«Зимой на озере немудрено заблудиться и среди бела дня, — рассказывает о другом времени года Надежда Александровна Плигина, удивительная женщина, вдова Александра Николаевича Плигина, который в одиночку восстанавливал Спасо-Каменный Преображенский монастырь на кубенском острове. — Может начаться такой густой снегопад, что невозможно сориентироваться, в какую сторону идти. Или разыграется метель и в течение пяти минут заметет следы: дороги нет».
Особенно меня поражают в Кубеноозерье тихие летние дни. Кучевые облака будто застывают на одном месте. Озеро, что молочное море, так же недвижимо. Младенец-ветерок дохнет во сне, и пойдет по воде легкая рябь и тут же стихнет, опять сольется с голубой равниной. Тогда теряются границы неба и воды.
Природные красоты Кубеноозерья описывал некий Иларий Шадрин, рассказ которого нашел Василий Иванович Белов и процитировал в своей книге о Валерии Гаврилине. Этот Иларий Шадрин был, по словам Белова, «то ли монах, то ли священнослужитель». Могу предположить, что таким же наш край видели и преподобные Дионисий Глушицкий и Александр Куштский, Нил Сорский и Григорий Премудрый… Направлявшимся из Вологды в свои монастыри и скиты монахам открывалась такая картина, какой уж сегодня, увы, не увидеть: «Направо, куда первее всего направляется взор, сияет лазурное раздолье Кубенского озера, которое, начинаясь от села Кубенского, по правую сторону дороги, тянется далее, всё более и более расширяясь, пока не сольётся с горизонтом. Это громадное, чудное водное зеркало заключено в роскошные рамки зелени лугов и кустов, среди которых, подобно белоснежным раковинам, виднеются группы церквей и монастырей. И среди этой обширной, прозрачной лазури вдруг иногда покажется рыбачья лодка, как маленькая мушка на громадном стекле, за ней — другая, третья, а всмотритесь попристальнее, окажется и много таких „мушек“, то исчезающих, то выплывающих из лона вод.
Подул лёгонький ветерок, поднялись белоснежные паруса, и маленькие лодочки, как чайки, быстро понеслись к Каменному острову, который, как снеговая глыба, как меловая скала, чуть виднеется в синеватом тумане жаркого летнего дня… Это рыбаки поехали „на замёт“.
Или около противоположного берега из-за кустов вдруг покажется беловатая струйка дыма — то пароход идёт из Сухоны в озеро. Потянется эта струйка, станет расти, расти, и вдруг ясно, точно на близком расстоянии, увидишь белый корпус парохода, на котором хорошо видны и труба, и колёса, хотя расстояние не менее десяти вёрст.
Зимой здесь безбрежная белоснежная равнина, за которой к северу чуть виднеются верхи церквей противоположного берега, а также эта равнина уходит вдаль и сливается с горизонтом. Здесь всё мертво и пустынно. Но лишь только начинается весна — и снова эта пустыня оживает. С грохотом несутся по озеру громадные льдины, то громоздясь, то разбегаясь, по берегу снова засуетятся человеческие фигуры — то рыбаки починивают свои ладьи, пробуют первое рыболовство — ставят верши и мережи. Образовались закраины на озере, наступил вечер — и озеро запылало, зажглось сотнями огней, точно оно и не озеро, а большая широкая река, берега которой усеяны зажжёнными фонарями; это „ходят с лучом“ — один из самых красивых способов рыболовства…
Между церквями рассыпаны многочисленные деревни, в которых там и сям пестреют крашеные крыши зажиточных домов и заводов, зеленеют сады, а перед ними на первом плане стоят ветряные мельницы, особенно в подозерье. Отъехал путешественник от Кубенского села версту, поднялся на небольшой пригорок — и перед ним открывается Песошное. Налево, под горою, всего в каких-нибудь ста саженях от церкви, журчит весёлая и прозрачная речка Шепинка, она же Богородская, через которую перекинут мост и идёт большая дорога».
К разгадке многих тайн души, рождавшихся от соприкосновения с северной природой, подошел Борис Шергин, мудро сказавший: «Невещественное прочнее осязаемого». Он и в своих заметках о поэтической памяти стремился выразить невыразимое, дать представление о непредставимом, сказать о несказанном. «Со мной не раз бывало такое, — писал Шергин, — в городе ли, в старом проулке, в деревне ли застигнет тебя, обнимет некое сочетание света и теней, неба и камня, дождя и утра, перекрестка и тумана — и вдруг раскроются в тебе какие-то тайновидящие глаза. Или это разум вдруг обострится? И одним умом думаешь — когда-то в детстве-юности шел ты и видел схожее расположение дороги, света, тени, времени и места. А разум твой раскрывает тебе большее, то есть то, что сейчас с тобою происходит, отнюдь не воспоминание, но что бывшее тогда и происходящее сейчас соединилось в одно настоящее. И всегда в таких случаях, чтоб „вспомнить“, когда я это видел, мне надобно шагнуть вперед (отнюдь не назад)».
Каждый из нас смотрит на малую родину такими «тайновидящими глазами». Глазами детства, вспоминая первый свет. Глазами юности, вспоминая первое свидание с девушкой. Глазами зрелости, когда видишь всё округ себя отчетливее и ярче. Глазами кончины, когда всё упомянутое проносится перед внутренним взором в один миг.
Природа умягчает душу, душа укрепляет дух, дух побуждает желание, желание рождает заботу, забота приводит к труду. Это — прочный круг человеческой жизни, находящийся в любви к миру с его Богоданной природой.
О РЫБНИКАХ, СУЩЕ И КРУШКАХ
«Нас озеро кормит» — так может сказать любой кубеноозер, живущий в окрестных с озером селах и деревнях. Здесь водится 19 видов рыб, среди которых промысловое значение имеют сиг (нельмушка), судак, щука, сорога, язь, лещ, окунь, налим. До недавнего времени ловили и нельму. Мало у кого праздничный стол обходится без традиционного пирога-рыбника с начинкой под «крышкой» из теста, а еженедельный — без рыбной жарёхи или ухи. В перестроечные, не самые сытые годы научились готовить даже рыбные консервы.
Идёшь утром по улице, а из каждой печной трубы вьется духмяный и сытный запашок. Особенно удаются рыбники нашей соседке Ие Сергеевне Садомовой. Она не добавляет в пирог ничего лишнего — ни зеленого лучка, ни репчатого, чтоб вкус свежей рыбы не отбить. Самые лучшие рыбники получаются с жирной нельмушкой, которую запекают целиком, а большую рыбу разрезают на куски и с края пирога кладут желтую рассыпчатую икру. Вскрываешь крышку рыбника, а из нутра, где рыба проварилась в собственном соку, идет такой ароматный дух, что и словами не сказать. Внук Ии Сергеевны Сергей служил в армии на Дальнем Востоке и писал ей в письмах, что частенько ему вспоминались бабушкины пироги.
Из суща, сушеной рыбной мелочи, зимой варят рыбный суп или щи. Только в состав его у нас не входит знаменитый снеток. В Кубенском озере его попросту нет. Да и нужен ли вообще сущ, если имеется в изобилии снеток, например белозерский? Эта солено-сушеная рыбка из породы сиговых годится и в рыбную похлебку, и в жаренину с картошкой и яйцом, её можно и саму по себе есть, как семечки. Из соседнего с нами Белозерья снеток вывозили зимой целыми возами. Вся старинная Вологда запасалась впрок этим рыбным деликатесом, который был дешев, доступен простолюдинам и царям. «Высушенным белозерским снетком, — пишет археолог, академик РАН Н. А. Макаров (кстати, внук Леонида Леонова), многие годы ведущий раскопки в нашем крае, — в XVII веке снабжались русские войска во время походов».
В городах сейчас снеток появился в мелкой пакетной расфасовке как закуска к пиву. Цены на эту рыбку, которой раньше на севере подкармливали даже собак, запредельны — до 12 рублей за 25 грамм. Белозерского снетка я в этих тощих пакетиках не встречал, он с других северных озер — Ладожского и Онежского. Но иногда весной снеток можно найти вразвес на столичных рынках, тогда он относительно дешевый — до 40 рублей за килограмм. Москвичи проходят мимо него стороной, не понимая, что из него можно приготовить. Снеток должен быть в меру сырой, не крошиться, как труха. Из него получается прекрасный суп с незабываемым рыбным ароматом. Не удержусь, чтобы не подсказать хозяйкам рецепт: на среднюю кастрюлю воды берется грамм триста снетка. Варится он, как обычная уха. В конце добавляется пассерованный лук, морковь, мелко нарезанный картофель, лавровый лист, черный перец горошком, а перед подачей к столу разбивают в юшку-бульон три сырых яйца и быстро их перемешивают. Попробуйте, за отменный вкус ручаюсь!
Особенно славились своим приготовлением рыбные блюда в северных монастырях. Мяса монахи не ели. Обители держали многочисленные «ловли» на озерах, порой весьма дальние. Рыба являлась основной пищей в непостные дни, а также разрешалась и в некоторые посты. Кубеноозерская рыба всегда для насельников была под рукой, десятки видов, только успевай ловить, а для монахов в Кириллове, живших на небольшом, по вологодским масштабам, Сиверском озере, не столь богатом рыбой, ее приходилось в основном завозить издалека. Но разнообразие и здесь было велико и поражает современного обывателя, привыкшего к морскому минтаю, а в праздничные дни к кусочку семги. Елена Романенко, автор книги «Повседневная жизнь русского средневекового монастыря» (2002 г.), нашла в архивах интересные сведения о наличии рыбных припасов в обители чудотворца Кирилла: «В ледниках Кирилло-Белозерского монастыря в 1601 году хранились бочки „судочины, лещевины, щучины“, семги, черной икры; здесь же лежали „осетры длинные“ с Волги и шехонские (с реки Шексны). В сушилах над ледниками находился запас вяленой и сушеной рыбы: „пласти лещевые, язевые, щучьи, стерляжьи“, семга, множество пучков вязиги (сухожилие из красной рыбы), сущ мелкий и снетки, и „чети молю заозерского“».
