После того как общенациональные телевизионные каналы показали репортажи о разгоне демонстраций в Бирмингеме, в события вмешались лидеры городской общины, решившие попытаться уладить конфликт. Их вдохновлял и направлял помощник министра юстиции Берк Маршалл, без устали боровшийся за достижение компромисса между противоборствующими сторонами. Одновременно члены президентского кабинета вели переговоры с главами промышленных корпораций (среди них был и президент «Юнайтед Стейтс Стил» Роджер Блау), склоняя их нанимать на работу больше чернокожих сотрудников. Городские власти Бирмингема согласились десегрегировать места общего пользования: магазины, туалеты, закусочные и питьевые фонтанчики. Маршалл надеялся, что достигнутое соглашение удовлетворит Кинга и КХЛЮ, не вызвав при этом значительного противодействия белых защитников расовой сегрегации. Выступая на пресс-конференции, президент дал оптимистический прогноз развития событий, но не успел он закончить свою речь, как тут же насилие вспыхнуло снова. После митинга ку-клукс-клана линчеватели отправились в город и напали на демонстрантов, используя в качестве оружия булыжники, бутылки и биты. В конце концов, афроамериканцы (как жители Бирмингема, так и члены КХЛЮ) стали отвечать на насилие насилием, и в городе начались погромы и поджоги. Полицейские машины выводились из строя, а в национальных гвардейцев штата, несущих флаги Конфедерации, полетели булыжники. «Пусть сгорит весь этот чертов город», — сказал один из протестующих [343]. Для южных штатов это был совершенно невероятный поворот событий после многих десятилетий покорного принятия черными насилия со стороны белых. В разгар кризиса Маршалл дал такую краткую характеристику ситуации: «Раньше у нас была толпа белых против негра. Теперь у нас толпа негров против белых» [344].
В условиях нарастающей напряженности Маршалл, Роберт Кеннеди и другие видные члены администрации убеждали президента выступить на телевидении с речью, в которой проблемы сегрегации анализировались бы не только в свете текущих событий, но и в более широком контексте расовой справедливости.
В проекте выступления было написано: «Одной из важнейших нравственных задач нашего времени является обеспечение равных возможностей для всех граждан. Повсюду в нашей стране негры слишком долго лишены справедливого отношения и равных возможностей». Отмечалось наличие проблем, «касающихся нас всех, и решения которых от нас требуют наши нравственные принципы» [345]. Но президент по-прежнему считал, что ссылка на этический аспект противостояния вызовет гнев белых южан. Он предпочел призвать не к справедливости, а к миру: «Правительство сделает все необходимое для сохранения порядка, защиты жизни граждан и соблюдения законов страны» [346]. Вслед за этим президент направил на военную базу вблизи Бирмингема три тысячи солдат федеральных войск, готовых в случае необходимости вмешаться в развитие событий. Постепенно беспорядки в городе прекратились, и на несколько недель воцарилось спокойствие. Однако никто, и в первую очередь сам Джон Кеннеди, не верил в то, что кризис миновал [347].
* * *
Нежелание президента заявить о своей четкой позиции в вопросах десегрегации проявилось не только в его первоначальной реакции на события в южных штатах. Другим примером может служить его поведение во время большого официального приема по случаю дня рождения Линкольна. К этой дате был приурочен и доклад Комиссии США по гражданским правам о прогрессе в обеспечении прав цветного населения, достигнутом за сто лет после отмены рабства. В этот день Белый дом посетили восемьсот приглашенных. Никогда в американской истории в президентской резиденции не было такого количества афроамериканцев. Однако гости, с воодушевлением рассматривающие здание, президента и первую леди, не подозревали, что прием был тщательно организован таким образом, чтобы привлечь к себе минимальное внимание средств массовой информации. Гостей встречали у входа, где не было фоторепортеров. Известный певец и танцор Сэмми Дэвис-младший пришел с женой, белой шведкой по имени Мэй Бритт. Президента привела в ужас перспектива появления в прессе фотографии межрасовой пары на приеме в Белом доме, и он шепотом дал указание помощнику «убрать их отсюда». Это, конечно, было невозможно, но Кеннеди настоял, чтобы Мэй Бритт не было ни на одной из фотографий. Поступок мужа так возмутил Жаклин Кеннеди, что она ушла с приема в слезах. Столь важное событие практически не получило отражения в прессе, и общественность не узнала о приеме, организованном для афроамериканцев в Белом доме [348].
И все же, хотя и медленно, Кеннеди начинал осознавать значимость движения за расовую справедливость и моральные принципы, которые за ним стоят. Расовое насилие в Бирмингеме изменило мировоззрение многих американцев, и Кеннеди оказался в их числе. В мае он сказал: «Я хорошо понимаю, почему неграм в Бирмингеме надоело слушать призывы проявить терпение» [349]. Кроме того, он занялся самообразованием. Как и большинство белых американцев, Кеннеди привык считать события периода реконструкции Юга жестокой пародией на справедливость, злобной местью сепаратистам. Но после книг Ванна Вудворда и других историков он по-другому взглянул на этот период. «Не понимаю я южан, — признался Кеннеди Шлезингеру, который и рекомендовал президенту эти книги. — Я прихожу к мысли, что Таддеус Стивенс [конгрессмен-радикал из Пенсильвании] был прав. Меня всегда учили, что он был предубежденным человеком, действовавшим вопреки логике. Но когда я вижу подобные вещи [насилие в Бирмингеме], я задумываюсь: а как еще можно относиться к таким людям [южанам]?» [350].
После двух лет колебаний и нерешительности Кеннеди, наконец, осознал, что это движение остановить нельзя и что придется признать, что оно морально оправдано. Он был поражен мужеством тысяч черных и белых борцов за расовое равноправие, которые не боялись ехать в места, где само их появление расценивалось как вызов местным порядкам; участвовать в демонстрациях, которые разгонялись собаками, полицейскими дубинками и водометами; быть покалеченными или убитыми членами Совета белых граждан и ку-клукс-клана. Он также понял, что без решительных действий правительства противостояние на Юге станет еще более кровопролитным и масштабным.
Кеннеди принял решение немедленно выступить с телевизионным обращением к нации. Никто не готовил его выступление заранее, поэтому текст, в спешке составляемый Соренсеном, Маршаллом, Робертом Кеннеди и самим президентом, был далек от завершения, когда 11 июня 1963 года наступил момент включать телекамеры. Обращение длилось восемнадцать минут, и большую часть времени Кеннеди говорил экспромтом. Это было одно из ярчайших и важнейших выступлений президента Кеннеди, которое по праву можно отнести к самым значительным речам политических лидеров двадцатого столетия. Годами он говорил о гражданских правах, пользуясь сухими юридическими формулировками, и вот, наконец, в его речи зазвучали подлинная страстность и нравственная убежденность.
«Мы сталкиваемся с проблемой, важной, в первую очередь, в моральном аспекте. Эта проблема стара, как Библия, и ясна, как американская Конституция. Если из-за того, что у американца темная кожа, он не может пообедать в ресторане, не может отправить детей учиться в самые лучшие школы, не может проголосовать за тех, кто должен представлять его интересы в органах власти, …то кто из нас согласится, чтоб ему изменили цвет кожи? Кто из нас согласится следовать советам проявить терпение и ждать? Таким образом, мы стоим перед моральным кризисом — и как страна, и как народ» [351].
В тот же вечер в городе Джексон (штат Миссисипи) был убит один из лидеров движения за гражданские права цветного населения Медгар Эверс. Он подходил к двери своего дома, когда его настигла пуля, выпущенная членом Совета белых граждан. Прошло более тридцати лет, прежде чем убийце, наконец, было предъявлено обвинение [352].
Как показало убийство Эверса, ни протесты, ни насилие не могли быть остановлены убедительностью аргументов и красноречием Кеннеди. В конце августа и начале сентября 1963 года, всего через несколько недель после того, как наступила передышка в бирмингемских расовых столкновениях, президента ожидал очередной кризис в штате Алабама, на этот раз в городе Тускалуза, где губернатор Джордж Уоллес пытался помешать двум молодым афроамериканцам поступить учиться в Университет штата Алабама. Многочасовые переговоры между Уоллесом и Робертом Кеннеди проходили с переменным преимуществом сторон. Уоллес продолжал сопротивляться интеграции университета, в то время как Маршалл, Роберт Кеннеди и федеральное правительство были полны решимости привести в исполнение решение суда и добиться зачисления молодых людей. В конце концов, Уоллес вышел на трибуну возле административного здания и произнес речь о «непрошенном и необоснованном силовом вмешательстве в жизнь университета» и «ужасающем примере подавления прав, привилегий и суверенитета этого штата» [353]. Когда Уоллес сошел с трибуны, два чернокожих абитуриента — девушка и юноша — в сопровождении сотрудника министерства юстиции Николаса Катценбаха проследовали в здание. Президент, со своей стороны, передал под федеральный контроль Национальную гвардию штата и прислал солдат регулярной армии для предотвращения насилия.
