Поезд на Ниццу был наполнен моряками, остриженными под ноль, спешащими в увольнение на уик-энд. В последние двадцать минут прибавились мужчины в трусах и кепках, цыгане, сумасшедшие старухи.
Ницца оказалась плоским Сан-Франциско и оевропеенной Санта-Моникой. Если в шестидесятые здесь можно было сбегать за молоком на ферму, то сегодня молоко можно было купить в казино-супермаркете. Тогда мечтали о супермаркете, сегодня о ферме... О, это ничем не довольное человечество, застынь, как Будда, не надо будет жалеть ни о чем!
Было такое впечатление, что все американские студенты получили гранты и оккупируют город. Так называемый местный расизм проявлялся в том, что американцы виделись здоровенными мужчинами, орущими повсюду: "Honey, they've got hamburgers here!"* В то время как французы в Америке, помнится, казались помимо носителей европейской культуры - маленькими, противными провинциалами с дурацким акцентом, пропадающей буквой эйч и сумками от Луи Виттона.
"О море Ниццы! О пальмы юга!" - могу теперь воскликнуть я, увидев и море и пальмы города Победы, так, впрочем, и не выяснив, кому принадлежат эти строки.
Люди, видимо, произошли не только от обезьян, но и от собак тоже. Избрав однажды место на булыжниках пляжа, они вновь и вновь возвращаются на них же. И сразу виден характер - вот тихони, издали увидели, что их привычный кусочек пляжа занят, и растерялись, не знают, что делать дальше. А вот агрессивные их вчерашнее место оккупировано, но они идут прямо на лежащих уже, стелют свои подстилки на головах у занявших их место под солнцем.
Странно, что раздеваются люди сидя. Укрепив рогожки по краям булыжниками, люди спешно опускают на них тела и только потом начинают стаскивать с себя одежки. Люди хотят поскорее сравняться с пляжем, с присутствующими уже на нем, то есть лежащими. Ну, футболку снять сидя ничего не стоит, а вот штаны... Сколько странных движений надо совершать, подскакивая на ягодицах, перевешивая тело с левой на правую. Видимо, момент снимания штанов остается в сознании людей чем-то интимным и постыдным. Впрочем, момент этот может быть очень комичным, особенно если стоять на одной ноге. Мужчины ужасно не любят быть застуканными со штанами в руках - либо в них, либо без, но не в момент... А сидя вы гарантируете себе больше уверенности, так как сидя больше "под ногами" почвы.
Мужчины всех национальностей в разноцветных трусах по колено, надувающихся парусниками. И в городе, и на пляже. Американских женщин легко узнать по их трусам до подмышек и лифчикам до ушей. Но это не Жан-Поль Готье, "ретро-лук". Обычная калифорнийская спортодежда с отголоском эпохи Рейгана плюс укрепившийся "лук" бабушки Буш. Легкая промышленность, а именно производящая купальники, а еще точнее - только низ, веревочки, бегущие между ягодиц, схватывающие бедра, - видимо, прогорела. Все женщины, кроме американок, в купальниках цельных.
И вот все лежат. Но не долго. Минут через десять по прибытии все спохватываются, вспоминая, что индустрия загарных кремов предупреждала, уже начиная с марта месяца, о раке кожи, и начинают мазать себя разнообразной продукцией, обогащая таким образом ее производителей. Эти производители забывают в инструкции указывать, что - женщина! твое лицо не рожа, не три его, как умалишенная, а совершай движения нежные, как если бы ты ласкала любимого. В женщинах, вероятно, любви нет или чувства эти таятся в глубинах, то есть не развиты, - мажут они свои лица озлобленно-остервеневше, будто стараясь увеличить количество кожи, которую надо будет отрезать при пластической операции. Так что, можно сказать, что все еще заботятся и о хирургах, чтобы было им что отрезать. Пары, как обезьяны, заботливо втирают кремы друг в друга, не забывая оглядываться по сторонам, когда рука касается более интимного места, чем колено. И вот опять все лежат.
Но... "покой нам только снится!" Наступает момент, ради которого и толпятся наверху, вдоль Ан-глийского променада, мужчины. С ними радио Монте-Карло как раз объявляло борьбу.
Ну, они, знаете, такие не очень, как бы сказать, светлые. Да, такие немножко серенькие, нет, не серенькие, а больше в бежевенький, да больше в коричневый, такие как бы не беленькие, а смугленькие. A-a-a-а-а! SOS Расизм! Но это не мой расизм, а их темперамент! На месте этих арабов можно прекрасно представить людей с Кавказа, приезжающих в Ленинград. Они там обычно стоят у станции метро "Невский проспект", выход к Гостиному Двору и... смотрят. Наблюдают за девушками. Ну что такого, пусть смотрят, такие у них пристрастия. Лучше пусть смотрят, чем... Ай-яй-яй, что такое, недержание просто какое-то. Еще уподобься Ридли* и скажи, кто для немцев французы. Но он ошибся - в немецких глазах французы - это почти арабы, рассказывал друг, гостивший в Берлине. Куда я залезла, что происходит, я ведь о солнце, пляже... Или о наблюдении? "За эту страсть можно не любить, но отказать в ней нельзя", - так вроде Труман Капоти говорил.
"Зачем ты купила этот купальник?" - хочется спросить у каждой второй лежащей на пляже. Они все из них вылезают. То есть на всякий случай все в купальниках. Ясно теперь, что ТиВи - это обман: они показывали уже в начале мая голые груди в заставках о погоде во Франции. Никто не показывает просто так свои груди. И эта группа молодых немцев напрасно сидит - они даже не ложатся, чтобы удобней и дальше видеть, - никто ничего показывать не собирается. Вот одна легла на живот и, лежа на нем и на грудях же, стаскивает свой купальник до копчика и не собирается поворачиваться. Местные парни - они в плавках и очень загорелые - ждут не демонстрации грудей, а разносчика прохладительных напитков. И не для того, чтобы купить у него "кольдь дриньксь"! - прохладительные напитки по-английски с француз-ским акцентом, - а незаметный кусочек гашиша. Покурив, они увидят не только груди. Мужчины используют фотоаппараты как бинокли. Сразу три направлены на одну - но у нее такая рожа, что никакие груди не спасут.
За шесть дней, проведенных на публичном - бесплатном - пляже города Ниццы, была увидена единственная девушка в единственных трусах. Не натягивающая купальник, идя плавать, не натягивающая его, идя под душ, а гордо покачивающая своими девятнадцатилетними млечными железами.
Там были, правда, женщины-кубики, рассуждающие, видимо, так: "Если Дина Верни лежит в саду Тюильри* посреди Парижа, почему не могу я?" - забыв, что Дине тогда было 20 лет. Они же в бальзаковском возрасте. Имелось в виду их материальное положение или нет, должны ли они были финансировать возлюбленных? Мне неизвестно - любовь русских к литературе иногда необъяснима. Так эти бальзаков-ские женщины очень свободно демонстрировали груди, даже когда предмет демонстрации не торчал дынями в небо, а стекал под мышки киселем. Но они были как бы поющими революционную песню о том, что им уже нечего терять.
Мужчины, "аккомпанируемые" фотоаппаратами, больше всех не любили булыжники пляжа Ниццы. Из-за них-то они и не могли легко так, вроде между прочим, прогуливаться по пляжу и время от времени прищелкивать аппаратом. Они вынуждены были стоять наверху, на променаде, и оттуда щелкать аппаратами. Фотографии у них не получились, как и у меня, - солнце светило прямо в объектив, и, даже когда не совсем, фото получились темными и ничего не различить.
Спешу сообщить, что я не показывала свои груди. Но это потому, что уже с детства я не хотела быть как все. Я купила себе купальник, обнажающий нижний бюст - только ягодицы в нем были обнажены. Я показывала их, лежа все время на животе, дабы наблюдать. Таким образом, я могу закончить мою зарисовку с возгласом, что, как и все французы, я была на море!
Камнями избиты груди,
Сгорела ж...а дотла:
На Ницценском пляже, люди,
Я отпуск свой провела!
1990 г., Париж
ЛЮБОВНАЯ АФЕРА С ФБР
(фикция - реальность)
Со второго на третье октября 84-го года, жаркой лос-анджелесской ночью, Светлана Огородникова разделяла супружеское ложе с Николаем Огородниковым. Радостным шепотом она рассказывала су-пругу о своих успехах в вербовке агента ФБР Ричарда Миллера. Вдруг послышался скрежет. Может, мыши? Дом старый... Или то иссохшиеся пальмы шелестят своими панковыми головами? Но - безветрие. На всякий случай Николай схватил пистолет и в трусах (он всегда спал в трусах) выбежал в гостиную, к дверям квартиры (в клетках голливудских зданий прихожих не было). "Ху? - прокричал Николай Огородников с ломовым акцентом. - Стрелять буду!" За дверью взмолились: "Ой, не надо! Свои, свои! ФБР!" Успокоившись, Николай распахнул дверь, как объятье.
Двадцать вооруженных до зубов янки ворвались в апартаменты и накинули на Николая и Светлану пуленепробиваемые жилеты. Тут же послышалось жужжание сверхсовременной модели вертолета. На нем семейство Огородниковых было отправлено в тюрьму для особо опасных государственных преступников. По земле их сопровождало восемь бронированных машин.
В операции участвовало пятьдесят сверхобученных десантников и вышеупомянутый вертолет последней конструкции. Так закончилось одно из крупнейших и наиболее смелых по размаху и тонкости ведения дел шпионское расследование двадцатого века!
