Ее поднятое вверх лицо было очень привлекательным, с умным взглядом серьезных серых глаз и решительным ртом над красиво очерченным подбородком.
Платье на ней было темно-зеленого цвета, который очень ей шел, покрой не носил трагического оттенка, в отличие от костюма Присциллы Коннот.
— Мы пока не знаем, что человек, которого задержали, убил священника. Прежде чем это утверждать, надо проделать много работы — выяснить все его передвижения и действия в тот день и за недели между базаром и днем убийства. Но инспектор Блевинс надеется разобраться с этим быстро.
Она кивнула, как будто удовлетворившись ответом.
Но что-то в ее голосе и в том, как она ждала ответа, пробудило дремавшую интуицию, на которую Ратлидж часто полагался. В ее вопросе было спрятано больше желания узнать, чем она хотела показать. К тому же Присцилла Коннот не шла у него из головы. Он спросил:
— Вы были на ярмарке во время осеннего праздника урожая?
— Нет, я была в Фелбридже, обедала с друзьями.
Ратлидж подошел с другой стороны:
— А в тот день, когда был убит отец Джеймс, вы с ним не встречались?
— Нет…
— Что-то вас тревожит в его смерти?
Он ждал ответа, пристально глядя ей в глаза, и она, чувствуя неловкость, неохотно объяснила:
— У меня нет опыта в таких делах, просто какое-то шестое чувство. Игра воображения. Отец Джеймс задал мне вопрос в тот вечер, когда мы с ним последний раз обедали вместе. Несколько дней он не шел у меня из головы, и, когда… он умер, я стала думать, насколько вопрос был важен для него. Но если вы уже нашли и арестовали убийцу, значит, я ошибалась и мои страхи не имеют под собой почвы.
— Трудно сказать, — осторожно продолжал Ратлидж. — Вдруг это все-таки может помочь делу? Вы рассказали инспектору Блевинсу?
Она сдвинула брови.
— Нет. Я решила, что не надо никому говорить. Ведь инспектор Блевинс уверен, что причиной стала банальная кража. А не античная история.
— Может быть, вы расскажете мне? Меня зовут Ратлидж. Я из Скотленд-Ярда и спрашиваю не из праздного любопытства. То, что вы мне скажете, останется между нами, во всяком случае до тех пор, пока не понадобится для следствия.
Женщина снова взяла уголь и начала наносить морщины на лицо монахини. Сходство с оригиналом было поразительным.
— Не знаю, как сказать… Дело в том, что отец Джеймс был настолько добр ко мне, что хотелось как-то отплатить ему за внимание и обязательно ответить на его вопрос, который был так важен для него. Так вот, он хотел знать о событии, которое произошло довольно давно, несколько лет назад, и я бы и не вспомнила о нем, если бы он не спросил.
— Это касалось кого-то лично?
— Пожалуй. Ему могло показаться, что тема будет болезненна для меня, и он старался быть деликатным. Я попыталась ответить на его вопрос и не смогла. Что стало разочарованием для него и расстроило меня. Но вопрос не имел никакого отношения к Остерли. Клянусь.
Она склонила голову над работой. Глядя на ее стройную шею и скрывавшую лицо волну темных волос, Ратлидж подумал, что сейчас неподходящее время и место, чтобы на нее давить. Придется прекратить расспросы.
— Если передумаете, вспомните что-нибудь, дайте знать через миссис Барнет.
— О, разумеется, — вежливо ответила женщина, чем подтвердила его уверенность, что она не станет ничего подобного делать.
Он сосчитал до десяти, но, поскольку она так и не подняла головы, спустился вниз.
Хэмиш подзуживал: «Неужели ты так и оставишь все как есть?»
Но Ратлидж уже шагал к выходу. Миссис Барнет расскажет ему об этой женщине. Или он попросит сержанта Гибсона в Ярде узнать о ее прошлом, а заодно и о том, что ее интересует в Остерли и Восточной Англии.
Он давно из опыта работы в полиции знал, что если люди не хотят откровенничать с полицией, то их не заставишь. Но он должен выяснить, что хотел узнать отец Джеймс у женщины, которая сейчас осталась в церкви.
Глава 11
Небольшая провинциальная контора «Гиффорд и сын. Адвокаты» существовала здесь с давних времен, судя по медной табличке у двери, где буквы гравировки давно стерлись от воздействия ветра и влаги.
Ратлидж заметил эту контору еще накануне вечером, гуляя по городу, и сейчас решил в нее зайти.
Два события в жизни отца Джеймса перед тем, как он был убит, были особенно заметными — ярмарка, где присутствовал со своим представлением Уолш, и посещение умирающего Бейкера, который не являлся католиком. Трудно было предположить, что исповедь умирающего вызвала появление человека, не желавшего, чтобы отец Джеймс открыл тайну, и убившего его.
Но, как опытный полицейский, Ратлидж не мог отмахнуться от подобного предположения, равно как и проигнорировать рассказы Присциллы Коннот и женщины в церкви. Они тоже были связаны с жертвой.
«Ты просто боишься вернуться в Лондон! — возмущался Хэмиш. — Это трусость. Ты оттягиваешь время, потому что не можешь смотреть в лицо собственной жизни. Предпочитаешь разбираться в чужой. Все, что угодно, только не задумываться о себе и о Шотландии».
Но Хэмиш был не совсем прав, отец Джеймс уже стал для Ратлиджа той загадкой, от которой невозможно было отвязаться, не разгадав ее. Он заинтриговал его не как священник, а как человек.
Открыв тяжелую дверь адвокатской конторы, Ратлидж окунулся в викторианскую элегантность дома, пережившего несколько поколений. Судя по всему, он не собирался меняться. Старый клерк за стойкой выглядел так, как будто находился здесь все эти времена. Высокий, сутулый, с мягкими седыми волосами, абсолютно белоснежными, какие бывают у человека, когда ему уже далеко за восемьдесят. Но яркие голубые глаза взглянули на незнакомца проницательно.
— Доброе утро, сэр. У вас назначена встреча с мистером Гиффордом?
— Нет, к сожалению. — Ратлидж старался поддержать правила игры, отвечая с подобающей степенностью. — Но тем не менее надеюсь, он уделит мне полчаса своего времени. Я инспектор Ратлидж из Скотленд-Ярда. Из Лондона.
Голубые глаза окинули его с ног до головы.
— А! Сейчас узнаю, сэр.
Интересно, какова была оценка его личности, подумал Ратлидж.
Клерк исчез за дверью, которая вела в святая святых.
Осматриваясь, Ратлидж решил, что здесь ничего не изменилось с тех времен, когда первый Гиффорд приступил к практике. Три стула с вытертыми кожаными сиденьями, стол, покрытый бархатной скатертью, на нем фотографии в золоченых рамках: старший Гиффорд, потом его сын и, наконец, последнее поколение — двое молодых людей застыли напряженно перед камерой, пытаясь придать лицам самоуверенный вид. И еще одна — мужчина в военной форме, угол рамки этой фотографии был перетянут траурной ленточкой.
«Дедушка, отец и сыновья, — сказал Хэмиш. — И один не вернулся с войны».
Явился клерк и остановился на пороге, держа дверь открытой.
— Мистер Гиффорд примет вас, инспектор.
Он повел Ратлиджа по узкому коридору. Две двери с левой стороны были плотно закрыты, и вид у них был такой, что они закрыты давно и навсегда. Клерк остановился перед третьей. Открыв ее, он со старомодным поклоном пропустил внутрь Ратлиджа.
Ратлидж перешагнул порог и оказался в кабинете адвоката. На стенах висели красочные фотографии лошадиных бегов, сверкали стеклами ряды книжных полок. Прекрасный старинный стол красного дерева был гораздо старше сидевшего за ним человека. На широких подоконниках целая выставка антикварных вещиц — в основном старинных табакерок. Украшенные эмалью, золоченые, в виде бутылочек из разноцветных драгоценных камней или слоновой кости, они играли и переливались всеми цветами радуги в утреннем свете и были очень красивы. В воздухе висел сигарный дым.
Гиффорд поднялся, здороваясь, и Хэмиш отметил: «Он такой маленький, что мог быть жокеем».
Адвокат был на фут ниже Ратлиджа, с мелкими чертами лица, что соответствовало росту. Волосы густые, темно-каштановые, как и борода.
— Я Фредерик Гиффорд. — Он указал гостю на стул. — Садитесь и расскажите, что вас привело ко мне. Наверное, это касается завещания?
Ратлидж поразился:
— Вы правы.
— Инспектор Блевинс вряд ли заинтересовался бы его содержанием, ведь кажется, преступник пойман. Просто кровь стынет в жилах от такого жестокого и бесчеловечного убийства. Тем более что украденная сумма была ничтожной. Но ведь всегда найдутся охотники и за малым. Впрочем, должен признаться, я удивлен, что известность отца Джеймса достигла Лондона. Конечно, для его памяти лестно, что сам Скотленд-Ярд заинтересовался его гибелью.
«Он попытается выудить из тебя больше, чем ты у него», — предупредил Хэмиш.
Ратлидж, уже привыкший объяснять свое участие в деле двумя-тремя нейтральными фразами, ответил:
— Епископ был потрясен случившимся настолько, что обратился к главному констеблю Норфолка, и по его просьбе Ярд в виде любезности послал меня успокоить епископа, что местные власти делают все возможное.
