Гаттерас по карте следил за очертаниями материка. В полдень на несколько мгновений проглянуло солнце, и Гаттерас поручил Уоллу и Шандону произвести точное определение места, результаты которого передавались капитану на мачту.
Прошло полдня в томительном ожидании. Вдруг около двух часов с фок-мачты раздалась громкая команда:
— Держи на запад! Полный ход вперед!
Бриг повиновался мгновенно, повернув в указанном направлении: море запенилось под лопастями винта, в «Форвард» полным ходом понесся между двумя ледяными полями.
Дорога была найдена. Гаттерас спустился с мачты на ют, а лоцман вернулся на свой пост.
— Итак, капитан, — сказал доктор, — мы, наконец, вошли в знаменитый пролив?
— Да, — глухим голосом ответил Гаттерас, — но этого мало: надо еще выйти из него.
С этими словами Гаттерас направился к себе в каюту.
«Он прав, — сказал себе доктор. — Мы оказались в мышеловке. Места для маневрирования судна здесь очень немного. Что, если придется провести зиму в этом проливе?… Ну, что ж, не мы первые, не мы и последние. Ведь выпутывались же другие из беды, выпутаемся и мы».
Доктор не ошибся. Как раз в этом месте, в маленькой закрытой бухте, названной Мак-Клинтоком бухтою Кеннеди, бриг «Фокс» зимовал в 1858 году. В эту минуту можно было различить высокую гряду гранитных гор и отвесные скалы, окаймлявшие бухту.
Пролив Белло, шириной в одну, а длиной в семнадцать миль, ограниченный с боков горами высотою в тысячу семьсот футов, отделяет остров Сомерсет от Бутии. Разумеется, кораблям в нем нет простора. Быстрота течения здесь от шести до семи миль в час. «Форвард» шел медленно и осторожно, но все же продвигался вперед. Бури нередки в этом тесном проходе, и бриг не избежал их ярости. По приказанию Гаттераса брам-реи, марса-реи и брам-стеньги были спущены; несмотря на это, бриг сильно качало; порывами налетали шквалы и ливни; дым с поразительной быстротой относило на восток. Бриг шел почти вслепую среди движущихся льдов; барометр падал. Трудно было стоять на палубе, и большая часть экипажа оставалась в кубрике, укрываясь от непогоды.
Несмотря на снег и дождь, Гаттерас, Джонсон и Шандон стояли на юте. Добавим, что доктор, спросив себя, что в данный момент было бы ему неприятнее всего, тут же поднялся на палубу. Невозможно было ни слышать, ни видеть друг друга. Поэтому свои размышления доктор хранил про себя.
Гаттерас старался проникнуть взглядом сквозь завесу тумана, так как, по его расчетам, к шести часам вечера бриг должен был находиться в конце пролива. Но выход из пролива, казалось, был закрыт. Гаттерас был вынужден остановиться и занести якоря на айсберг. Всю ночь бриг стоял под парами.
Погода была ужасная. Каждую минуту «Форвард» мог порвать свои цепи; можно было ожидать, что ледяная гора, сдвинутая со своего основания яростным западным ветром, тронется и увлечет за собой бриг. Вахтенные были все время настороже, и приходилось опасаться самого худшего. Разыгралась пурга, градом сыпались ледяные осколки, подхваченные ураганом с поверхности оттаявших льдов.
Температура значительно повысилась за эту ужасную ночь; термометр показывал +57°F (+14°C). К своему великому изумлению, доктор заметил на юге вспышки молний, за которыми следовали отдаленные раскаты грома. Это, казалось, подтверждало свидетельство китобоя Скорсби, наблюдавшего подобное же явление за шестьдесят пятой параллелью. Капитан Парри тоже видел этот странный метеорологический феномен в 1821 году.
К пяти часам утра погода переменилась с поразительной быстротой; температура упала до точки замерзания, ветер повернул к северу и улегся. Можно было уже ясно различить на западе выход из пролива, но, увы, совершенно закрытый льдами. Гаттерас пытливо вглядывался в берега, спрашивая себя: можно ли выбраться из пролива?
Между тем бриг снялся с якоря и стал медленно продвигаться среди движущегося льда; льдины с треском дробились о корпус судна. В это время года они были еще от шести до семи футов толщиной, и надо было избегать их давления: если бы бриг даже выдержал его, он все-таки рисковал быть подброшенным и опрокинутым.
В полдень впервые можно было наблюдать великолепное оптическое явление — круги на небе и два ложных солнца. Доктор произвел наблюдения и определил размеры кругов. Отрезки верхней дуги были видимы всего на тридцать градусов от горизонтального диаметра. Два солнца различались очень ясно; цвета в световых кругах располагались от центра к периферии в следующем порядке: красный, желтый, зеленый, бледно-голубой и, наконец, белый, постепенно сливавшийся с фоном неба.
Доктор вспомнил остроумную теорию Томаса Юнга. Этот физик предполагал, что в атмосфере существует облачный покров, состоящий из мельчайших ледяных призм; солнечные лучи, падая на эти призмы, преломляются в них, отклоняясь на шестьдесят — девяносто градусов. Следовательно, солнечные кольца не могут образоваться при ясном небе. Объяснение это доктор находил весьма остроумным.
Моряки; знакомые с полярными странами, обыкновенно считают этот феномен предвестником обильного снегопада. Если бы эта примета сбылась, «Форвард» очутился бы в крайне трудном положении. Поэтому Гаттерас решил идти вперед. Весь день и всю следующую ночь он ни минуты не отдыхал, беспрестанно наблюдая горизонт, поднимаясь на ванты и пользуясь всяким случаем, чтобы приблизиться к выходу из пролива.
Но утром он должен был остановиться перед непреодолимым затором льдов. Доктор поднялся к капитану на ют. Гаттерас отвел его на корму, где они могли беседовать, не опасаясь быть услышанными.
— Мы попали в ловушку, — сказал Гаттерас. — Дальше идти невозможно.
— Невозможно? — переспросил доктор.
— Да, невозможно! Даже если мы пустим в ход весь запас пороха, находящегося на бриге, мы не продвинемся вперед и на четверть мили.
— Что же нам делать?
— Не знаю. Пусть будет проклят этот пагубный год, начавшийся при таких неблагоприятных обстоятельствах!
— Ну, что ж, капитан, если уж необходимо зазимовать, так зазимуем… Здесь или в другом месте — не все ли равно?
— Разумеется, — ответил Гаттерас, понижая голос. — Но я не хотел бы начинать зимовку с июня месяца. Зимовка сопряжена с физическими и моральными трудностями. Экипаж падает духом от долгого бездействия и тяжелых лишений. Поэтому я рассчитывал остановиться где-нибудь поближе к полюсу.
— Да, но волею судьбы Баффинов залив закрыт…
— Но почему же он был открыт для другого, — гневно воскликнул Гаттерас, — для этого американца, для этого…
