трубку и провести несколько дней в отделении интенсивной терапии новорожденных в Хьюстоне.
Как только состояние Гейл позволяет, мы садимся на телефоны и обзваниваем всех коллег-медиков. Гейл организует перевод Люка в отделение реанимации новорожденных в техасской детской больнице в центре Хьюстона, где сама работает.
Люку предстоит провести 40 минут в машине скорой помощи в сопровождении высококвалифицированной транспортной группы детской интенсивной терапии, известной как «Команда кенгуру» (Kangaroo Crew). Гейл нужно еще пару дней до полного выздоровления, поэтому я остаюсь один. Расстроенный и очень взволнованный, как маньяк еду в центр Хьюстона и даже на целых 15 минут опережаю машину скорой. Поскольку план по переезду Люка приближается, звоню нашим родителям, которые планируют немедленно вылететь в Хьюстон, чтобы помочь нам физически и морально.
Как только Люк прибывает и проходит обследование в отделении интенсивной терапии, начинается трехдневное бдение: мое состояние меняется от уверенности в том, что здоровью сыны будет оказана наилучшая помощь, до полного ужаса. Помимо беспокойства о том, выживет ли он вообще, задумываюсь о его будущем. Если ему действительно станет лучше, окажет ли болезнь влияние на его жизнь в долгосрочной перспективе? Не будут ли ослаблены легкие и повреждено сердце?
Чувствую отчаяние, шепчу молитвы, иногда начинаю реветь. Но не могу сделать ничего, что может повлиять на результаты лечения. Транс (попадание в состояние гиперфокуса или потока) проблему не решит. Мои методы визуализации здесь не сработают. Вместо этого приходится ждать, наблюдать и доверять специалистам.
Присутствую в больнице каждый раз, когда приходит команда отделения интенсивной терапии для новорожденных. Они обращаются ко мне и как отцу, и как к врачу, просматривают медицинскую карту и делятся планами. Заставляю их давать ответы: «Я не вижу следующего уровня лечения. Почему у него жар? – вопрошаю я. – Каков реальный прогноз? Что будем делать, если ситуация выйдет из-под контроля?»
Знаю, что ни простых решений, ни волшебной палочки нет – для развития легких Люка нужно время. Иногда, когда я не в силах больше держать глаза открытыми, захожу в маленькую приемную, которую больница любезно превратила в мою комнату отдыха (поскольку Гейл здесь работает), и пытаюсь вздремнуть. Не хочется спать вдали от сына и дольше, чем это жизненно необходимо. Приношу небольшой проигрыватель компакт-дисков и динамики, чтобы сыграть Моцарта Люку, находящемуся в боксе интенсивной терапии. Интересно, слышит ли он музыку поверх ритмичной работы респиратора и писка мониторов? Не знаю, повлияет ли на IQ и когнитивное развитие ребенка «Эффект Моцарта»[153], в котором классику проигрывают плоду в материнской утробе или новорожденному, но хочу увеличить шансы Люка любым доступным способом.
Его крошечные голубые глазенки, полные жизни, очаровывают. «Какое же ты чудо! – думаю я, когда смотрю на него с глубочайшей любовью. – Каким образом ты возник из двух крошечных клеток?» Это красивое и очень сложное человеческое существо родилось беззащитным и полностью зависимым от меня и Гейл, а также от команды педиатров, медсестер и техников, поддерживающих его дыхание. Так много надежд я с ним связываю! Не желаю, чтобы он когда-либо нуждался в чем-либо, страдал от боли или жестоких разочарований, хотя какая-то часть меня знает, что это нереально. Я хочу, чтобы он жил полной жизнью, и надеюсь взять его с собой в путешествия по миру, как делали со мной мои родители. В те первые дни страх перед его жизнью и будущим мучителен, так как я не могу контролировать процесс.
После проведенной в больнице недели – самых долгих 7 дней в моей жизни – легкие Люка достаточно созрели, чтобы мы забрали сына домой. Он быстро растет и становится моим лучшим другом и приятелем. Никогда не забуду его в спортзале астронавтов, когда ему было всего несколько месяцев. Даже в очень раннем возрасте он любит играть с баскетбольным мячом, и этим так очаровывает всех входящих. Помню, как однажды в субботу тренирующийся в зале астронавт Джим Павелчик[154] сказал: «Люк улыбается всем своим телом!»
Моя цель как отца – постараться разделить с Люком как можно больше замечательных впечатлений и попытаться вручить ему весь набор ключей, которые помогут выбрать любой жизненный путь.
Год выдается напряженным: он начался с радости, которая быстро перешла в отчаяние, но зная, что Люку хорошо, и гордясь этим, вновь погружаюсь в пучину безудержного оптимизма. В NASA меня назначили на следующую миссию, и она будет грандиозной: я стану частью экипажа STS-86, запуск которого для стыковки с «Миром» запланирован на сентябрь. Мой русский язык все-таки пригодится.
И не только: у меня есть мой крохотный коренастый звездопроходец-Скайуокер, приветствующий меня каждый раз, когда я вхожу в дверь. Но я тоже собираюсь быть звездопроходцем! Начинаю специальную подготовку к полету для своего первого выхода в открытый космос, который в NASA называют «внекорабельной деятельностью» (ВКД). Я очень взволнован, так как в подробностях изучаю ВКД с первых дней своей работы в Управлении астронавтов. Полет на шаттле – это одно, но пик человеческих переживаний – это возможность покинуть корабль и выйти наружу в собственном маленьком космическом аппарате EMU (Extravehicular Mobility Unit), который известен большинству просто как скафандр.
По мере развития программы МКС прогулки в космосе станут важной частью большинства миссий. Роботы не могут выполнять всю необходимую работу по установке, активации и ремонту модулей. Адаптивность человека и его умение творчески решать проблемы будут ключевыми моментами для сложных полетов типа обновления космического телескопа Хаббл или постройки МКС. Теперь астронавтам-звездопроходцам придется выполнять все более сложные задачи по сборке и обслуживанию станции, и я надеюсь помочь в разработке некоторых инструментов, процедур и планов действий на случай непредвиденных обстоятельств при будущей внекорабельной деятельности.
Как врач, я восхищаюсь скафандрами для ВКД, которые должны поддерживать жизнедеятельность космических путешественников и обеспечивать их работу в среде, абсолютно враждебной для человеческого тела и безо всяких скидок на ошибки. В замороженном бескислородном космическом вакууме одна из самых больших опасностей – утечка кислорода из скафандра. Микрометеороидные частицы размером с песчинку могут пробить скафандр и вызвать почти мгновенную смерть[155], а тело взорвется внутри. Чтобы защитить человека, наружные слои скафандра включают майларовую изоляцию, силовую оболочку, огнестойкий слой и кевлар, который на земле используемый для изготовления пуленепробиваемых жилетов.
Другая серьезная опасность – это декомпрессионная (кессонная) болезнь, которая очень хорошо знакома мне по опыту подводного плавания. Если давление внутри скафандра не изменяется должным образом, выход в космический вакуум может привести к расширению пузырьков азота в кровеносных сосудах астронавта, вызывая сильную боль, спазмы и даже
