Фредерика испытывала физическую боль от слов Филиппины. Она закрыла глаза. Конечно. Теперь всё выяснилось: стал понятен страх Марджи, её странное поведение, её беспокойство.
— Она пыталась забрать у меня табакерку, — сказала наконец Фредерика.
— У вас? — переспросила Филиппина.
— Да. Понимаете, человек Тэйна Кэри нашёл её возле дома, и Кэри попросил меня узнать, кому она принадлежала. Капсулы он забрал, но, может, Марджи подумала, что они ещё там, что их используют как улику, тем более, что вы видели.
— Так, наверное, и было, — медленно и задумчиво пробормотала Филиппина.
— Но, Филиппина, — Фредерика рассуждала вслух, — я просто не могу в это поверить. Она ведь просто заблуждающийся ребёнок. Она могла ненавидеть Кэтрин, но убить её…
— Я тоже так считала вначале. Но она призналась мне, всё выложила… всю свою ненависть, всю злобу, всё тайное, что накопилось с приезда Кэтрин.
— А что именно?
— Кэтрин была груба. Более чем груба. Она была зверем… как нацисты, о которых мы все знаем… А я знаю лучше вас. Это жестокость в сознании. Паук, наслаждающийся мучениями мухи в паутине. Марджи боялась Кэтрин и не скрывала, что боится, а это делало положение ещё хуже. Она всегда была жестока. Я это видела, но она была слишком хитра. Мы не могли её остановить, никто из нас. А какие жестокие слова она говорила… И потом… Кэтрин была красива, как кинозвезда, а Марджи — непривлекательный подросток. У неё никогда не было поклонника и почти не было друзей. Ревность к Кэтрин пожирала её живьём. Она ненавидела Кэтрин, и ненависть эта всё росла, пока… пока не произошло это. И я не виню девочку. Я это уже сказала и повторю снова и снова. Мир без этой женщины стал лучше, она была злом, — последнее слово Филиппина произнесла с такой яростью, что Фредерика отодвинулась, словно её ударили.
Немного погодя Филиппина уже спокойнее продолжила.
— Поэтому, когда Марджи мне всё рассказала и я узнала правду, я пообещала ей, что никому не скажу. И если она ничего не скажет, когда её будут расспрашивать, никто ничего не узнает. Но, понимаете, в сущности она была хорошим ребёнком. И не смогла с этим жить. Я думаю, она заболела, потому что не хотела жить. О, Фредерика, это всё так жестоко и бесполезно!
— Но она не могла так заболеть просто от желания умереть, — возразила Фредерика.
— Ну, понимаете, — Филиппина говорила медленно и неохотно, — в лаборатории много трав. Наверное, мне следовало убрать все яды. Но как я могла знать, что она сделает? Не знаю, что именно она приняла. Странно. Если бы она действительно хотела убить себя, она взяла бы жёлтый жасмин. Но его она больше не трогала. Её личные вещи где-то здесь, в доме тётки. Я знаю, потому что мать обращалась с ней строго. Я пыталась найти какое-то объяснение. Когда я приходила за её страховкой, я всё думала: если мы узнаем, что она с собой сделала, мы найдём и лекарство.
— Вы действительно считаете, что она себя как-то отравила? — спросила Фредерика.
— Да. Подумала, когда у неё появились эти странные симптомы и она заболела. Но ничего не нашла.
— А почему вы не сказали доктору Скотту? О, конечно, вы не могли. Тогда пришлось бы рассказывать и п о ч е м у, — Фредерика неожиданно вспомнила бутылочки и баночки, которые видела в теплице. — Филиппина, — быстро заговорила она, — надо было вам рассказать мне тогда. В тот день, когда вы пришли сюда. Марджи оборудовала себе тайное убежище в старом сарае, это что-то вроде неиспользуемой теплицы, ниже по аллее. Люди Тэйна нашли там много странного, и Крис сказал мне, что это вещи Марджи. Я хотела спросить девочку о них, но она вела себя так странно, и я не спросила.
— Тайное убежище… конечно. Я уверена, так оно и есть, — Филиппина вскочила. — Идёмте, Фредерика, мы должны осмотреть эти вещи. Немедленно. Сейчас же.
— О, нет, Филиппина! Ведь уже заполночь. На заднем дворе темно, как в смоле. Филиппина, рыться там ночью — это безумие. Пожалуйста, давайте ляжем спать. Это подождёт до утра. Какая разница теперь? Марджи мертва. Противоядие нам больше не нужно, — Фредерика говорила торопливо, пытаясь убедить собеседницу. — Филиппина, не настаивайте на этом безумии. Говорю вам, там чёрная ночь. Мы сломаем шею. Мне с т р а ш н о идти туда, — слишком реальным было ещё воспоминание о другой ночи.
— Но чего теперь бояться, Фредерика? Вы сами сказали, что Марджи мертва. Но разве вы не понимаете, что мы должны убрать её вещи, прежде чем до них доберётся Тэйн? А он их найдёт. И тогда сложит два и два и узнает правду. Мы должны защитить Марджи. Это очень важно.
— Не понимаю, какая беда, если Тэйн узнает. Вы ведь сами ему расскажете, верно?
— Конечно, не расскажу. А как же её мать, и все Саттоны, и всё наше дело? Тут всё на кону. И я пообещала Марджи. Для меня это по-прежнему важно, хоть она и умерла.
Фредерика встала.
— Всё равно это безумие. Полиция рано или поздно всё узнает, а я не намерена лазать по зарослям в темноте. Поставлю будильник, если хотите, и пойду с вами в шесть утра, до возвращения Джима. Но не сейчас.
— Хорошо. Тогда я пойду одна. Когда вы сказали, что боитесь, я и не думала, что так боитесь. Всего лишь темнота, а у меня в машине есть фонарик. Сейчас принесу его, — голос Филиппины внезапно упал. — О, Фредерика, я сама немного боюсь идти одна. Но я должна, обязательно, иначе не усну. Пожалуйста, пойдёмте со мной. Это всего лишь минута, а потом мы ляжем спать и будем знать, что всё в порядке.
— Не понимаю, как всё может быть в порядке, — упорствовала Фредерика. — Тэйн и Питер разберутся, даже если вы им не скажете. Они не оставят случай нераскрытым. В конце концов они узнают правду.
— О, Фредерика, я думала, вы поймёте. Что могут сделать Тэйн и Питер без доказательств? Семья и Ферма — это теперь вся моя жизнь. Марджи умерла. Всё кончено. Со временем всё забудется. Может, это и безумие. Может, вы и правы. Но, пожалуйста, всё равно пойдёмте со мной. Понимаете, я просто должна.
Филиппина положила на её ладонь свою маленькую сильную руку, и неожиданно Фредерика почувствовала, что устала спорить. Да и какая разница? Как часть кошмара. Чем скорее он кончится, тем лучше. Питер казался ей таким далёким.
— Хорошо, — негромко сказала она.
— Пойдёте? О, спасибо, Фредерика. Сейчас сбегаю за фонарём.
Гостья ушла, а Фредерика осталась в тихой комнате и попыталась собраться с мыслями и обдумать только что услышанный рассказ. Потом неохотно направилась к двери. Когда она услышала торопливые шаги возвращающейся Филиппины, в голову Фредерике пришла новая мысль, и она пошла навстречу.
— Нашли фонарь? — сразу спросила она и, когда Филиппина показала ей, торопливо предложила: — О, хорошо, потому что там открытый колодец. Мы ещё не сделали для него крышку. Я пойду впереди и покажу вам, где он. Держите фонарь пониже и светите передо мной. Я не хочу сама в него упасть.
— Конечно, но это ерунда, ерунда, Фредерика, — голос Филиппины звучал возбуждённо, почти счастливо, подумала Фредерика, и её собственная тревога усилилась.
— Да-да, — тараторила Филиппина, — вы идите впереди, а я за вами и буду освещать дорогу, как вы говорите. Хорошо, Фредерика. О, как хорошо!
Задняя зверь захлопнулась за ними. Это безумие, подумала Фредерика, полное безумие. Она совсем спятила. Но пусть уж всё закончится. Иначе она всю ночь от меня не отстанет. Фредерика смело вступила в освещённый кружок травы.
Глава 14
Через несколько шагов Фредерика позволила себе отвести взгляд от волшебного кружка света, который двигался перед нею. Небо над головой затянули тучи, звёзды, на которые она с таким счастливым настроением смотрела из гостиной Тэйна, исчезли. Казалось, это было так давно; какой нормальной, безопасной и бесконечно далёкой выглядела та картина от мира безумия и бреда.
Сзади послышался голос Филиппины.
— Теперь видите? Я правильно держу фонарик?
— Да-да. Всё в порядке. По дорожке идти легко, только не выпускайте её из света.
— Хорошо. А я иду за вами.
Они шли вперёд в круге света. Казалось, он только усиливает тьму, которая стеной ограждала их. Пытаясь подавить панику, Фредерика лихорадочно думала, что путей для бегства у неё нет. Она слышала за собой быстрое дыхание Филиппины.
— Всё в порядке? — спросила она громче, чем собиралась. И попыталась продолжить более обычным голосом:
— Колодец прямо перед нами. Боже, с него совсем сняли крышку!
— Да, вижу. Всё в порядке, — Филиппина говорила шёпотом. Потом наклонилась к Фредерике и сказала ей на ухо: — Но, mon Dieu, кто-то идёт за нами. Я слышу за собой шаги! Слушайте! Кто бы это мог быть?.. О… Боже мой!.. Чёрт возьми, я выронила фонарь!
Свет погас, и их окутала удушающая тьма. Фредерика повернулась к Филиппине и протянула руку, но в этот момент что-то ударило её по голове, и она упала… вниз… вниз… вниз… в беспамятство.
