вино и приправы, — Ота уже не был голоден. А через несколько мгновений, наконец-то, появился Синдзя.
— Где ты был? — спросил Синдзя. — Я пол-ладони бегал по зимнему саду, но так и не нашел тебя.
— Я могу спросить то же самое. Я, наверно, послал за тобой половину всех слуг во дворце.
— Я знаю. Меня нашли шестеро. И было неудобно говорить им всем, что я занят. Ты должен пойти со мной.
— Ты был занят?
— Ота-тя, ты должен пойти со мной.
Ота тяжело вздохнул и принял позу, которая требовала подчинения. Синдзя поднял брови и ответил позой, которая содержала оттенки вопроса и вызова.
— Я не собираюсь никуда идти, пока не закончу есть, — сказал Ота. Ему было стыдно, что в голосе прозвучало раздражение, но не настолько, чтобы не сказать это. Синдзя наклонил голову, шагнул вперед и поднял конец стола. Тарелки и пиалы покатились на пол, одна разбилась. Ота оказался на ногах, не помня, когда вскочил, его лицо горело, словно он глядел в огонь. От ярости в ушах грохотала кровь.
Синдзя отступил назад.
— Я могу приказать тебя убить, — сказал Ота. — Ты знаешь, что я могу приказать тебя убить.
— Ты прав, — сказал Синдзя. — Это переходит все границы. Я извиняюсь, высочайший. Но ты должен пойти со мной. Сейчас.
Влетели слуги с глазами, похожими на маленькие луны; их руки заметались над останками ужина.
— Что случилось? — спросил Ота.
— Не здесь. Там, где никто нас не услышит.
Синдзя повернулся и вышел из комнаты. Ота заколебался, пробормотал ругательство, которое заставило слуг отвернуться, и последовал за ним. Когда его гнев угас, он увидел напряжение в шее и плечах Синдзя. Там были все виды знаков, который он должен был разобрать сразу. Он устал. Ему нехорошо.
Синдзя жил в апартаментах третьего дворца, где должен был жить второй сын хая Сарайкета, если бы существовал хай Сарайкета или его сыновья. Стены были сделаны из черного мрамора, настолько отполированного, что сама темнота сверкала в свете факелов. На отделанных серебром дверях все еще оставались ямки в тех местах, где руки гальтов вырвали из них драгоценные камни. Тем не менее они были великолепны. Возможно даже более великолепны, чем тогда, когда были невредимы; шрамы создали характер.
Не говоря ни слова, Синдзя подходил к каждому окну по очереди, высовывал голову в ночь, потом закрывал ставни, как наружные, так и внутренние. Ота стоял, спрятав руки в рукава, в сердце поднималась тревога.
— Что случилось? — опять спросил Ота, но его друг только принял позу, которая просила терпения, и продолжил закрывать окна. Закрыв все, он выглянул в коридор, отослал слугу, закрыл главную дверь и заложил ее на засов.
— У нас неприятность, Ота-тя, — сказал Синдзя. Он тяжело дышал, словно человек, который взбежал по лестнице.
— У нас их сотни, — ответил Ота.
— Остальные не имеют значения, — сказал женский голос из темной спальни. Ота повернулся.
Идаан оказалась ниже, чем он помнил, хотя и шире в плечах и бедрах. Волосы поседели, тяжелая дорога испачкала ее дешевое зеленое платье. Она отступил назад, даже не осознав этого. При виде сестры сердце сковал холод, предзнаменование смерти, но он не показал вида.
— Почему ты здесь? — спросил он.
Его сосланная сестра поджала губы и пожала плечами.
— Благодарность, — сказала она. — Ты убил моего любовника и всю его семью. Ты забрал все, что у меня было, включая мое настоящее имя, и послал меня в мир выживать.
— Я не извиняюсь, — сказал Ота.
— А разве я прошу? Это самое лучшее, что кто-то сделал для меня, — сказала Идаан. — И я имею в виду именно это. Я пришла, чтобы заплатить долг. У тебя большие неприятности, брат мой, и только я могу тебя предупредить о них. Андаты возвращаются обратно в мир. И на этот раз поэты тебе не ответят.
Глава 8
На высокогорье осень пришла рано. Хотя листья еще были зелеными, а трава — густой, Маати почувствовал изменение. Это был еще не холод, но его предчувствие: воздух, бывший при летней жаре мягким и оцепеневшим, стал острым. Еще несколько недель, и деревья покроются красным и золотым, утро станет приходить позже, а закат — раньше. Бесконечное изменение опять изменит мир. В первый раз за многие годы Маати обрадовался этой мысли.
В дни, последовавшие за его возвращением, жизнь вошла в привычный ритм. По утрам он и студентки занимались обычными хозяйственными работами, которые требовала школа: надо было починить клетки для цыплят, привезенных из Утани, подмести дорожки, помыть стены и вымести паутину из углов комнат. В полдень они заканчивали, ели и отдыхали в тенистых садах или на длинных пологих холмах, где он учился, когда был мальчиком. После чего возвращался к себе, готовился к занятию и писал в книге, пока глаза не начинали болеть. Тогда он ложился спать, ненадолго, и просыпался перед вечерней лекцией. И всегда, независимо от дня, разговор возвращался к Ванджит и Ясности-Зрения.
— А можно как-то использовать то, что иногда видишь вещи, которых нет? — сказала Маленькая Кае.
— Ты имеешь в виду сны? — спросила Эя.
Маати, стоявший на возвышении, наклонился вперед. Классная комната была больше, чем им требовалось, все шесть студенток сидели в первом ряду. Высокие узкие окна, никогда не знавшие стекол, разрешали порывам вечернего ветра шевелить фонари. Сегодня он закончил свои замечания пораньше. Он обнаружил, что сейчас нет необходимости заполнять время знаниями, как раньше. Несколько замечаний и комментариев подталкивали разговор и анализ, и часто довольно далеко от того, что он имел в виду. Но почти всегда плодотворно и всегда интересно.
— Сны, — подтвердила Маленькая Кае. — Или когда ты, по ошибке, принимаешь одно за другое.
— У моего брата была горячка, — сказала Ашти Бег. — И он три дня видел крыс, проходящих через стены.
— Не думаю, что это как-то можно использовать, — сказала Эя. — Определения, на которых мы основывали проект, все взяты из медицинских текстов. Они имеют дело с настоящей функцией глаза.
— Но если ты видишь что-то не глазами… — начала Маленькая Кае.
— Тогда ты их выдумала, — спокойно и уверенно сказала Ванджит. — И всем переходам к ясности помешает противоречие.
— Какое противоречие? — спросила Большая Кае.
— Кто может ответить? — сказал Маати, бросаясь в стычку. — Это хороший вопрос, но кто-нибудь из вас должен быть способен ответить на него. Ашти-тя?
Более старая женщина цыкнула зубом. В окно влетел воробей, его крылья на мгновение затрепетали в воздухе, как флаг; потом он вылетел.
— Ясность, — медленно сказала Ашти Бег. — Ясность дает возможность видеть мир
