оценить
