Рапорты. Ратлидж знал, как типична эта фраза в военных рапортах, ею прикрывалось все — когда офицер знал слишком мало или, наоборот, слишком много о своем солдате.
Выполнил свой долг… Иногда эти слова покрывали множество грехов. А что, если Герберт Бейкер молил о прощении за сына перед смертью?
Ратлидж покинул контору адвоката и направился было к гостинице, как вдруг рядом с ним остановился огромный автомобиль с шофером в форменной одежде. С заднего сиденья улыбался лорд Седжвик:
— Вы уже обедали?
— Доброе утро. Нет, рановато, пожалуй, для обеда.
Было только одиннадцать тридцать.
— Тогда поедем ко мне пообедаем. А потом Эванс отвезет вас обратно. Мой сын вернулся в Йоркшир, и будь я проклят, если вынесу еще один обед в одиночестве. А миссис Барнет, — он изобразил сожаление, — отошлет меня, если я заявлюсь без предупреждения второй раз за неделю. Или вы уже договорились с ней на сегодня?
Ратлидж не договаривался.
— Тогда едем, составите мне компанию. С вами мы можем поговорить о чем-то еще, кроме цен на овец и капусту.
Хэмиш предупредил: «Не самая хорошая идея…»
Но Ратлидж после короткой заминки открыл дверцу, заметив мимоходом на ней герб, и залез в машину. Внутри были прекрасная обивка, бархатные подушки и отделка полированным деревом. Седжвик откинулся на спинку сиденья, дал команду шоферу, и машина двинулась по Уотер-стрит. Эванс искусно маневрировал в уличном столпотворении среди повозок, фургонов и телег.
— Есть прогресс в вашем расследовании убийства отца Джеймса? — спросил лорд Седжвик.
«Кажется, слухи разнеслись быстро, — едко заметил Хэмиш, — и ты становишься здесь очень популярен».
— Мы, возможно, нашли убийцу, но пока утверждать рано — инспектор Блевинс проводит определенную работу для окончательного выяснения.
— Я назначил приличное вознаграждение за любую информацию. И надеюсь, что найдется тот, кто захочет его получить.
Ратлидж вспомнил, что и Блевинс говорил о награде.
— Так это вы назначили награду? Скажите, вы были прихожанином отца Джеймса? Хорошо его знали?
— Милостивый боже, конечно нет. Я приверженец англиканской веры. У нас есть своя церковь в Западном Шермане, в моих владениях. Но я всегда в курсе всего, что происходит у соседей. Мне не нравится, когда убивают людей, и я знаю, что деньги развязывают языки. Отец Джеймс был совестливым человеком, все прекрасно о нем отзывались, он сражался за добро в человеке. Я восхищался им. Мы не можем терять лучших. Сколько их так и не вернулось с войны! Я видел, как вы вышли из офиса адвоката. Его брат, Раймонд, был одним из самых лучших парней здесь, и он сложил голову под немецким огнем, как и два клерка… Да, таких много в Остерли.
Они повернули с Уотер-стрит и выехали на главную дорогу. Скоро слева на холме показались, поблескивая на солнце, кремнистые стены церкви Святой Троицы.
— Но это грустная тема, оставим ее, — сказал Седжвик. — Чем занимаетесь в Лондоне, Ратлидж?
— Тем же, что и здесь. Задаю вопросы, собираю информацию, анализирую собранные и найденные улики и ищу мотив.
Хэмиш, который молчал с тех пор, как Ратлидж сел в автомобиль лорда, уточнил: «Он хочет знать — находишь ли ответы».
Седжвик откашлялся.
— Да, ваше дело требует терпения…
Эванс притормозил, пропуская на повороте к церкви фургон с дровами. Впереди, по обочине, шла женщина, голова опущена, лицо скрыто полями шляпы. Ратлидж узнал ее.
И кажется, Седжвик тоже. Она была в длинном пальто и высоких сапогах. Седжвик сказал что-то Эвансу, и, когда они, замедлив ход, поравнялись с ней, Седжвик высунулся в окно:
— Доброе утро, мисс Коннот! Вы идете пешком, что случилось с вашей машиной? Я могу послать Эванса взглянуть.
— Доброе утро, лорд Седжвик. Нет, просто решила пройтись для моциона. Но благодарю за участие.
Она бросила быстрый взгляд в направлении Ратлиджа, и по выражению ее лица он понял, что у нее самое мрачное состояние духа.
Седжвик дотронулся до полей шляпы, прощаясь, и Эванс снова прибавил скорости.
— Ее машина все время ломается, то неполадка с тормозами, то сцепление забарахлит. Я предупреждал, что она застрянет где-нибудь вблизи болот, — объяснил Седжвик и вернулся к прерванному разговору: — Я сам не обладаю терпением, характер не позволяет. Не могу сидеть долго и думать. Но меня к этому не приучили, вот я и не привык.
— Немногие к этому привыкают.
Они миновали школу и выехали на Шерман-Роуд. Седжвик спустя некоторое время кивнул на стада пасущихся овец на травянистых склонах:
— Я не был рожден для фермерства. Любой скажет вам, что мой отец сделал состояние в Сити. Он купил дом в Восточном Шермане, когда умер последний лорд Честен. Лето я проводил там. Приглядывать за мной поручили старому пастуху, который, упокой Бог его душу, считал меня избалованным и испорченным мальчишкой, и я старался улизнуть от него при каждом удобном случае. Но не успел я опомниться, как знал об овцах все, что знал сам старик Эд.
Мой отец был просто в шоке, узнав, что я разбираюсь в разведении овец и могу с ходу отобрать лучшего производителя в стаде для улучшения поголовья. Он послал меня в Оксфорд, чтобы излечить от столь низменных пристрастий. Это превратило меня в джентльмена, но я всегда занимался разведением овец, лично за всем приглядывал — и преуспел. Наша шерсть была одной из самых лучших в мире, была, пока не началась война, потому что все, что тогда потребовалось от производства, — это одеяла и военная форма.
Он повернулся к Ратлиджу:
— Но жизнь продолжается, вы, как полицейский, знаете это лучше меня. Только прежней уже никогда не будет.
Он замолчал и стал глядеть в окно.
Ратлидж ясно расслышал нотки горечи в рассуждениях лорда, хотя тот старался вести разговор легко и непринужденно. Деньги не всегда являются залогом счастья.
В нем проснулось любопытство детектива, и он вернулся к теме, затронутой лордом ранее:
— Вы говорили о сыне. Кажется, он обедал вчера в отеле.
— Артур? Да, мой старший. Он вернулся с фронта изувеченным и все еще живет между домом и госпиталем. Эдвин, младший, знал языки, и его взяли работать с пленными, переводить. Работал и у французов, что было еще хлопотнее.
Ратлидж подавил усмешку. Французы не были удобными союзниками. И допросы пленных тоже проходили не гладко.
— У Эдвина в Остерли есть лодка, — продолжал Седжвик, — он плавает на болота за дичью со своей проклятой собакой. Стрелять там запрещено, но нюх у пса отменный. Эдвин берет его с собой в Шотландию в сезон охоты.
Хэмиш напомнил Ратлиджу о мужчине с собакой в гавани. И о том, как женщина, которая предложила этого мужчину подвезти, назвала его Эдвином. Эдвин Седжвик? Похоже, это был он. И этого же человека он видел в баре отеля в Норидже.
Они добрались уже до пригорода Восточного Шермана и свернули на аллею с такими огромными деревьями, что наверху их ветви смыкались, образуя прохладную защитную арку над дорогой. Трава под деревьями была сочной и зеленой, как в разгар лета.
Впереди показалась стена, ограждавшая частные владения, над узорными воротами висел герб с позолотой и девизом: «Добьюсь!»
Две красивые колонны стояли по сторонам ворот, на вершине каждой сидел гриф. Все сохранилось как во времена многих поколений бывших владельцев, хотя время, ураганы, дожди нанесли определенный ущерб этому великолепию, которое создавалось на века.
Из домика вышел сторож и открыл ворота, пропуская автомобиль. Он коснулся фуражки, приветствуя Седжвика, и тот сдержанно кивнул в ответ. Автомобиль миновал прекрасный ухоженный парк и, повернув налево, подъехал к кирпичному старинному особняку. Крылья здания загибались назад. Каминные, видимо елизаветинских времен, округлые трубы выделялись на фоне голубого неба. Лужайка тянулась дальше, до низкой кирпичной стены, за ней виднелся лес. На расстоянии, в южной части парка, на небольшой возвышенности стояло строение, напоминавшее греческий храм в миниатюре. Внизу протекал небольшой искусственный ручей. Здесь еще витал дух процветания некогда богатых поколений аристократов. Никакого модерна, никаких новшеств, все дышало стариной — идеальное место для новоявленного лорда, который хочет выглядеть так, как будто здесь всегда были его корни.
Эванс вышел и открыл дверцы для Седжвика и Ратлиджа. Поблагодарив шофера, хозяин повел гостя по короткой дорожке к входу. Там уже стояла домоправительница, вероятно, ее предупредил звонком сторож у ворот. Высокая, средних лет женщина, на лице которой читались достоинство и уверенность. Она кивнула, когда Седжвик сообщил, что привез знакомого, и сказала:
— Ланч будет готов через десять минут, милорд. Подать вам на террасу?
— Да, это было бы неплохо.
