Когда намеченная ночь наступила, Медея, ни слова не говоря Ясону, пришла к задней калитке дворца Пелия; его дочери, согласно уговору, ее впустили так, что никто не заметил. В большой хороме был разведен огонь и поставлен самый большой треножник с котлом, полным воды. Медея бросила в воду бессильного зелья и сказала Пелиадам:
— Теперь за вами дело.
Царская спальня была тут же рядом, и в ней горел светильник. Пелиады ушли; ни крика, ни стона; старик был сразу прикончен. Но продолжать страшное дело Пелиады уже не могли:
— Иди ты! — сказали они Медее.
Та отказывалась, ссылаясь на уговор. Пришлось несчастным самим кончать, что они начали. Бледные, шатаясь от испытанного ужаса, стояли они у котла, дожидаясь чуда. Вода кипела, бурлила, но чуда не наступало.
— Когда же он оживет?..
— Оживет ли он?..
— Не знаю, — холодно отвечала Медея, — я вам говорила, что дело это трудное…
— Злодейка! — крикнули Пелиады. — Ты убила его!
— Не я, — возразила она — и покинула хорому.
Пелиады в отчаянии кинулись к брату своему Акасту; дворец огласился криками. К утру на площади собрался народ. Акает к нему вышел, ведя с собой невольных отцеубийц. Те, не жалея себя, во всем покаялись. Народ их не оправдал — скверна отцеубийства все-таки нависла над ними, и они должны были отправиться в изгнание. Но и Медею не пощадили: не помогло ей и то, что ее собственные руки были чисты от крови. Народ требовал ее выдачи; вместо нее явился к нему Ясон.
— Скажи, знал ты о деле? — спросил его народ.
Ясон имел полное право отвечать: нет; Медея действовала без его ведома. Но он вспомнил свою клятву: «…не бросать тебя, чтобы ни случилось».
— Она — моя жена, — сказал он уклончиво, — и отвечаю за нее я.
— Тогда вы прокляты оба! — крикнул народ. — Нет вам в Иолке ни крова, ни огня, ни пищи, прокляты вы и всякий, кто примет вас и заговорит с вами! Немедленно покиньте нашу страну!
…И потянулось по дороге, ведущей к Фермопилам, скорбное шествие: впереди мужчина с ребенком на руках, за ним женщина, ведущая за руку мальчика, позади несколько рабов и рабынь с поклажей. Это был блестящий вождь аргонавтов, его семья и свита.
21. МЕДЕЯ
Нить событий довела нас наконец до города Коринфа — того города, который, находясь на узком перешейке, отделяющем южный полуостров от Средней Греции, дал свое название глубоко врезающемуся между обоими Коринфскому заливу, того города, который был родиной Беллерофонта, победителя Химеры. В то время, о котором мы говорим, им правил некто Креонт, старинный кунак покойного Эсона. К нему и направился Ясон, в надежде, что он не оставит своим покровительством сына своего кунака. И он не ошибся: Креонт его принял и назначил ему жительством домик на окраине города. Он слышал о смерти Пелия, но Ясона виновным не считал: он сразу понял, что его молодой друг благородно взял на себя преступление своей жены. Его он поэтому часто приглашал к своему столу или давал ему поручение, как это было принято в отношениях царя-хозяина к его молодым гостям; но Медеи не приглашал никогда.
И жизнь Ясона раздвоилась.
У царя он чувствовал себя эллином, родственником, своим. Не раз, после старательно исполненного поручения, они садились вместе в малой хороме у стола; приносили вина; за кубком разговор шел вдвое приятнее. Жены у Креонта уже не было, сыновей он тоже не имел; зато к ним часто приходила его единственная дочь, царевна Креуса, уже дева, со своей прялкой. Тогда разговор менялся: Ясон рассказывал о своих приключениях, о далеких странах и народах, их жизни и нравах. Рассказывал он живо и увлекательно, и Креуса не спускала с него своих голубых глаз. И Ясон не мог не сказать себе, что здесь он имел бы прочное, почетное, завидное положение, если бы…
А дома он был изгнанником, нищим и полуварваром. И что всего больнее — он знал, что для такого же положения он воспитывает и своих сыновей. На что, в самом деле, мог он рассчитывать? Креусу не сегодня-завтра выдадут замуж; тогда у Креонта будет зять, и он займет у него то положение почти сына, которое он ныне предоставляет ему, Ясону, — о нем забудут, а об его детях подавно. И когда его дети ласкались к нему, слезы навертывались на его глаза: он так их любил и все-таки ничего для них сделать не мог. А между тем подумать только, что бы было, если бы здесь с ним не было Медеи. Креусу бы, конечно, выдали за него, в этом он не сомневался. Положим, у них бы со временем родились и свои дети, из коих старший, как внук Креонта, стал бы наследником. Да, но они были бы родными братьями его теперешним сыновьям от Медеи, и те стали бы уже не изгнанниками, нищими, поселенцами, а первыми вельможами в царстве. И когда он переводил свои взоры с детей на жену, вражда и досада пылали в его глазах. Неужели она не понимает, спрашивал он себя, что она стоит поперек дороги счастью собственных детей?
Но Медея этого не понимала. Она понимала только, что она любит Ясона больше собственной души, что она ради него оставила свой дом и свою родину, что она ради него дважды уже стала преступницей и станет таковой еще сколько угодно раз — и что он поклялся ей не бросать ее, что бы ни случилось.
Однажды Креонт спросил его:
— Как гласила та клятва, которую ты дал тогда, перед алтарем Гекаты?
Ясон ее повторил. И Креонт ему ответил:
— Исполнение первого условия от тебя не зависит, у вас в Фессалии полное беззаконие, но у нас закон есть, и он не признает брака эллина с варваркой. Медея тебе здесь — не законная жена и даже вообще не жена: ты развелся с ней в тот самый миг, когда ты переступил границу коринфской земли.
Вскоре затем Ясон объявил Медее, что царь, чтобы удобнее пользоваться его помощью, требует его переселения к себе во дворец. Медея, пораженная, встала со своего места и подошла к нему:
— А мы? — тихо спросила она, вперяя в него глубокий, пристальный взор.
— Вы останетесь здесь, — смущенно ответил ей Ясон, — но не бойся; у вас будет всего вдоволь, и я часто буду вас навещать.
— Ясон! — продолжала Медея дрожащим голосом. — По нашим варварским законам муж не навещает жену, а живет с ней.
— По нашим эллинским — тоже, — ответил Ясон с ударением — и, расцеловав детей, ушел.
Прошло еще некоторое время. И вот однажды, когда Медея была занята по хозяйству во внутреннем помещении дома, ей показалось, что на улицах города она сначала издали, затем все ближе и ближе слышит ликующие клики: «Гимен, Гименей, Гимен!» «Какая-то свадьба в Коринфе, — подумала она. — Мне какое дело? Да, все ближе, все явственнее. Детей бы убрать от толпы, — подумала она, — они как раз играют на площадке перед домом». Вдруг, весь радостный, к ней вбегает старший.
— Мама! — кричит. — Выходи скорей! На золотой колеснице едет наш отец — такой нарядный, такой прекрасный!
У Медеи подкосились ноги; все же она собралась с силами, выбежала на улицу. Колесница уже миновала дом, но она узнала Ясона, и рядом с ним…
— Проклятье! — крикнула она и, не помня себя, побежала вслед за колесницей. Соседки схватили ее и насильственно увели в дом. Долго билась она в их руках, произнося проклятья и угрозы, и против мужа, и против его новой жены, и против тестя; наконец силы ее оставили, и она впала в тупое забытье.
Никто в свадебном шествии не заметил появления покинутой; громкие звуки песни заглушили ее отчаянный крик. Но царю донесли про ее угрозы, и он призадумался. Одинокая женщина ему не была страшна; но эта женщина была волшебницей: он стал ее бояться. В первый раз со времени ее прибытия он преступил порог ее дома — и объявил ей, что он не разрешает ей долее оставаться в Коринфе:
— Ты немедленно заберешь детей и пойдешь искать себе нового пристанища; я не уйду отсюда, пока ты не исполнишь моей воли.
Медея пала к его ногам; ну да, она погорячилась, но пусть и он войдет в ее положение. И она уйдет, если нужно, но все же не сразу: пусть он дарует ей только один день, чтобы она могла приготовиться, сообразить, куда ей, варварке, обратиться, да еще с детьми… Побежденный ее мольбами, царь наконец уступил:
— Пусть один день, но не более. С этими словами он ушел. Медея тотчас вскочила на ноги:
— Спасибо! Один день — больше, не нужно для Медеи. Один день — и она отомстит вам за все, также и за это последнее унижение!
Узнал и Ясон о суровом решении царя, и совесть шевельнулась в нем; он отправился к Медее. Та встретила его градом проклятий. Он дал успокоиться ее ярости и затем ей спокойно ответил:
— Богами клянусь, Медея, что я решился на этот шаг только ради своего дома, своих детей.
Он описал ей то положение, которое им грозило раньше, и то, которое он может создать для них теперь:
— Не бойся, я не брошу ни их, ни тебя. Вы все вернетесь, а пока вам даст убежище благочестивый Амфиарай, мой товарищ по плаванию. Живет он близко, в Аргосе; ты передашь ему это письмо…
