Сказано — сдѣлано. На другое же утро взялъ меня отецъ въ охапку и увезъ въ Москву обратно...
Не успѣли мы войти въ наши меблированныя комнаты Базилевскаго, какъ меня уже поджидали двое господъ въ штатскомъ, потребовавшіе меня въ участокъ для допроса. Отецъ вспылилъ и сталъ ихъ увѣрять въ необходимости меня оставить въ покоѣ, въ риду моей полной непричастности къ какимъ-либо студенческимъ проступкамъ, на что полицейскіе агенты резонно отвѣтили, что, прежде всего, надлежало выяснить причину моего неподчиненія требованію Петербургскаго Градоначальника.
Разволновавшегося отца пришлось всячески успокаивать, чему помогли и сами полицейскіе. Черезъ нѣсколько часовъ все выяснилось, и я, отбывъ допросъ, благополучно вернулся домой къ общей радости моихъ родителей. Вотъ какъ и чѣмъ кончилась моя первая поѣздка въ сѣверную столицу: ни ея, ни брата я не повидалъ — Грессеръ напугалъ!
17
Московскій Университетъ временъ моего студенчества славился выдающимся составомъ своихъ профессоровъ и въ частности, по Юридическому Факультету. Такія имена, какъ А. И. Чупровъ (политическая экономія и статистика), И. И. Янжулъ (финансовое право) , Н. П. Боголѣповъ (римское право), Павловъ (церковное право) могли справедливо называться красой и гордостью русской науки и профессуры.
На первомъ курсѣ основными предметами были: исторія русскаго права, исторія римскаго права, политическая экономія и энциклопедія права.
На второмъ курсѣ: римская догма, государственное право, финансовое право, церковное право, статистика и исторія философіи права.
На третьемъ и четвертомъ курсахъ проходились: уголовное право (матерьяльное и процессуальное), гражданское право (тоже матерьяльное и процессъ), международное право, полицейское право, торговое право и рядъ необязательныхъ предметовъ: тюрьмовѣдѣніе, судебная медицина и др. Богословіе можно было слушать на любомъ курсѣ.
Римское право (исторію и догму) читалъ профессоръ Николай Павловичъ Боголѣповъ — выдающійся знатокъ этого предмета, и обладавшій исключительной способностью — ясно, внятно и интересно передавать слушателямъ огромный, сложный и трудный для усвоенія матерьялъ своихъ курсовыхъ лекцій. При всемъ этомъ, Николай Павловичъ слылъ, и в дѣйствительности былъ, „грозой” факультета, будучи профессоромъ чрезвычайно требовательнымъ и безпощаднымъ на провѣрочныхъ испытаніяхъ и государственныхъ экзаменахъ. Всей своей фигурой, отточенностью своихъ лекцій, строгостью къ исполненію своихъ обязанностей, Николай Павловичъ какъ бы олицетворялъ самъ собой „jus strictum populi Romani”. Требованія его къ студентамъ въ отношеніи записи лекцій были неумолимы — всякій долженъ былъ имѣть свой конспектъ, который Николай Павловичъ тщательно провѣрялъ на семестровыхъ зачетахъ, попутно дополняя устными разспросами.
Надо отдать справедливость, что записывать за Николаемъ Павловичемъ было чрезвычайно легко — настолько отчетливо, не торопясь, читалъ онъ на обоихъ курсахъ свой предметъ. Всякая сказанная Николаемъ Павловичемъ съ каѳедры фраза, каждое слово — были имъ предварительно обдуманы, взвѣшены и потомъ громко, размѣренно, отчетливо сказаны. Такихъ же отвѣтовъ онъ требовалъ и отъ студентовъ — „non multa, sed multum”.
Благодаря всѣмъ этимъ качествамъ Боголѣпова, студенты-юристы, въ общей массѣ, знали его курсъ римскаго права основательно и мѣстами, какъ говорится, „на зубокъ”.
Какъ я ранѣе упоминалъ, Боголѣповъ былъ назначенъ съ 1888 г. ректоромъ Московскаго Университета, а затѣмъ былъ призванъ Государемъ на постъ Министра Народнаго Просвѣщенія, на которомъ и погибъ отъ руки злоумышленника.
Иного уклада и характера, но столь же выдающимся знатокомъ своего предмета, былъ Александръ Ивановичъ Чупровъ, читавшій намъ на первомъ курсѣ политическую экономію, а на второмъ — статистику. Въ ученомъ мірѣ, не только въ Россіи, но и заграницей, это было большое имя, среди же нашего студенчества Александръ Ивановичъ пользовался не только всеобщимъ уваженіемъ, но и любовью. Весь курсъ посѣщалъ его лекціи. Александръ Ивановичъ умѣлъ вкладывать въ нихъ столько интереса, столько жизненной сути и искренняго своего увлеченія, что студенты съ захватывающимъ вниманіемъ слушали ихъ и старались не пропускать ни одного часа его чтеній.
Несмотря на обширность курса политической экономіи, сравнительную его трудность и сухость статистики, общій уровень знаній по этимъ предметамъ среди студенчества былъ безусловно болѣе чѣмъ удовлетворительный.
Среди профессоровъ, читавшихъ намъ лекціи на первомъ и второмъ курсахъ, былъ также Николай Андреевичъ Звѣревъ. На первомъ курсѣ мы слушали его лекціи по энциклопедіи права, а на второмъ — исторію философіи права, и не только слушали, но со всѣмъ юношескимъ пыломъ жадно воспринимали все то, что съ такимъ воодушевленіемъ и искреннимъ увлеченіемъ проповѣдывалъ намъ съ каѳедры Николай Андреевичъ.
Онъ обладалъ выдающимися ораторскими способностями и говорилъ съ тѣмъ присущимъ ему темпераментомъ, благодаря которому умѣлъ всецѣло овладѣвать своими слушателями. Рѣдкая его лекція не заканчивалась единодушными оглушительными апплодисментами всей аудиторіи...
Какъ сейчасъ вижу памятную мнѣ обстановку Звѣревскихъ лекцій: все библіотечное помѣщеніе, гдѣ происходили занятія перваго курса, биткомъ набито студентами; на всѣхъ молодыхъ лицахъ напряженное вниманіе; всѣ глаза устремлены по направленію къ возвышающейся каѳедрѣ, за которой, обычно стоя, облокотясь одной стороной своего хрупкаго туловища, Николай Андреевичъ не читалъ, а именно вдохновенно проповѣдовалъ свои интереснѣйшія лекціи о государственныхъ образованіяхъ, ихъ ростѣ, о намѣчаемыхъ наукой конечныхъ идеалахъ человѣческихъ обществъ и пр.
Временами Николай Андреевичъ доходилъ въ своихъ лекторскихъ выступленіяхъ до удивительнаго подъема — вся его фигура преображалась, глаза горѣли, голосъ пріобрѣталъ захватывающую вибрацію, и самъ онъ въ своемъ экстазѣ съ распростертыми руками какъ бы взлеталъ куда-то ввысь. Рисуемая имъ перспектива научныхъ данныхъ и выводовъ казалась ему самому, да и всѣмъ намъ, очарованнымъ его воодушевленнымъ словомъ, ясной, доказанной, желанной... „Жизнь государственнаго организма уподобляется физическому” — вспоминаются обрывки Звѣревскихъ ученій. „Въ своемъ развитіи государство испытываетъ въ порядкѣ постепенности тѣ же ступени, какъ и существо физическое: имѣются налицо зарожденіе, образованіе, младенчество, юность и пр.. Всѣ эти періоды представляютъ собой непрерывную цѣпь, звенья коей тѣсно и крѣпко сплетены одна съ другой въ порядкѣ тѣсной преемственности. Если крайнее звено мы назовемъ періодомъ восточнаго деспотизма, послѣдующее, съ нимъ связанное, представляетъ собой просвѣщенный абсолютизмъ, за нимъ слѣдуетъ монархія конституціонная и т. д.. М. Г.! Россія сейчасъ уподобляется тому звену, которое мы назвали просвѣщеннымъ абсолютизмомъ. Отсюда ясный выводъ и переходъ къ неизбѣжному послѣдующему — конституціонной монархіи”... Дальше-Звѣрева и не слыхать и не видать... Въ аудиторіи раздавался при этихъ словахъ оглушительный трескъ молодыхъ ладоней и все студенчество устремлялось къ своему вдохновенному глашатаю будущихъ Россійскихъ государственныхъ перспективъ...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
