Одним из важнейших моментов выступления Кеннеди было предложение принять законодательный акт, запрещающий расовую сегрегацию в различных сферах общественной жизни. Ранее президент даже не делал попыток предложить подобный билль, так как был уверен, что члены Конгресса его провалят. Он опасался, что билль может отрицательно повлиять на их отношение к другим законодательным инициативам, которые президент считал важными. Однако после Бирмингема и Тускалузы он решил, что время представить законопроект о гражданских правах на рассмотрение Конгресса, наконец, пришло. Тем не менее некоторые из его ближайших помощников — Тед Соренсен, Лэрри О’Брайен, Кенни О’Доннелл и другие — убеждали его продолжать бороться с кризисом посредством президентских указов и убеждения, оставаясь в рамках существующих законов. Их точку зрения разделял и вице-президент Джонсон. Но президент больше не соглашался на медленные и осторожные действия, говоря: «Приходит время, когда человек должен определить свою позицию, а история гласит, что если жизнь сталкивает его с трудной ситуацией, ему рано или поздно приходится принимать решение» [354].
Он знал, что потребуются неимоверные усилия для того, чтобы Конгресс поддержал законопроект. У него не было сомнений, что Сенат устроит обструкцию любому законодательному предложению, касающемуся гражданских прав. Кроме того, он сомневался, что ему удастся набрать шестьдесят семь голосов, которые, в соответствии с принятым в 1963 году регламентом работы Сената, были необходимы для того, чтобы поставить билль на голосование.
Убеждая членов Конгресса поддержать законопроект, президент говорил о его политической целесообразности и моральной ценности. Он привлек к пропаганде законопроекта всех известных людей и пытался, хотя и тщетно, заручиться поддержкой Эйзенхауэра. Роберт Кеннеди снова и снова выступал перед комитетами Конгресса, приводя все те же аргументы: «Мы полагаем…, что в нравственном аспекте у федерального правительства нет иного выбора, кроме как взять на себя инициативу… Белые занимают ключевые позиции в политике и экономике Соединенных Штатов. Вопрос состоит в том, хватит ли у нас, находящихся у власти, не милосердия, но мудрости, чтобы перестать подвергать наказанию своих соотечественников, единственная вина или грех которых состоит в том, что они родились на свет» [355].
Их доводы, однако, оказались малоэффективными. Сэм Эрвин, сенатор от штата Северная Каролина, далеко не самый большой консерватор в верхней палате Конгресса, вспомнил «безумства Реконструкции» и сравнил их с законодательными инициативами президента. «Я не могу забыть, что в соответствии с законами Реконструкции в моем родном городе был расквартирован гарнизон федеральных войск», — сказал он [356]. Даже Майк Мэнсфилд, лидер демократического большинства в Сенате, выступил против, считая, что законодательная десегрегация учреждений общественного пользования будет противоречить Конституции.
Мощная поддержка президентского билля о гражданских правах пришла не от Белого Дома и не от Конгресса, а от сотен тысяч демонстрантов, собравшихся 28 августа 1963 года на площади перед мемориалом Линкольна — от толпы, которая запрудила всю аллею, насколько хватало взгляда. Акция протеста называлась «Марш на Вашингтон за рабочие места и свободу». Хотя большинство демонстрантов составляли афроамериканцы, наряду с требованием прекращения расовой сегрегации звучали также призывы к экономической справедливости и созданию новых рабочих мест, а президент Объединенного профсоюза рабочих автомобильной промышленности Уолтер Рейтер шел в колонне манифестантов рядом с Мартином Лютером Кингом. Кеннеди, которого тревожила возможность непредвиденного развития событий во время массовых действий, тем не менее, удержался от попыток помешать проведению марша, ограничившись лишь переданной через помощников просьбой смягчить тон провозглашаемых лозунгов. Со своей стороны, организаторы позаботились о том, чтобы марш не был направлен против Кеннеди, а, наоборот, стал массовой акцией в поддержку президентского законопроекта. Знаменитая речь Кинга «У меня есть мечта» вдохнула надежду в участников марша и многомиллионную телевизионную аудиторию, затмив другие события этого дня [357].
15 сентября 1963 года в бирмингемской афроамериканской баптистской церкви, где шел урок воскресной школы, прозвучал взрыв. Четыре девочки погибли, многие дети были ранены. Чудовищное злодеяние вызвало ужас и стыд, прежде всего у жителей самого Бирмингема. Городской консультативный совет по общественным отношениям заявил: «Сегодня мы оплакиваем мученическую смерть детей Бирмингема. Нас угнетает сознание того, что их убило отсутствие в нашем обществе уважения к основным правам человека, которое развязало руки тем негодяям, лишенным рассудка и совести, которые совершили это ужасное преступление» [358]. Преступление потрясло американцев и пополнило ряды сторонников президентской законодательной инициативы. Но билль так и застрял в Конгрессе, не пройдя ни через Сенат, ни через Палату представителей. Между тем Кеннеди не потерял оптимизма. 14 ноября, выступая на последней в своей жизни пресс-конференции, он предсказывал: «Как ни темно сейчас, „глянь на запад, там земля светла“, и, думаю, возможно, следующим летом все и случится» [359].
* * *
Был ли Джон Кеннеди борцом за расовую справедливость? Или же он против воли был втянут в битву, участия в которой хотел избежать? Правда ли, что он не дожил до принятия Билля о гражданских правах, потому что так долго не решался представить его Конгрессу? Правда ли, что ему нужен был стимул в виде расовых беспорядков, чтобы начать действовать? Эверетт Дирксен, лидер республиканцев в Сенате, поддержавший билль в 1964 году, критиковал Кеннеди за то, что тот сам допустил «кризис в виде демонстраций и насилия», который затем заставил его вмешаться в события. «Если бы президент выполнил свои предвыборные обещания и направил проект закона на рассмотрение Конгресса в 1961 году, новые законодательные акты были бы приняты, а необходимость в демонстрациях и насилии отпала бы сама собой», — не очень доказательно утверждал Дирксен [360].
Едва ли есть основания полагать, что в 1961 году существовала «историческая возможность» изменить расовые отношения в стране или что законопроект, предполагающий гарантии соблюдения гражданских прав цветного населения, мог быть принят Конгрессом, в котором большинство составляла коалиция демократов-южан и республиканцев-консерваторов. Безусловно, долгое время Кеннеди не хватало решимости, чтобы открыто стать на сторону борцов за гражданские права. Но в конце жизни он твердо заявил о политической и моральной необходимости положить конец расовой сегрегации. После Линкольна, Джон Кеннеди сделал больше для обеспечения гражданских прав афроамериканцев, чем все его предшественники на президентском посту. Однако при этом он столкнулся с жестким и яростным противодействием, которое исключило возможность быстрого принятия предложенного им билля. Законодательство по соблюдению гражданских и избирательных прав было утверждено в результате его трагической гибели и благодаря политической сноровке Линдона Джонсона. Но это замечательное достижение не стало бы возможным без самоотверженных действий Джона Кеннеди и борцов за гражданские права, позицию которых он, в конце концов, полностью принял.
Глава 7 Новый виток Холодной войны
Братья Кеннеди никак не могли разрешить сложную ситуацию с Кубой. Поражение в заливе Свиней преследовало их многие годы. Тайные агенты продолжали искать пути избавления от режима Кастро. (Позже Линдон Джонсон сказал, что Джон и Роберт Кеннеди «содержали в Карибском бассейне богом проклятую корпорацию „Убийство инкорпорейтед“. [361]) Президента Кеннеди все больше беспокоил крепнущий союз СССР и Кубы. Согласно донесениям ЦРУ, Советский Союз поставлял на Кубу „огромное количество транспортных средств, электронного оборудования и строительной техники…, а также, возможно, ограниченные партии оружия“ [362]. Битва за Кубу никогда не прекращалась.
При этом Кеннеди не проявлял особой тревоги по поводу явного наращивания сил на острове. „Главную опасность для нас представляет Советский Союз с его ракетами и ядерными боеголовками, а совсем не Куба“, — сказал он в частной беседе [363]. Министерство юстиции предупредило, что торговая блокада страны была бы нарушением норм международного права. Во время сентябрьской пресс-конференции Кеннеди охарактеризовал Кубу как страну, которая „переживает большие неприятности и оказывается в растущей изоляции от остальных государств западного полушария. Имя [Кастро] уже не внушает ни прежнего страха, ни былого вдохновения в Латинской Америке“ [364]. Кеннеди и большинство его советников продолжали считать наращивание советского военного присутствия на Кубе незначительным и преследующим только оборонительные цели. (Исключение составлял директор ЦРУ Джон Маккоун, который предупреждал президента, что характер прибывающих из СССР грузов со всей очевидностью указывает на планы разместить на Кубе наступательное вооружение. [365])
