специально выводил страшный неубиваемый сорняк, чтобы люди злаковыми бросили заниматься. У этой заразы резко выражено разноплодие. В каждом колоске метёлки содержится обычно по 2–3 семени, сильно различающихся, как по форме, так и по размерам, а главное по способам распространения и особенностям прорастания. Нижние семена представляют собой крупные зёрна, которые в зрелом состоянии могут дольше всего оставаться в метёлке, поэтому они чаще попадают в амбары крестьян и в итоге засоряют зерно культурных растений. В принципе, их довольно сложно отличить от того, что крестьянин получает, сея культурные зерновые. По существу овсюг – это дикий овёс и семена его вполне съедобны и питательны. Семена овсюга из-за этого трудно отделяются от семян зерновых. И самое главное и плохое – такой материал является источником распространения овсюга на новые, ранее не засорённые им почвы. Это не все беды. Верхние мелкие семена обладают периодом покоя не менее 1,5–2 лет и обеспечивают возобновление вида через несколько лет, выступая своего рода резервом для вторичного засорения. Лежат в почве и ждут, когда трёхполье пройдёт.
Как Брехт справился с ним на своих полях в Приморье? Ну, во-первых севооборот сделал в четыре года, чтобы все семена уже имеющиеся в земле проросли. А потом – прополка. Лучше всего для искоренения этой заразы подошёл картофель. Там всё равно нужно тяпать и полоть несколько раз за лето, уничтожая сорняки.
А чтобы не занести эту заразу снова были посажены все от мала до велика на переборку семенного зерна. Элитное зерно создавали. Сначала просеивали, а потом ещё и вручную перебирали. Пора применить полученный опыт.
За зерном Пётр Христианович поехал в Подольск. Ему же не много надо, он на свои эксперименты выделил всего девять гектар земли. Всю остальную свою землю выделил колхозу. То есть, ему нужно для посадки сорок сорокакилограммовых современных мешков пшеницы. На все злаки сразу Пётр кидаться не стал, если сможет справиться с овсюгом на пшенице, то потом за рожь возьмётся.
Сам ходил, заглядывал в продаваемые мешки с зерном и выбирал, сколько у кого купить. Про разносортицу даже и не думал, не существует ещё толком никаких сортов. Что найдут то и сеют, и что прадеды сеяли, то и сейчас в землю бросают.
Привёз, занял пока свободное помещение, что строители уже закончили для производства крахмала и посадил всех детей и дворовых и даже женщин с мужиками в качестве барщины, перебирать пшеницу от мелких, повреждённых зёрен и от овсюга. Некоторые хитрованы пробовали хитрить. Выгнал их и сказал, что семья исключается из колхоза. И пусть назад кастрюли и литовки несут и детей кормить полевая кухня не будет. Проняло. В ногах стали ползать и пообещали работать, пока всё не исправят. Больше проблем не возникло и за три дня всю пшеницу перебрали. Мужиков, как и графа, результат потряс. Разве чуть больше половины оказалось нормальной пшеницы. Пришлось снова за сорока мешками ехать в Подольск.
Не разорение это никакое. Пшеница вообще ничего не стоила. Пуд, то есть шестнадцать с лишним килограмм стоил пятнадцать копеек. Сорок мешков – это сто пудов зерна, или полторы тонны, и они стоили всего пятнадцать рублей.
Тем более что отходы не выбросили, они пошли на те же каши, что варили для детей на полевой кухне. Там овсюг не помеха, как и сломанное зерно или мелкое зерно.
После того как перебрали зерно, Пётр Христианович собрал всех тридцать восемь колхозников и лекцию им про овсюг прочёл, так как даже после того, как увидели результаты переборки многие перешёптывались, что вашество чудит по барской своей неграмотности в крестьянском труде. Деды мол так сажали и прадеды и их прадеды и ничего. Вон они какие все здоровые и бохатые.
– Как я? – Пётр рядом с собой Савела поставил, который ему до пояса.
– Бог дал.
– Ладно, мужики слушайте сюда. Овсюг примесью своих зёрен снижает и качество и количество продовольственного зерна. Убедились же. Посеяли бы как положено десять пудов на десятину, а на самом деле только пять, в два раза урожай должен подняться. Посадим на мои гряды, а осенью проверим. Потом и будем говорить, кто дурней. Только урожайность тут как бы и не главное. Овсюг является распространителем болезней – головни, ржавчины, а также вредных насекомых – гессенской и шведской мух, трипсов, нематод. В период вегетации овсюг расходует в два раза больше влаги, чем обычная пшеничка или рожь и, следовательно, значительнее иссушает почву. Ещё и этим урожайность снижается.
– Генесеновой мухи трипов?
– Насекомых вредных. Видели на ромашке чёрненьких жучков мелких. Это страшный враг. Трипсы. Ромашку нельзя к полю подпускать. Скашивать всё вокруг надо. А нематоды это такие прозрачные червячки в почве, они живут в корнях растений и тоже сильно урожай снижают. Бороться будем.
Граф народ шушукающий осмотрел, подождал, думал уймутся вскоре, да куда там, всё громче и громче шушукаться стали. Не вытерпел Брехт и по столу рукой хлопнул.
– Всё мужики, потом, вечером на завалинке обсудите. Есть ещё одна беда у нас с вами. Это спорынья.
Глава 13
Событие тридцать седьмое
Отец Ираклий за неделю, что Пётр Христианович его не видел, разительно изменился. Другим человеком стал. Хотя, насчёт человека стоит посомневаться. У человеков таких рож не бывает. Небесный лик служителя божьего РАСТАРАБАНИЛО. Именно с большой буквы. Огромный флюс на месте правой щеки нарисовался. Вместо тыковки, ну, башки, получился баклажан. Тёмно-синий цвет и огромный нарост, на покрытой чужой бородой роже лица.
– Святой отец …
– Я не свяхой охец.
– Ну, да, я же латинянин проклятый. Отец Ираклий, чего это с вами? Провинились перед богом, и он вас наказал. Скоромным оскоромились? – не, так-то прикольно смотрится.
– Не бохохульшхуй. – И скривился, будто у него зуб болит.
– Давайте с трёх раз догадаюсь, у вас зуб болит, а к лекарю в Подольск ехать, денег и кобылы нет?
– Бохит плохляхый, – закивал отец Ираклий и как опять сморщится. Вот так и выглядят вурдалаки.
– Поехали, отвезу вас к своей травнице, а то уже вечер скоро, а до Подольска далеко.
– Хедьма!
– Ладно. Я вам не нянька. Счастливо оставаться. Потом когда абсцесс до мозга дойдёт и вы отправитесь к апостолу Пётру, то честно ему скажите, что вы из-за предрассудков окочурились.
– Хедьма…
– До свидания. Не болейте. Вы пастве здоровым нужны, – Брехт демонстративно медленно стал разворачиваться, потом, как в замедленном кино, сделал первый шаг.
– Хедьма … похожет?
– Не проверишь, не узнаешь. Нам Господь зачем разум дал. Эксперименты проводить.
