— Миледи, не доставите ли вы мне удовольствие?
Федра покачала головой:
— Спасибо. Я не хочу танцевать…
Толбот встал с качелей, подошел к Федре и протянул ей обе руки.
— Идемте, Фе, — приказал он. — Мы не привлечем к; себе ненужного внимания, если станем танцевать.
Она заколебалась.
— Вы не умеете танцевать вальс? — продолжал он мягко настаивать.
Она неловко приподняла одно плечо.
— Просто я давно этого не делала, — призналась она. — И никогда не танцевала на публике.
— Но ведь в школьном классе вы танцевали?
— Да, в школе случалось.
На лице Толбота снова появилась улыбка, не такая игривая, как раньше, и ямочка на подбородке обозначилась чуть заметнее.
— В таком случае не упустите свой шанс, моя дорогая. — Его голос завораживал ее. — Идемте, вы попадете в руки настоящего мастера.
Тело Тристана казалось таким большим, теплым, уютным, он открыл ей свои объятия, он приглашал ее, ждал. Ощущая где-то в глубине души неуверенность и даже страх, Федра улыбнулась и положила руку на его крепкое плечо. Позволила ему прижать ее к себе. Чуть сильнее, чем следовало.
И они начали танцевать.
Их пальцы переплелись, его ладонь плотно прижалась к ее ладони. Тристану нравилось именно так держать ее руку, ему казалось, что теперь на какое-то время Федра стала принадлежать ему, что пока она никуда от него не убежит.
Время от времени его губы касались ее уха.
— Ты совершенство, Фе, — прошептал он. — Такая легкая. И восхитительно красивая. Кто-то будет каждый день танцевать с тобой в гостиной. Каждый день в течение всей твоей жизни.
— Что за глупости вы говорите, мистер Толбот, — пробормотала она.
Музыка то становилась громче и обрушивалась на них водопадом звуков, то делалась тише и журчала, как совсем маленький лесной ручеек. Их тела, послушные этому потоку, двигались так, словно были одним целым, словно они срослись и превратились в одно живое существо. Они удивительно подходили друг другу. Тристан вел ее, а она с удовольствием подчинялась ему. В какое-то мгновение Тристан закружил ее так сильно, что у нее все поплыло перед глазами. Но в то же время в душе у Федры что-то приподнялось, что-то развернулось. И это что-то было очень похоже на радость, восторг, те чувства, которые ей не так часто случалось испытывать.
В руках Тристана она чувствовала себя спокойно. Он был сильным и уверенным в себе, его тело, удивительно изящное и подвижное, легко скользило по траве, увлекало ее за собой. Вокруг них кружились другие пары, поглощенные музыкой, захваченные собственными ощущениями. Льющийся из окон свет, рассеянный свет фонарей в саду, тени деревьев и людей — все снова слилось в один вращающийся вихрь. Внутри ее продолжало расти радостное чувство, оно захватывало все ее существо и заставляло кровь быстрее бежать по венам. Оно было чем-то совершенно новым, незнакомым, чем-то, чего раньше она никогда не испытывала.
Его губы продолжали прикасаться к ее уху.
— Сколько бы мы ни ссорились, Фе, — прошептал Толбот, — наши тела находятся в полном согласии. Они словно созданы друг для друга. И мне кажется, именно это должно волновать нас в первую очередь.
Наверное, ей следовало сейчас засмеяться. Или упрекнуть его. Но Федре не хотелось словами разрушать очарование этого прекрасного мгновения. С неба на них смотрела луна, большая, белая, как будто сделанная из тончайшего фарфора, сквозь который просвечивал неяркий голубой свет. Их взгляды снова пересеклись, и между ними проскочила искра. Та самая искра, которая мгновенно пробуждала в ней физическое желание. Она просто наслаждалась исходящими от него флюидами, приводящими ее в радостное возбуждение.
— Вы действительно отлично танцуете, мистер Толбот. Вам нет равных в танцевальном зале, — наконец сказала она. — Зоуи говорила мне, что вы покорили всех своими талантами.
Глаза Тристана потемнели.
— Полагаю, этот дар достался мне в наследство от моей матери, — пробормотал он, сильнее прижимая к себе Федру. — Но я обладаю и другими талантами, моя дорогая. И ими восторгаются даже еще больше.
— Ваша репутация всем хорошо известна.
— Да? И чем же я так прославился? — Его улыбка сделалась слегка насмешливой. — Своей любовью к удовольствиям?
Она выдержала его взгляд.
— Да, собственно говоря.
— Страсть, Фе, может быть красивой. Я люблю женщин, они доставляют мне удовольствие. Я не разбиваю сердца на спор, и я не развращаю невинных.
Внезапно Федра почувствовала, что ноги у нее подкашиваются.
— Это все красивые слова, сэр, — возразила она. — Я вижу, что в вас есть нечто темное и опасное. И еще какая-то печаль. Мне кажется, вы не хотите показывать все это другим. Поэтому любовь к удовольствиям и развлечениям — это лишь ваша часть. Я права?
Уголок его губ приподнялся, а в глазах на мгновение вспыхнул огонь, который тут же погас.
— У вас просто слишком сильное воображение, миледи, — ответил он. — Давайте не будем превращать наш приятный легкий флирт в нечто тяжелое и серьезное.
— Я не флиртую, — проговорила она.
— А я не собираюсь обнажать мимоходом свою душу, — парировал он. — К тому же, как ни прискорбно, обнажение души — скучнейшая в мире вещь, и не много найдется охотников выслушивать это.
На Федру нахлынул приступ раздражения, но внезапно Толбот перестал ее кружить, и она остановилась. На террасе появилась миссис Уэйден, и было заметно, что она раздосадована.
— Прошу прощения, леди Федра. — Голос миссис Уэйден сливался с музыкой. — Но за вами пришли ваша мать и сестра.
Федра глубоко вздохнула и отошла на шаг назад.
— Не забывайте, Фе, что проблема с убитым на Стрэнде русским еще не решена, — проговорил он, и в его глазах появилась жесткость. — Не пытайтесь играть со мной, миледи.
Ее глаза расширились. А сердце так сильно забилось, что Федра перестала что-либо слышать, кроме его оглушительного стука.
— Я не могу… поверить, что вы говорите это серьезно..
— Верьте мне. — Он выпустил ее руку. — Напишите мне, где и когда мы встретимся. Иначе мне придется прийти к вам. Я приду к вам домой на Брук-стрит и предстану перед всей вашей замечательной семьей.
Теперь Федра поспешно схватила его за руку.
— Подождите минуточку, сэр, — прошептала она, чувствуя, как ее захлестывает гнев. — Не надо так торопиться. Можете считать, что я уже пригласила вас к себе домой, но только вы должны помнить, что никто из членов моей семьи ничего не знает о человеке, убитом на Стрэнде.
— Вы снова лжете. — Его тон был холодным и отчужденным. — Вы что-то знаете о Горском. И ради вашей же собственной безопасности вам следует все мне рассказать.
