И вот тут в его классе появился Смайл. Сын более чем преуспевающего индийского врача (среди пациентов которого, кроме прочих знаменитостей, были даже несколько членов британского королевского дома), переехавший по распоряжению своего знаменитого отца из Дели в Лондон – для завершения образования, – был тих, вежлив и сдержан. А манеры новичка были настолько безупречны, что он казался бо́льшим англичанином, чем все англичане вместе взятые. Неуправляемый виконт Хадсаккер, уже выброшенный «за поведение, недостойное джентльмена» из полутора дюжин школ рангом повыше и ожидающий исключения также и из Гринвея, попытался было изобразить из себя «белого сагиба»… Но юный индус, ослепительно улыбаясь, увел «дикого лорда» в закуток между стеной спортивного зала и живой изгородью, где обычно разрешались всевозможные мелкие конфликты (бокс – спорт джентльменов, не так ли. Вернулись они не более чем через четверть часа: виконт выглядел несколько позеленевшим, а на темно-смуглом лице юного индуса сияла все та же ослепительная улыбка. Из-за которой он, собственно, и получил свое прозвище. Все равно настоящее его имя, состоящее, кажется, из сплошных согласных, никто даже выговорить не мог. Хардсаккера, который хотя и стал после этого несколько тише, все равно скоро исключили, а Смайл заработал всеобщее уважение и даже, пожалуй, любовь. Впрочем, казалось, что он не нуждался ни в том, ни в другом. Не искал ничьего общества, был безразличен как к подначиваниям, так и к заискиваниям: отец привез его в Лондон «для завершения образования» – и Смайл учился. Учился лучше всех. И – больше всех. В своем вполне юном возрасте он уже был членом Королевских астрономического, географического и орнитологического обществ и даже выпустил собственноручно подготовленный каталог «Птицы горного Индостана».
Вот бы мне такие мозги, печально думал Егор, сидя как-то вечером в библиотеке у камина с ноутбуком на коленях, пытаясь вникнуть в трактат о системах снабжения и обеспечения британской армии и в который раз посылая автору занудного даже по меркам викторианской эпохи опуса пожелания гильотины, четвертования и полной пазухи муравьев. Смысла в этом не было, разумеется, никакого: проклятый автор давным-давно скончался – в собственной постели, от глубокой старости. Ну по крайней мере точно не на поле боя. Кавалер того, кавалер сего, список наград хоть рулеткой меряй. А толку?
Вот лежит этот лорд, представил себе Егор, желтый и даже лежа надменный, на фамильной кровати в фамильной спальне фамильного замка… в окружении фамилии в полном составе. Все согнулись в поклоне, ждут – когда наконец старый хрыч уже преставится.
Епископ – Егор увлекся и начал представлять сцену в лицах – и сам дряхленький старичок, наклоняется, кряхтя, к гигантскому смертному одру, махнув рукой присутствующим: тише, мол, замолчите все!
– Что вам угодно пожелать, сэр Мортимер?
Умирающий – желтый, как бумага средневекового фолианта, – устремляет горящий взор в стрельчатое окно, сквозь переплет которого недовольно глядит полная луна, и шепчет, практически шелестит:
– Я желаю, чтобы все средства от издания моих ученых трудов были переданы русскому юноше, который их законспектирует полтора века спустя. Это моя последняя воля!
Епископ в ответ только негромко смеется.
Вот только смех у него не старческий, дребезжащий, а звонкий, мелодичный, удивился Егор. Оказалось, что за ним уже давно наблюдают.
– Ваше воображение делает вам честь. – В дверях библиотеки стоял улыбающийся, как всегда, Смайл. – Простите, мистер Воронгтсофф, что я нарушаю ваше ученое уединение. Но вы так интересно рассуждали вслух, что мне непременно захотелось вмешаться. Увы, вынужден вас поправить. История сохранила последние слова блистательного мужа, с чьим опусом вы так отважно сражаетесь. Смерть сэра Мортимера была не столь благостна. Он умер, так и не вернувшись домой из колонизированной Индии, от дизентерии и, ненадолго придя перед смертью в сознание, выругался: «Откуда воняет? В этой проклятой стране все прогнило!» По крайней мере, так пишет в своих мемуарах его непутевый наследник. Это неофициальная, разумеется, версия.
– А есть и официальная? – Егор смотрел на Смайла во все глаза.
– Само собой. – Тот пожал плечом. – Что-то вроде «миру нужна чистота» или еще какой-то высокопарный бред в этом духе.
Егор внезапно почувствовал, что сон, только что наваливающийся, как полдюжины матрасов, куда-то вдруг подевался:
– Называй меня Джордж. Воронцов для англоговорящих выходит слишком сложно.
– Как? – Смайл нахмурился. – Во-рло-нг-тс-офф?
– Нет-нет, – помотал головой Егор, радуясь, что хоть в чем-то всезнающий индийский вундеркинд не идеален. – Говорю же, русская фонетика – язык сломаешь, брось. Просто Джордж.
– Да, Джордж, спасибо. – Смайл вежливо кивнул. – Но пожалуйста, повтори? Во-ро-нг-тс-офф? Не так?
– Э-э… – Егор изо всех сил сдерживался, чтобы не засмеяться. – Не совсем. Во-рон-цов. В конце не «ф», а «в», не носовое «нг», а просто «н», и, главное, не «тс», а «ц». Во-рон-цов. А, и «р» не такое горловое. Не «рл», а «р-р-р».
– Вор-рон-тсоф, – старательно двигая губами и почему-то бровями, повторил Смайл.
Такая серьезность и требовательность к себе внушали уважение. Егор кивнул:
– Ну, почти. Во-рон-цов.
– Во-рон-тцов, – после трехсекундного размышления повторил «вундеркинд».
– Гениально! – Егор захлопал в ладоши. – Еще чуть-чуть потренируешься, и «ц» тоже будет такое, как надо.
– Да, спасибо. Я, собственно, именно потому сегодня и подошел. Мы можем быть друг другу очень полезны. Я заметил, что у вас страдает английское произношение.
– Ну да, – удрученно вздохнул Егор, – хоть к логопеду иди или к частному преподавателю. Но это требует много времени и серьезных финансовых вложений. Я пока не готов.
– Нет-нет, не нужно логопеда, – замахал рукой Смайл. – Нужен другой человек.
– То есть?
– Второй человек, – еще непонятнее пояснил «вундеркинд». – У меня хороший английский, у вас – русский. Мы можем, – он вдруг перешел на русский и довольно чисто произнес, – идти на свидание.
Егор, расхохотавшись, тоже ответил по-русски:
– Никогда так не говори. Свидание – это… ну, это встреча, конечно, да, но… вот мы сейчас встретились, у нас встреча. Но не свидание, свидание было бы, если бы кто-то из нас оказался девушкой. Ну или… сейчас времена такие… если бы у нас была любовь, предположим…
– О, как Элтон Джон? – Подвижные брови вздернулись, морща смуглый лоб.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
