– Что-нибудь в этом роде. Но «встреча» тоже ни при чем, как и «свидание». Надо было сказать вообще другое: «навстречу», – он изобразил двумя руками «бегущих» навстречу друг другу человечков, – а не «на встречу», – он обвел руками их «встречу у камина» в библиотеке.
– Отличный! – Смайл заулыбался еще шире. – Русский – очень богатый язык. Как санскрит. – Он вдруг прострекотал что-то непонятное, но очень мелодичное. – Английский простой. Бедный. Легко быстро наладить. Можем друг другу помогать?
– Отлично! – Егор закивал так энергично, словно хотел взболтать собственные мозги. – И называй меня Джордж, ладно? Как говорят по-русски, давай на «ты».
– Да, о’кей. На «ты», не на «вы», правильно? В английском только «ю», это нет интересно. Русский интересный. Давай сейчас? Я включаю диктофон и начнем?
С этого момента для Егора началась новая Англия. Оказалось, что это совсем не та страна, которую он знал до сих пор. Смайл не только «налаживал» английский Егора, он легко и необидно помогал избавляться от лишней «русскости». От московских, слишком торопливых интонаций, от чересчур активной жестикуляции, от неуверенности перед продавцами и прочей обслугой. Не задумывайся, говорил Смайл, они просто работают, ты же не стесняешься собственного ноутбука. Учил вести себя в ресторанах, выбирать галстуки и заказывать костюмы.
– Джентльмен, – добродушно объяснял Смайл все с той же неистребимой улыбкой, – вполне может носить драные джинсы и линялую футболку, даже босиком может ходить, джентльменом он от этого быть не перестанет. Но, – поднимал парень палец, подчеркивая важность произносимого, – костюмы джентльмен заказывает у портного. Никаких магазинов готового платья, это фу, дешевка, даже самые дорогие. Кстати, – улыбался Смайл, – приличный портной, если, конечно, не соваться к тем, у которых одевается королевская семья, обойдется в итоге дешевле, чем магазин готового платья.
Там-то, у портного, и настиг Егора удар судьбы. Дверь в дверь с «мастером джентльменов» располагалось дамское ателье. Холл у них был общий.
А вот не надо, поругивал он потом сам себя, не надо оборачиваться, заслышав родную речь. Тем более в приличных местах. Мало ли по Лондону русских шляется? Обернулся – получи!
Обернулся Егор, услышав реплику, режущую контрастом между нежной интонацией и грубым, почти вульгарным смыслом. А уж этот проклятый, растянуто-акающий московский говорок, который сам Егор столь тщательно вытравливал из своей английской речи, – как не узнать?! Да хоть в тысячной толпе, а тут и вовсе:
– Маму-уль! Если этот храбрый портняжка еще станет лапать меня за задницу, я ему все рога пообломаю, – нежно тянул ангельский голосок.
С такой же ангельской улыбкой, механически отметил Егор, чувствуя, что не в силах отвести от видения глаз. В голове точно взорвался фейерверк, а в сердце одна за другой начали взрываться петарды.
Господи! Зачем я обернулся, почти в отчаянии подумал он. Ведь погиб, насмерть погиб. Ведь не предполагал да и не мог предполагать, что ожидаемое явление долгожданной любви – а кто ее не ждет в таком юном возрасте? – окажется таким сокрушительным? Мир в одно мгновение разлетелся на сверкающие осколки, и любое пространство, где нет Ее, могло быть лишь безжизненной пустыней.
При этом он стопроцентно не смог бы хоть сколько-нибудь внятно описать явившееся ему чудо. Как рассказать какому-нибудь папуасу о северном сиянии? Ну да, у девушки были руки, ноги, глаза, волосы, губы… Но как определить все это словами простого английского или пусть даже русского языка? Фигура? Божественная… Глаза? Озаряющие, пронизывающие, искрящиеся… Волосы? Что-то такое сверкающее, ослепительное… Егор даже не мог бы сказать, блондинка перед ним или брюнетка. Но мечтания Егора были прерваны.
К девушке подошла дама в норковом палантине – вероятно, мать, – и, поджав губы, неодобрительно покачала головой. За дамой торопилась управляющая:
– Следующая примерка, миссис Грейс, через два дня. В какое время вам будет удобнее?
– Давайте после шести, – бросила женщина и добавила по-русски, повернувшись к дочери: – Что ты меня вечно позоришь! А если кто-нибудь здесь понимает…
– Да ла-адна-а! Англичане никогда никаких языков, кроме своего, не знают. А если кто и понимает, па-адумаешь! – с той же улыбочкой протянула девушка, с любопытством оглядывала посетителей и вдруг наткнулась на ошарашенный взгляд Егора. Искра недоумения в ее глазах сменилась любопытством, потом откровенным весельем. Она поднесла ко лбу руку и показала таращившемуся на нее юноше «козу».
Если бы он не сидел в кресле, наверняка хлопнулся бы на пол. А так лишь сидел и тупо твердил про себя: через два дня после шести, через два дня после шести.
– Эй, Джорджи, тебе нехорошо? – Смайл склонился над ним с нескрываемой озабоченностью.
– Ничего, – пробормотал Егор по-русски. – Я просто выпал в осадок.
– Выпал в осадок? Как соль? Я не понимаю. Объясни. – Он включил диктофон…
Следующие два дня Егор пылал, как в лихорадке, то взлетая к небесам на крыльях надежды, то падая в бездну отчаяния, только что на стены не кидался. В мозгу теснились какие-то сумасшедшие картины. Вот он подходит к ней, встает на колени… Нет, на одно колено, как мушкетеры перед королевой… Ужас, сегодня даже самые ненормальные попрошайки в Сохо так не делают, бред какой-то. Надо написать письмо и незаметно сунуть ей в карман. Нет, не на компьютере, пошлость какая, ни в коем случае – только от руки!
Он кидался к столу, писал, приходил в отчаяние от корявости выходящих из-под его пера фраз, рвал написанное в клочья, снова писал, снова рвал… По-русски, по-английски, снова по-русски… Пачка бумаги, казавшаяся бесконечно толстой, иссякла как-то неожиданно быстро. Егор схватил рулон бумажных полотенец, начал писать на них – ручка дырявила мягкую, совсем не рассчитанную на эпистолярное использование бумагу, чернила растекались, черт бы их побрал! И вообще, любовное послание на бумажных полотенцах… практически на туалетной бумаге… нет, совсем неприлично.
Ладно, бумагу он потом купит. Самую лучшую, благородного цвета слоновой кости, с золотым обрезом. Или с серебряным изящнее? А, это успеется! Сейчас надо отыскать гостиницу, где остановились… Да, он запомнил – миссис Грейс с дочерью. А потом? Потом он туда пойдет? Но он же так и не написал письмо, а подойти и заговорить – точно не сумеет. А, не важно, главное – отыскать, где она живет, а там, глядишь, что-нибудь и для письма придумается.
Список гостиниц в телефонном справочнике оказался каким-то непристойно длинным. Ну десять, ну двадцать, ну пусть пятьдесят! Но их были сотни! И, что еще хуже, почему-то нигде не желали сообщать сведений о постояльцах. Правила у них, видите ли! Какие тут могут быть правила?! У него же совершенно исключительный случай, буквально вопрос жизни и смерти!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
