И вот когда уже все миновало, когда он перешел с бега на шаг, даже наваху спрятал в малозаметный карман штанов, за пояском сзади, он вдруг все понял… Как-то так сложилось, что эта стычка хотя и глупой была, ненужной, мешающей, как ему прежде казалось, но что-то щелкнуло у него в мозгах, и он сразу же представил себе, как нужно идти по коридорам храма, минуя и стражников, и чрезмерно освещенные факелами места, чтобы проникнуть в подвал, и когда это следует сделать, чтобы не столкнуться с караулами, и даже наметилось что-то по поводу того, как следует вскрыть сокровищницу… Да, все у него мигом стало на место, он даже приостановился.
Наверное, возбуждение драки ему помогло быстро все придумать. От этого ему не по себе стало, прежде он так легко ничего не придумывал, иногда по неделе наблюдал за домом обычного обывателя, пока начинал понимать, что и как следует делать. А тут… Но это было, и было верно, он этому плану поверил едва ли не сразу. Хотя и рискованно все же выходило, но могло получиться. И еще как могло!
А забираться в храм придется по мордам горгулий, решил Берит, только бы они не ожили, а то сказывают, что они лишь прикидываются каменными, а на самом-то деле сторожат, заряженные какой-то магией, недаром же их вылепили и по стенам поставили.
4
Сомнения навалились на него дня через три, а вернее, через три ночи, которые Берит помнил очень плохо, потому что провел их как в тумане, больше соображая о своем плане и уточняя его, по сути, провел их больше в храме Метли, чем занимаясь обычными делами в своем мире. Хорошо еще, что Гонория знала это его состояние и не мешала, не лезла со своими упреками, чрезмерным вниманием, разговорами и пересудами. Просто приносила еду и смотрела, как он лежит на своем тюфяке возле стены, уставившись не видящими ничего глазами в потолок.
А он действительно уточнял свои действия, будто бы уже согласился на них… Да ведь, наверное, на самом деле согласился. Если бы не те трое дураков, что на него напали и после драки с которыми он отлично все представил себе, он бы все еще не решался. А теперь он уже знал, что пойдет на это дело, хотя и трудное оно было. Это тебе не в дом залезть к замшелой старушке, которая и ходить-то может только с клюкой и всего на свете опасается, это значило обмануть бдительных охранников, каждый из которых будет только рад его подловить и получить если не повышение, то хотя бы награду какую-нибудь от храма. Это значило совершить нечто такое, о чем в их воровской среде еще долго будут говорить, и даже места станут уступать в кабаках, и угощать попробуют, чтобы от него послушать, как он ловко все провернул… Хотя главного, того, что он все увидел, сидя под стенами храма, а потом продумал еще десяток раз, сидя у себя в мансарде, разумеется, он никому и никогда не скажет, даже под пыткой… Ну смотря под какой именно пыткой: под бичом, положим, покочевряжится, а вот на дыбе, наверное, не выдержит, скажет и еще придумает, чего не было, чтобы к дознавателям подольститься.
Но все же сначала попробует не болтать, потому что это значило бы, что он выдаст свой главный секрет, расскажет, что обладает талантом… За который его либо сразу же кончат, либо начнут так использовать, к таким заданиям приговаривать, что он все равно сгорит, рано или поздно.
В том-то и была загвоздка. Что-то во всем этом просвечивало такое, чего Гиена не понимал, а ведь хотелось понять. Что-то странное было в легкости, с какой он вычитал строение храма, и как он быстро согласился, и даже в том, насколько теперь это дело казалось ему исполнимым, заманчивым даже. Хотя и не было таковым.
Внизу что-то защелкало, потом загремело, потом послышались грубые, тролличьи, кажется, голоса. Нет, скорее гоблинские, а если так, то ему лучше не подниматься, не выспрашивать, мол, кто там?.. Но дверь открылась и без его участия, хотя он ее закрывал на щеколду, вот только щеколдочка эта разлетелась в щепы. Он попробовал вернуться в этот мир, не думать о храме и его сокровищнице и поднял голову.
Это были, определенно, ребята Падана. Один, чистый гоблин, здоровый и жесткий, как бык, другой был человеком, ну почти, и, наверное, говоруном, лечилой, черт бы побрал этих сволочей… Говорун сразу сел на единственный в комнате табурет, сложил руки на груди, ласково так осмотрел Берита с головы до ног, потом с ног до головы.
– Привет, Гиена, – сказал мягким, как перина, голоском. – Тебе привет, сам знаешь от кого, и вот что хочется знать… Ты к делу-то когда приступишь?
– Да чего с ним разговаривать? – удивился гоблин-бык. – Дать по ребрам, чтобы повежливее был, и потом…
– Умолкни, а? – попросил лечила. Снова повернулся к Бериту.
Пришлось Бериту сесть в кровати, даже слегка улыбнуться. А в голове билась одна только мысль – может, еще обойдется? Хотя и знал уже, что почти наверняка – нет, не обойдется.
– Ребята, может, вы пива принесли? А то в глотке пересохло, хочется…
Гоблин все же ударил, несильно, без замаха, в голову. Удар пришелся в плечо, все же успел Берит чуть прикрыться, но его отбросило к стене. Он от стены отклеился и снова уселся прямо, улыбнулся гоблину, чтобы расположить его к себе, если удастся, хотя навряд ли, и чтобы ему свои зубы показать, может, он хотя бы тогда чуток утихомирится?
Вот только получилось наоборот, гоблин лишь разозлился.
– Еще ухмыляешься, отрыжка! – заорал он и снова попытался ударить. Только теперь Берит был настороже, перекатился мягко, удара не получилось.
– Тихо, – снова, не повышая голоса, приказал говорун. – Ему же объяснить нужно, за что ты его… – Он посмотрел теперь на Берита так, что лучше бы было этого объяснения избежать. – Падану надоело ждать, у него заказ, а ты жмешься… Чего ты жмешься, Гиена?
– А он гордый, – прохрипел гоблин и упал на Берита всем телом.
Прижал его к кровати, которая не выдержала и рассыпалась, да так неудачно, что Берит оказался в каком-то провале между обломками и тюфяком и никак не мог выбраться или увернуться. А гоблин принялся его мутузить, с удовольствием ощущая эти удары, жарко и противно дыша прямо в лицо своей жертве. Тогда говорун, подождав, пока гоблин натешится, произнес:
– Ты его бей несильно, он нужен еще, пока не отказался.
– Тогда ладно… – Гоблин поднялся, еще раз пнул Берита, который лежал, не в силах подняться, отошел все же к двери.
Лечила встал, отпихнул табуретку, так что она упала на Берита. Сказал зло:
– Ты урок усвоил, сволочь? Вот и думай быстрее, следующий раз так легко не отделаешься.
Они ушли. Берит покатался по тюфяку, вытирая кровь из носа и пробуя найти положение, когда бы ребра и грудь так сильно не болели, но все же пришлось подняться. Потому что вошла Гонория. Она все увидела и поняла сразу. Помрачнела, поставила табуретку, села пряменько, даже сложила руки на коленях, стервоза.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
