— Это он приказал тебе нас устранить?
— Ничего он не приказывал, — отмахнулся Стеблов. — Это у Гришки очко заиграло. Сдадут нас-де эти сыщики в прокуратуру, будем срок мотать за убийство деревенской бабы. А тут случай удобный подвернулся Хлестовский «форд» стоял без присмотра. Вот мы и решили, устраним вас, а на олигарха спишем. Все знают, что у Пети на Коляна Ходулина зуб, а вы как-никак его дружки. К тому же ты у него был сегодня. Двойная выгода: и вы покойники, и Хлестов в тюряге.
— А какая тебе лично выгода, если Хлестова посадят?
— Денежки-то его Светке достанутся, а уж она бы не забыла нашей с Гришкой услуги. Очень может быть, что Стеблов и не врал. Кроту, а точнее, Доренко-фон Дорну смерть детектива с поэтом сейчас невыгодна. Ему нужна диадема, а получить ее он сможет только из рук Ярослава. Эти два олуха царя небесного могли своими выстрелами поломать игру очень умного человека.
— Как фамилия Крота?
— Фамилия у него простая, как огурец, — Иванов. Такой весь из себя незаметный. То ли из ментов он, толи из гэбэшников. Со связями мужик. И не бедный, далеко не бедный.
— Диадему ты по его совету Хлестову продал?
— Само собой. Он мне ее и дал. У меня таких ценностей сроду не водилось. Здесь, мужики. Вон его Дом, третий справа.
Домишко был действительно ничего себе, дворец не дворец, но на звание хором вполне мог претендовать. Хотя нельзя сказать, что он слишком уж выделялся среди собратьев. Судя по всему, в этом пригородном поселке обитали люди небедные, способные обеспечить себе не просто комфортное, а роскошное проживание. Иные дома здесь были обнесены солидными заборами, но хоромы Крота в этом смысле удивляли своей доступностью. Возможно, что хозяин просто не успел отгородиться от окружающего мира. Но в любом случае это облегчало сыщикам задачу по проникновению в дом. Кравчинский аккуратно подрулил к крыльцу и притормозил. Стеблов выразил желание покинуть приятную компанию, но не успел этого сделать. На пороге особняка вдруг появился хозяин с улыбкой на устах и раскинутыми в стороны для дружеского объятия руками:
— Петр Васильевич, какими судьбами?
Ничего удивительного в том, что Крот, он же Иванов, он же Доренко, он же фон Дорн, опознал машину своего знакомого, не было. Сюрпризом для него явилось то, что из хлестовского «форда» вылез совсем не тот человек, которого он рассчитывал увидеть.
Гражданин Иванов был шокирован до такой степени, что едва не захлопнул дверь перед носом у дорогих гостей. Однако дуло пистолета, направленное ему в лоб, заставило владельца особняка изменить решение. Улыбка вновь появилась на его слегка вытянутом лице с небольшим, но заметным шрамом над правой, бровью.
— Не ожидал, — честно признался он. — Но тем не менее здравствуйте, дорогой коллега по нечаянному приключению.
— Здравствуйте, фон Дорн, — не менее любезно приветствовал знакомого Кузнецов. — Рад видеть вас в добром здравии.
— А почему фон Дорн? — На лице хозяина промелькнуло удивление и даже, кажется, испуг, но он очень быстро овладел собой. — Ах да, конечно. Прошу в дом, господа.
Взгляд, брошенный Кротом на своего проштрафившегося подручного, был достаточно красноречив, но незадачливый «гэпэушник» только руками развел, настаивая на своей полной невиновности.
Внутри особняк Крота выглядел не менее пристойно, чем снаружи. Мебель, надо признать, была подобрана со вкусом. Впрочем, дальше обширного холла гостей не пустили. Зато в качестве компенсации угостили превосходным вином. Во всяком случае, хозяин настаивал, что вино превосходное, и пригубивший кислятину Ярослав не стал с ним спорить.
— Дом построен на дедушкино наследство? — полюбопытствовал детектив, отставляя недопитый бокал.
— Почему вы так решили? — изобразил удивление господин Иванов.
— Простите, как ваше имя-отчество?
— Аркадий Семенович.
— Если Иванов ваша настоящая фамилия, значит, фон Дорн был вашим дедушкой по матери.
— Фамилия моей мамы была Доренко.
— Пусть будет так, — не стал спорить Ярослав, — А дедушку звали Терентием Филипповичем?
Аркадий Семенович с ответом на заданный детективом вопрос не спешил. Скорее всего его сейчас волновала степень осведомленности гостя как в делах давно минувших, так и в проблемах нынешних. Что касается дел минувших, то Ярослав, безусловно, знал если не все, то очень многое. Он, например, был абсолютно уверен, что Терентий Филиппович Доренко покинул контролируемую оракулом зону не с пустыми руками. А о своих там приключениях он либо рассказал внуку, либо оставил потомкам записки. Но в любом случае его внук Аркадий Семенович Иванов Действовал не с завязанными глазами.
— Я своего деда практически не знал, он умер, когда я был еще младенцем. Но записки он действительно оставил, тут вы правы, Ярослав. Признаться, поначалу я отнесся к ним без должного пиетета. По молодости лет мне показалось, что дедушка от скуки принялся сочинять фантастический роман, но устыдился его неправдоподобности и бросил это малопочтенное занятие. Однако, ознакомившись с биографией Терентия Филипповича, я понял, что такие люди романов не пишут даже от скуки. Он действительно нашел клад графа Глинского, но вывезти его не сумел. Он ведь был не один, с двумя товарищами, с которыми не сумел или не захотел договориться. Вывез он из Горелова только диадему, но даже этой вещью, представляющей немалую ценность, он не сумел распорядиться. Времена были уж больно суровые. Он не показывал диадему даже своим близким и прятал ее в тайнике на даче. Именно там я ее и нашел, пользуясь зашифрованными записями деда. К сожалению, мне не удалось расшифровать ту часть его записей, которая содержала сведения о кладе, хранящемся у села Горелово. Я понял только, что ключом к этой загадке является диадема.
— Ваш дед писал об оракуле?
— Да, — после короткого замешательства ответил Иванов. — Хотя, честно говоря, я не совсем понял, что это такое.
— Когда вы решили заняться поисками клада?
— Это произошло случайно. Я узнал, что Светлана Хлестова присмотрела участок земли подле села Горелово. А хороший знакомый Светланы, Николай Ходулин, рассказал нам как-то историю, связанную с развалинами дворца. Вы, вероятно, ее знаете. Вот тут я вспомнил о диадеме, и даже поведал Светлане в общих чертах историю происхождения этой вещицы. Ей диадема очень понравилась, и она уговорила меня ее продать. К сожалению, Петр Васильевич Хлестов, муж Светланы, человек очень ревнивый, и мы воспользовались услугами Стеблова, дабы у Хлестова не возникло никаких подозрений.
— Словом, вы решили переложить возможный риск, связанный с этой вещицей, на своих знакомых? — вмешался в разговор доселе молчавший Кравчинский.
— У вас, конечно, имеются основания думать именно так, Аполлон, но у меня есть оправдание, на мой взгляд, довольно существенное. Я не верил. Не верил и все. В конце концов, я ведь нормальный человек, выросший в стране воинствующего атеизма. Конечно, оракул мог быть порождением инопланетян. Но я ведь в инопланетян не верил. Ну, может быть, где-то там, у них, в пустыне Калахари, но не у нас же под боком в заурядном селе Горелово. Или возьмите призрака. Это же суеверие.
— А Светлана Алексеевна в призрака поверила?
— Представьте себе. Хотя над ней смеялся даже поведавший нам эту историю Ходулин.
— А когда вы поняли, что не все в этой истории вымысел?
— Хлестов выделил жене на восстановление дворца деньги. Сумма была мизерная, я сказал об этом Светлане, но она была увлечена своим проектом, и доводы разума на нее не действовали. Каково же было мое удивление и даже, если угодно, потрясение, когда я узнал, что Хлестовой удалось восстановить целых два дворца, затратив на это сумму, которой не хватило бы для строительства приличной собачьей, конуры. Вы, вероятно, были в этих дворцах, а потому способны оценить степень моего изумления.
Я деловой человек. Мне не составило труда подсчитать, сколько вся эта роскошь стоит. Цифра получилась умопомрачительная. Все картины, все статуи, что вы там видели, — это ведь подлинники. Причем подлинники из коллекции графов Глинских. Я решил, что Светлане несказанно повезло, и она нашла клад, перепрятанный моим дедом. Не скрою, стало обидно. Из-за собственного легкомыслия я потерял богатство, на которое имел кое-какие права. В общем, не судите меня строго, но я решился на кражу. Благо охраны во дворце не было практически никакой. То есть ходил там в сторожах некий Егорыч, старичок-одуванчик, напоить которого мне труда не составило. Я отобрал десять самых ценных картин и погрузил их в багажник. Скорее всего, Светлана Алексеевна даже не заметила бы пропажи. Она ведь не подозревала, какие сокровища ей достались нежданно-негаданно. Я не испытывал угрызений совести, ибо считал, что беру свое. Увы, я ухватил руками воздух. Картины исчезли из моего багажника, как только я отъехал от села Горелово. И вот тогда я понял, что оракул — это не выдумка моего предка, решившего переложить часть своей вины на некие сверхъестественные силы, а реально существующее нечто, обладающее воистину безграничными возможностями, ключом к овладению которыми является диадема. Я решил вернуть себе эту драгоценность. Попробовал поговорить со Светланой, но Ходулина оказалась не столь проста, как я полагал по своему мужскому самомнению. Кое о чем она, видимо, догадалась сама, кое-что ей наверняка поведал любовник. Но ключевой фигурой в этом раскладе была, конечно, Ефросинья. Честно говоря, я до того ошалел от всех этих невероятных событий, что, представьте себе, вообразил ее той самой экономкой, которая ублажала плоть старого графа Глинского. О ней пишет мой дед.
