И я представляла.
Высота. Величественные горы, покрытые зелёными шапками деревьев, каменную гряду, окрашенное багрянцем закатное небо. Солнечные лучи стекали по камням, как струи жидкого золота. Я сидела на узком каменном балконе, свесив ноги вниз, и ветер трепал распущенные волосы.
Лёгкость, простота и свобода.
В далёком студенчестве мы ходили в походы. Это было давно, но то пьянящее чувство запомнилось навсегда. Тогда я была совсем молоденькой, любила приключения, да и свободного времени было валом. Это потом стала “старой и скучной”, “рабочей лошадью”, как выражался мой бывший муж.
Стоило вспомнить о Владике, как пейзаж изменился. Теперь меня окружали высокие каменные стены, холод, запах сырости и лабиринт бесконечных коридоров. Я была в теле Эллен и куда-то спешила, с трудом переводя дух. Бежала на цыпочках, стараясь не выдать себя, постоянно крутила головой по сторонам.
И была очень, очень напугана.
Глава 11.
Видение резко сменилось. Теперь я сидела посреди огромного лекционного зала с куполообразным потолком. Столы располагались по кругу, причём каждый следующий ряд стоял выше предыдущего, а в центре, за кафедрой, вёл свою речь декан целительского факультета. Это был мужчина лет пятидесяти — высокий, не растерявший силы и стати, лишь волосы с годами окрасились в пепельный цвет.
Нейт Морриган — услужливо подсказала чужая память.
Я пыталась записывать, но пальцы то предательски дрожали, то сжимали перо до хруста. Вместо аккуратных строчек буквы скакали то вверх, то вниз, а чернила пачкали белый лист. Декан говорил и говорил, обводя взглядом адептов. И вдруг его цепкий взгляд прикипел к моему лицу.
Очнулась я с болью во всём теле, совершенно разбитая, а в глаза будто жменю песка швырнули. Моргать было больно, и несколько секунд я сидела, пытаясь поймать чёткость окружающих предметов. С удивлением обнаружила, что заснула я прямо на диване в гостиной, в окна уже струится утренний свет, а резвые птички скачут на подоконнике, весело щебеча. Пискун же мирно дрых у меня на коленях в своём родном облике.
И было чувство, словно я вынырнула из топкого болота. Просматривать чужие воспоминания, жить чужой жизнью — нехилая нагрузка на мозг. И то, что происходило с Эллен прямо перед выпуском из Академии, тревожило. Внутри прочно засело чувство смертельного ужаса, когда кровь обращается в лёд, а волоски по всему телу поднимаются дыбом.
Пискун, единственный, кто мог бы рассказать мне что-то толковое, был не в курсе, что там творилось. Повзрослев, Эллен уже не требовалось всюду ходить со своим фамильяром, взрослые маги и без того хорошо концентрировали магию. А делиться магичка ни с кем не хотела, была скрытной девочкой. Остаётся надеяться на то, что память Эллен вновь приоткроет завесу.
Но на этом неприятности не закончились. Моё новое тело напомнило, что ему пока далеко до климакса — пришлось, ругаясь, искать в чемоданчике средства гигиены.
— Это что ж, меня теперь совсем по-юношески крыть теперь будет? — ворчала я. — Бабочки в животе и всё такое?
Зато, едва я успела позавтракать, в дверь постучался курьер с огромной пачкой заказанной бумаги. Такая оперативность порадовала! А потом я вспомнила, что накануне отжала у мужа перчатки, и настроение совсем улучшилось. Всю ночь я вымачивала их в спирте. Конечно, опасалась, что они испортятся, но волшебный бриоль мужественно пережил испытание.
Всё-таки муж мне достался нормальный, но что будет, если нейт Блайн узнает, что я не та, за кого себя выдаю?
Но… надо решать проблемы по мере их поступления, а сейчас у меня в планах очередная прогулка по городу и заказ необходимого.
Тут и Пискун проснулся, начал носиться по дому, как заведённый, радуясь хорошей погоде.
Как бы то ни было, жизнь продолжается. Я больше не думала о том, прошлом, мире, как о своём единственно родном. С каждым днём он всё больше воспринимался как далёкий сон, который вспоминаешь и улыбаешься.
Зато этот мир был реальным. Реальнее некуда. Со всеми почти средневековыми заморочками и отсутствием асептики с антисептикой. С запахами — буйного весеннего дождя, распустившихся цветов и булочек с корицей, которыми торгуют на перекрёстке недалеко от дома. С цокотом копыт по мостовой, криками зазывал и звоном часов на главной башне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И здесь мне предстоит жить. Как там говорят? Человек всегда оказывается там, где он действительно нужен?
Я потеряла всех, кому была нужна в старом мире. Пациенты не в счёт, я никогда ни с кем не сближалась, держала дистанцию, хоть и старалась относиться с пониманием.
А здесь?
— Эй, чего застыла? — раздался требовательный писк. — Уже полчаса стоишь на одном месте, а нас ещё дела ждут!
Я улыбнулась. По крайней мере одному вредному пушистому комку я нужна точно.
Отправляясь из дома, метлу решила пока не брать, дала ей второй шанс. Всё-таки мой косяк во вчерашнем инциденте тоже был. Пусть родимая пока постоит в кладовке.
Так, напевая на пару с тиином полюбившуюся ему песню про самый лучший день, я дошла до калитки… и настроение тут же сдулось. Под забором лежал мёртвый цыплёнок!
— Мамочки! — пискнул фамильяр и нырнул в карман юбки. — Не повезло бедолаге.
— Да, это точно. Но откуда он здесь? — я огляделась. Вроде бы, поблизости не было птицефермы.
Может, попал от соседей?
Постояв несколько секунд в ступоре, я, вздохнув, вооружилась лопатой из сарайчика, пристроенного позади дома. Пришлось закопать цыплёнка в саду, не могла же я выбросить его на улицу! Где живём, там и гадим — не мой принцип.
После этого петь уже не хотелось. Внутри поселилось странное, необъяснимое беспокойство. Да ещё в сырной лавке я столкнулась с нейтом Ойзенбергом — тем самым, который собирался загубить Милли. Скользнув по мне взглядом — в глазах мелькнуло узнавание — он вдруг остановился и недовольно поджал губы. Раздувая ноздри, как бык при виде тореадора, гордо вздёрнул подбородок и продефилировал к выходу.
О, я физически почувствовала источаемые им волны ненависти и презрения, и послала в ответ лучи диареи. Надеюсь, долетят.
После, наконец, посетила ювелира — мастера Кройса, которого хвалил литейщик. Благо, сохранились эскизы хирургических игл. Если этот нейт Кройс и был магом, то мне открываться не стал. А заказала я у него набор — колющие, режущие и тупоконечные для разных типов тканей. Я всё-таки надеялась, что совсем скоро смогу оперировать.
Хирургические иглы разительно отличались от швейных. В форме дуги, не со сплошным ушком, а распиленным сверху, чтобы можно было быстро вставить нить.
— У меня как раз остался последний слиток ниция, он не окисляется, — проскрипел ювелир.
Это был дедок лет восьмидесяти, но бегал на удивление шустро для своего возраста.
— Пискун, алярм! Что такое ниций? — мысленно воззвала я к товарищу.
— Это редкий металл со склонов северных гор, он не считается драгоценным, но в последние годы вошёл в моду. Обладает лёгкими магическими свойствами.
Ага, и стоит, как крыло самолёта — подумала, едва услышав названную цену.
Ладно, не краснеем и помним, что лучшее вложение — это вложение в саморазвитие. Лучше пусть у меня будут крутые иглы из ниция, чем какая-нибудь железная фигня. И весьма радует, что в этом мире знают про кетгут — саморассасывающийся шовный материал, получаемый из кишечника овец. В медицинском чемоданчике Эллен я нашла несколько мотков.
Почти сразу, как я вернулась домой, на перевязку прискакал Вайс. Сосед выглядел довольным, потому что боль стала гораздо меньше после вскрытия гнойника.
— Напрасно я сомневался в магах, тот ваш ножик и впрямь как волшебная палочка.
И хохотнул.
На этот раз он отвернулся и ни разу не взглянул на рану, чтобы вновь не оконфузиться. Правда, то и дело покряхтывал, когда я меняла повязку и обильно смазывала палец мазью.
Когда дело было сделано, Вайс положил на стол ещё один полусорен:
