Но я не хотел ждать. И поэтому начал свою карьеру, появляясь в радио– и телевизионных программах по всей Канаде, а впоследствии также и в Соединенных Штатах. В каждой из них я рассказывал людям об этих методах, направленных на изменения, и разъяснял, что, если мы захотим изменить свою жизнь, несмотря на то что на протяжении многих лет нами управляла какая-нибудь расслабляющая привычка или фобия, это поведение или эмоциональную модель можно изменить в течение нескольких минут, даже если раньше они годами тщетно пытались это сделать.
Была ли это радикальная концепция? Конечно. Но я с жаром доказывал, что все изменения происходят в один момент. Просто большинство из нас ждет какого-то особого случая, пока мы окончательно решим произвести какое-либо изменение. Если бы мы как следует понимали работу мозга, говорил я, то прекратили бы бесконечный процесс анализирования, почему с нами случилось то или другое, а если бы мы могли просто изменить то, с чем связываем страдание или удовольствие, то могли бы с такой же легкостью изменить направление обусловленности нашей нервной системы и немедленно взять под контроль свою жизнь. Представьте: не имеющий степени доктора молодой человек, делающий такие вызывающие заявления по радио, не мог так просто обойти некоторых обученных традиционным методам лечения профессионалов в области психических заболеваний. Одни психиатры и психологи нападали на меня, другие даже выступали с протестами по радио.
Так я начинал строить свою карьеру, предлагая изменения по двум принципам: методика и вызов. Я знал, что владею превосходной методикой, прекрасным способом создания изменений, основанным на глубоком понимании человеческих поступков, чему не обучалось большинство психологов традиционных методов лечения. И я верил, что если брошу вызов себе и тем людям, с которыми уже достаточно поработал, то смогу найти способ изменить практически все.
Один из психиатров назвал меня шарлатаном, лжецом и обвинил в том, что я делаю ложные заявления. Я предложил этому психиатру попридержать свой пессимизм и дать мне возможность поработать с одной из его пациенток, которую он не смог вылечить, хотя и занимался ею несколько лет. Это был смелый шаг с моей стороны, и сначала он не соглашался уступить моей просьбе. Но, применив систему рычагов (метод, о котором я расскажу в следующей главе), я в конце концов убедил этого психиатра позволить его пациентке посетить одну из моих встреч при «открытых дверях»; и я провел с ней работу прямо перед присутствующими. Через пятнадцать минут я избавил эту женщину от ее фобии – боязни змей (к моменту нашей встречи она лечилась у вышеупомянутого психиатра уже семь лет). Мягко говоря, он был изумлен. Но что гораздо важнее, вы и не представляете, какие подтверждения и какое чувство уверенности это дало мне в моей работе! Какие безудержные силы это разбудило во мне! Я как одержимый колесил по всей стране, показывая людям, как быстро можно добиться изменений. Я заметил, что всюду, куда бы я ни приехал, люди сначала относились ко мне скептически. Но по мере того, как я демонстрировал прямо у них на глазах вполне ощутимые результаты своих методов, я смог не только привлечь их внимание и вызвать интерес, но также возбудить желание применить на собственной практике то, о чем я говорил.
Почему большинство людей считают, что на изменение уходит слишком много времени? Одной очевидной причиной является то, что люди часто делают все новые и новые попытки произвести изменения с помощью силы воли и терпят при этом фиаско. В итоге они делают вывод, что для важных изменений требуется длительное время и большое напряжение сил. В действительности же вся сложность в том, что большинство из нас не знает, как производить эти изменения! У нас нет эффективной стратегии. Одной силы воли недостаточно – по крайней мере, если мы хотим достигнуть длительного изменения.
Второй причиной, почему мы не можем быстро измениться, является то, что при нашем образе жизни у человека вырабатывается ряд убеждений, которые мешают нам использовать собственные, присущие только нам способности. Наша культура способствует тому, что мы связываем негативные ассоциации с идеей мгновенного изменения. Для большинства мгновенное изменение как бы говорит о том, что у них никогда в действительности не было проблем. Ведь если вы можете легко изменить те или другие обстоятельства, то почему вы не сделали этого неделю, месяц, год тому назад и не перестали сетовать?
Например, как быстро может оправиться человек от утраты близкого и почувствовать себя лучше? Физически он обладает способностью восстановить свои силы на следующее утро. Однако этого не происходит. Почему? Потому, что, живя в данном обществе, мы приобретаем ряд убеждений относительно этого – мы должны в течение определенного периода времени скорбеть. Как долго мы должны скорбеть? Это зависит от нашей собственной обусловленности. Подумайте над этим. Если на следующий день после утраты любимого человека вы не горевали, не вызовет ли это тяжкие страдания в вашей жизни? Во-первых, окружающие вас люди будут думать, что вы не любили умершего человека. И, основываясь на общественных условностях, вы и сами можете поверить в то, что не любили его. Понятие «превозмочь боль утраты» само по себе очень болезненно. Мы предпочитаем страдания, причиняемые скорбью, нежели попытку изменить свои эмоции, поскольку стремимся удовлетворить те требования, которые соответствуют нашим собственным и общественным нормам и стандартам.
А ведь существуют и такие формы культуры, где люди празднуют, когда кто-нибудь умирает! Почему? Просто они верят, что Бог знает, когда и кому нужно покидать землю, и смерть – всего лишь ступень. Они считают также, что если вы выказываете скорбь в связи с чьей-то смертью, то тем самым лишь выдаете свою неспособность понять жизнь и обнаруживаете собственный эгоизм. Поскольку умерший человек отправился в лучшее обиталище, следовательно, вы эгоистически печалитесь о себе. Люди этих цивилизаций связывают радость со смертью и страдание с печалью, поэтому горе не является частью их культуры. Я не говорю, что скорбь – плохое или неуместное чувство. Я лишь указываю на то, что мы должны понимать, что оно базируется на наших убеждениях, которые говорят нам: чтобы оправиться от горя, требуется длительное время.
Выступая в разных местах, расположенных вдоль побережья, я без устали вдохновлял людей попытаться изменить свою жизнь; часто на это требовалось полчаса или даже меньше. Несомненно, вокруг меня шла полемика, и чем больших успехов я добивался, тем увереннее и энергичнее продолжал работу. По правде говоря, время от времени я сталкивался с конфронтацией и проявлял даже определенную самоуверенность. Сначала я занимался частной практикой, лечил людей, помогал им научиться смотреть на вещи иначе, а потом начал проводить семинары. В течение нескольких лет я проводил в дороге три недели из четырех, постоянно побуждая себя к действию и полностью отдаваясь работе, чтобы расширить свою способность позитивного взаимодействия с возможно большим числом людей, какое только можно было охватить за столь короткий период времени. Полученные мной результаты порою становились своего рода легендой.
Мало-помалу психиатры и психологи перестали нападать на меня и сами заинтересовались моими методами, которые хотели использовать в работе со своими пациентами. В то же самое время изменилась моя жизненная позиция, и я стал жить более сбалансированной жизнью. Но я не утратил страстного стремления помогать другим.
Однажды, вскоре после первой публикации моей книги «Беспредельная власть», я писал автографы на книгах после проведенного в Сан-Франциско семинара. В тот момент я радовался полученной награде, обязательствам, которые взял на себя еще в средней школе: расти, развиваться, вносить свой вклад и, как результат, изменять свою жизнь. Когда ко мне подходили люди, сияющие улыбками, я чувствовал глубокую благодарность судьбе за полученные знания и навыки, которые могут помочь людям изменить их жизнь.
Когда наконец рассеялась окружавшая меня толпа людей, ко мне подошел один мужчина и спросил: «Вы меня узнаете?» Поскольку в процессе своей работы мне приходится видеть тысячи людей только за один месяц, я, конечно, должен был признаться, что не узнал его. Тогда он сказал: «Подумайте минутку». Посмотрев на него более пристально, я щелкнул пальцами и сказал: «Нью-Йорк, верно?» «Да, верно», – ответил он. «Я проводил с вами частные занятия, помогая избавиться от привычки курить?» Он кивнул. Я добавил: «Но ведь это было много лет назад! Как вы поживаете?» Он полез в карман, вытащил пачку сигарет «Marlboro», бросил на меня осуждающий взгляд и сказал: «Вы проиграли!» А затем разразился тирадой относительно того, что я оказался не способен эффективно его «запрограммировать».
