футбольные матчи в Англии продолжаются. Возникает парадоксальная ситуация. Идет война. Гибнут — и с каждым днем все больше — граждане Британской империи, и при этом на стадионах продолжается обычная футбольно-развлекательная сага, отвлекающая население от ощущения устойчивой ненависти к врагу. Пикантность ситуации заключалась в том, что всеобщую мобилизацию Англия до 1916 года не объявляла — надеясь на то, что с врагом можно будет справиться силами добровольцев. И многих данное положение дел коробило. «Таймс» печатает возмущенное письмо: «Каждый клуб, который сейчас держит у себя профессиональных футболистов, укрывает солдат от требуемого набора. А каждый зритель, который сегодня платит, проходя на стадион, вносит свой посильный вклад в победу Германии». Футбольная Ассоциация делает официальный запрос в Военное министерство — следует ли прекратить проведение турниров. Из министерства приходит удивительный ответ: думайте сами, решайте сами — играть или не играть.
Дальнейшие переговоры привели к любопытному компромиссу: матчи проводить можно, но в перерыве каждой встречи в обязательном порядке на стадионах должна проходить агитация и набор в вооруженные силы.
Кстати, королевские скачки в это время также не приостанавливались, но по этому поводу «Таймс» пафосных писем не публиковала.
Впрочем, Линтотта все это уже не волнует. Он одним из первых записывается в знаменитый Футбольный батальон, и перед тем как попасть в роковую французскую бойню, отправляется в Египет, чтобы оградить Суэцкий канал (то есть доступ к нефти) от турок, захвативших Синайский полуостров. Сделать это оказалось не очень трудно — достаточно сказать, что англичане потеряли в тех боях всего 22 человека (то есть два полных футбольных состава), тогда как турки — не менее полутора тысяч (три полные футбольные Лиги).
Отработав египетскую вахту, Линтотт переправляется во Францию, где происходит уже настоящая, триумфальная пляска смерти. Ну а если уж погибать, так в битве при Сомме — там в первый же день полегло около 20 тысяч британских солдат, одним из которых был и Эвелин Линтотт.
Линтотт повел взвод в атаку — шел под огнем не горбясь. Когда первая пулеметная очередь свалила его в центре поля боя, он поднялся — как профессиональный боксер после нокдауна. Ведь еще не выполнена установка тренера, соперник не выключен из игры, а значит надо идти вперед, чего бы то ни стоило. Подумаешь — пуля в груди. Вторая пулеметная очередь снова сбивает его с ног — но Линтотт встает на колено, вынимает револьвер, показывая бойцам, что нет пути назад, и в который уже раз ведет команду за собой, пока третья решающая очередь не ставит точку в его искрометной судьбе.
Линтоту было тогда 33 года — сколько же еще может быть Учителю…
Повезло ли Вудворду, который выжил, но получил тяжелое ранение (легких ран Первая Мировая Мясорубка практически не производила)? Это уже другая история. Меняться судьбою, а уж тем более не глядя, как на фронте говорят, — Линтотт не стал и отыграл свой матч без дополнительного времени.
Тело его не нашли. Остались фотографии, блокноты с записями, документы.
И три книги.
Так сверкнула и погасла звезда Эвелина Линтотта — человека с благородным лицом, школьного учителя в центре поля.
3.4 Без права на ошибку
В Британии не любили чужаков. Да где ж их любят? Чужак — подозрителен, он не такой, как принято в данной местности. Таит в себе угрозу. Это бомба замедленного действия — рванет в самый неожиданный момент. Другое дело, свои: свой, конечно, и убить может, и ограбить — своего же, — и по голове по-свойски дать, — но как-то, согласитесь, от своего по морде получать гораздо приятнее. Естественнее.
Нам уже известно, что при Эдуарде I в 1290 году из Англии изгнали евреев — это был первый подобный случай в европейской истории. Многие англичане, включая короля, одалживали деньги у еврейских ростовщиков, — понятно, что денег все время не хватает, а ростовщики как раз предлагали взаймы — причем в самый неподходящий момент: как раз, когда они в самом деле были нужны. Раз предлагают — надо брать. Но уж очень не хотелось потом отдавать, да и нечего было — расходы хронически превышали доходы. Все это нервировало и раздражало английских граждан. И тогда король и его остроумное окружение придумали как выйти из этого щекотливого долгового положения. Часть евреев можно ликвидировать за нервирование английского народа, а остальных выгнать с острова. И тогда долги можно вообще не отдавать. А конфисковав оставленное имущество, можно пополнить поредевшую казну и укрепить собственность королевской семьи.
Примерно через сто лет во время восстания Уота Тайлера не повезло фламандцам, осевшим в Лондоне и преуспевшим в торговле. Восставшие, которым не нравилось доминирование чужаков в торговле, останавливали в столице прохожих и требовали сказать по-английски «хлеб» и «вода». Любой фламандец говорил эти слова с акцентом — уж больно непростые там звуки для иммигранта, — так что в тот злополучный день многие фламандцы иммигрировали во второй раз — на тот свет.
Первые темнокожие общины появились в Британии при Тюдорах, в XVI веке — в большинстве своем при Елизавете I. Появились и прижились: на территории самой Англии никогда не было рабства, да и угрозу коренным британцам негры и метисы не представляли — в долг под проценты не давали и в торговле не конкурировали. Ну а когда в XIX веке сформировалась Британская империя — крупнейшее из когда-либо существовавших в истории государств, над которым, как известно, никогда не заходило солнце, — к Туманному Альбиону потянулись иммигранты со всех колоний. И белым во многих сферах британской деятельности пришлось потесниться.
Но кто-то с другим цветом кожи должен был первым выйти на футбольное поле…
Эндрю Уотсон
Эндрю Уотсон родился за 6 лет до футбольной эры (1857) в Британской Гвиане (ныне Гайане), приютившейся на северо-востоке Южной Америки. Уотсону повезло: он был сыном шотландского сахарного магната Питера Миллера, который присмотрел себе в жены тамошнюю темнокожую девушку по имени Роза Уотсон — они же там все симпатичные, на юго-востоке Южной Америки… Ребенка перевозят в Британию, где он, дойдя до соответствующей возрастной кондиции, усердно изучает философию и математику в университете Глазго, превосходя своих сверстников в науках и демонстрируя неординарные способности в футболе.
Неудивительно, что уже в 19 лет его берут в клуб «Гроув Парк» на позицию крайнего защитника — причем Эндрю мог играть как слева, так и справа. Чего только он не мог: в этом небольшом клубе он работает еще и в качестве секретаря-администратора, подтверждая высшее образование. Качественный рост
