— Как тебе мысль присоединиться к этой троице? — спросил Дональд, приготовившись снова сигануть в воду.
— А я и не знал, что в списке твоих увлечений фигурируют представительницы прекрасного пола.
— Еще как фигурируют. Они почти на первой позиции. Между Иоганном Себастьяном Бахом и «Хиллманом-Уизардом».
— А это кто такой?
— Компактный шестицилиндровый автомобильчик, был у меня когда-то.
— По-итальянски говоришь?
— Немного. — Дональд близоруко прищурился. — После школы меня посылали доучиваться в Рим, на три месяца. А ты?
— Понимаю, когда говорят медленно, лучше, если с английским акцентом. Но могу вспомнить что-нибудь на латыни. Горация, например.
— Не слишком ли он груб для дамских ушей?
Спрыгнув с причала, мы поплыли к платформе и, ухватившись за край, представились. Старшая оказалась американкой. Лили Гринслейд, приехала из Коннектикута. В начале войны добровольно записалась в Красный Крест, ее откомандировали в Неаполь, а оттуда уже в наш городок на побережье. Ее спутницами были сестры, Магда и Луиза. Я был настолько очарован этими созданиями, что не особо вникал в то, что они тут, на юге, делают, хотя понял, что вообще-то они из Генуи, северянки, значит. Магда в любой другой женской компании была бы неотразима. Но у Луизы бедра были гораздо изящнее, и тонкие волоски под мышками напоминали только-только проросшие усики юнца, тогда как у Магды поросль была жесткой и густой. Обе сестры были черноволосы, типичные лигурийки, а благодаря купальникам любой мог сразу оценить их красоту. Все наши знакомые итальянки держались раскованно. Я поначалу не мог понять: это национальная черта или следствие военного времени, заставляющего воспринимать сдержанность как нелепую условность. Позже я узнал, что больше половины южанок в оккупированной Италии крутили романы ради денег. Вряд ли обе сестрички зарабатывали подобным образом. Впрочем, тогда меня это мало заботило.
— Я рассказал им, какой ты герой, — доложил Дональд, немного поговорив с ними на итальянском. — Покажи свою рану.
Он прикоснулся пальцем к моему шраму на плече, который при ярком солнечном свете выглядел не слишком впечатляюще. Сам-то Дональд в отличие от меня был весь изранен, но запретил об этом упоминать.
— Niente, — сказал я. В смысле, пустяк, не стоящий внимания.
Магда спросила, как нам удалось победить Кессельринга, хозяйничавшего в Южной Италии. Я рассказал им на английском, что Дональд самолично, без единого помощника вытурил Generalfeldmarschall назад во Флоренцию, пиная его в задницу, обтянутую генеральскими галифе. Лили перевела, Магда расхохоталась. Видно было, что Луиза все поняла и без перевода, но почему-то сделала вид, что не поняла. Она лишь улыбнулась и отвела глаза.
Я предложил вместе поужинать в офицерском клубе, был такой у них в городе.
— Вообще-то мы собирались поужинать у дядюшки девочек, — сказала Лили. — У него вилла на Капри.
После недолгого совещания было решено, что вилла на Капри может подождать. Договорившись, что зайдем за ними в pensione в семь, мы пошли в кафе забирать Уинтера и Онионса.
Дональд, отправляясь купаться, отдал денщикам на сохранение очки. Я собирался застолбить Луизу, оставив ему Магду, но хотел обговорить с ним это заранее, до того, как он снова вооружится очками.
— А что же нам делать с Матроной?
— С кем с кем?
— С мадам. С американской дуэньей.
— А что, мне она нравится, — сказал Дональд. — Больше всех из троицы.
Я даже подумал, что поторопился с выбором. Лили наверняка опытней, американка, навряд ли католичка, может, она действительно наилучший вариант? Но было слишком поздно, я уже рисовал себе иное продолжение вечера.
В pensione мы явились вовремя, свежевымытые и свежевыбритые, в военной форме для тропиков. Шорты цвета хаки, гольфы. Дамы ждали нас на улице. Обе девушки в хлопковых платьях, на губах помада, волосы высушены и тщательно уложены с помощью заколок и гребней. Помешанный на машинах Дональд был опытным шофером. Лили мы посадили рядом с ним, а я сел сзади, с сестричками. Ветер дул поверх лобового стекла, лохматил всем волосы. Девушки повизгивали, слегка сползая то влево, то вправо на прогретом солнцем кожаном сиденье, рулил Дональд лихо, ничего не скажешь. Катил по длинным дугам серпантина, все выше и выше от побережья. Магду, сидевшую рядом, похоже, нисколько не смущало, может, даже радовало, что бедра наши на поворотах соприкасались; Луиза весело смеялась, но крепко-крепко сжимала ремень со своей стороны. Платье на ней было с узором из алых, широко распахнутых граммофончиков. Гибискусы.
Офицерский клуб находился почти в центе городка, в довольно обветшавшем розовом палаццо, с пальмами перед фасадом. Мы вошли в помещение, похожее на большую пещеру, там стояли столики и легкие раскладные кресла, на потолке жужжал допотопный вентилятор. Дом был реквизирован у какого-то богатого семейства. Буквально накануне вечером два сержанта из инженерных войск установили здесь деревянную барную стойку и полки за ней. С дополнительными поставками случались перебои, но готовили итальянские повара превосходно. Мы купили американских сигарет и заказали вермут.
Посетителей было человек пятьдесят, примерно двадцать из них — британские офицеры. Остальные их знакомые, американцы, канадцы, французы и итальянцы, и весь этот приглашенный контингент стремительно накачивался алкоголем.
Лили Гринслейд говорила с легким акцентом американского юга, и в ее голосе слышались нарочито меланхоличные модуляции. Из открытых на мысках туфелек выглядывали по два красных ноготка.
— У вас в семье есть какие-нибудь связи с Соединенными Штатами? — спросила она.
— У моего отца вроде были, деловые, — сказал Дональд.
— А что за дела?
— Табак.
— Правда? Тогда он, наверное, знаком с Карнфортами.
— Кто это?
— Эдгар и Мэй. Они родом из Виргинии. Дружат с моими родителями.
— С Карнфортами… эээ… очень может быть. Вы впервые в Европе?
— Нет, конечно. Приезжала, когда училась в колледже. Мы все тогда ездили, почти все. Париж и Рим. Флоренция и Пиза.
— А так далеко на юг Италии забирались?
— Все собиралась, но не было времени. И наши итальянские гиды не советовали. Эдгар Карнфорт в прошлую войну был в Капоретто. Служил в полевом госпитале. Об итальянцах отзывался не лучшим образом.
— Но вы с ним не согласны?
— Не согласна. Дивная культура, чудесные люди. Поэтому, когда возникла возможность приехать сюда с Красным Крестом, я сразу за нее ухватилась.
— А как же муж?
— Я не замужем, — Она подняла безымянный палец без кольца, в том смысле, что это собственный выбор, а не проигрыш. — Можно сказать, я замужем за своей работой.
— Это понятно, — сказал Дональд. — Но странно, что такая женщина…
Я подумал, что самое время пресечь его неловкое ухаживание, и вступил в игру.
— А как же вы все познакомились? — спросил я, посмотрев на сестер, но, ожидая ответа, взглядом задержался на Луизе. Она, пересилив смущение, заговорила:
— Мы все работаем в Красном Кресте. Магда санитаркой в госпитале. Я в офисе, вместе с Лили. Там у нас много женщин…
По-английски она говорила с акцентом, но бегло. Сказав последнюю фразу, посмотрела вниз, на свои руки, потом, осмелев, снова подняла глаза и улыбнулась, всем сразу. Было в ее мимике и жестах что-то такое… хотелось снова и снова видеть эту триаду: глаза опущены, потом взмах ресниц и улыбка.
Ведь как мужчины обычно оценивают женщин? И, насколько мне известно, этот процесс неизбежен. В момент самой беспечной беседы со смехом и шутками идут тайные расчеты и прикидки, в ускоренном, так сказать, режиме. Сколько ей лет, сколько у нее было любовников, какие мужчины в ее вкусе, плоский у нее живот или круглый, ляжки крепкие или дряблые, стоит ли вообще игра свеч? А если стоит, сколько времени ты готов потратить на эту игру?
Но когда я разговаривал с Луизой, никаких таких мыслей не возникало. Хотелось лишь видеть ее глаза, слушать ее голос, очень необычный, с огромным диапазоном, то он звенел как колокольчик, то, когда она опускала глаза, переходил в низкое грудное контральто. Как на фразе: «Там у нас много женщин…» Что касается «аудиторской проверки» ощущений, вероятно, я провел ее еще там, на платформе в море, мне хватило одной секунды. Возможно. Возможно, такая проверка была, но сам я этого не осознавал. Зато хорошо осознавал, что не могу наслушаться ее голоса, ну пусть еще что-нибудь скажет…
Вскоре к разговору подключилась Магда, так что к тому моменту, когда официант позвал нас в обеденный зал со старинными люстрами, все формальности были уже соблюдены и мы общались как давние приятели.
Обедающая публика вела себя шумно, даже очень. Все были в форме с соответствующими знаками отличия, но оживленный гомон и смех говорили о том, что здесь про субординацию не вспоминают.
