— В тринадцать лет стал мужчиной? — улыбнулась Лорна, очень удивившись. В моей стране он был бы еще школьником, играл в футбол и вечно попадал во всякие детские неприятности. — Она стиснула пальцы. — Захра, пожалуйста, приготовь мне ванну. Я должна смыть с себя песок. Минувшей ночью мы попали в песчаную бурю… Принц Касим нашел меня совершенно случайно.
— Наверное, лелла была очень рада? Лорна встретилась взглядом с ее глазами, ясными и уже умудренными.
— Да, я была рада, — тихо ответила она.
Когда занавеска шатра опустилась за юной арабкой, Лорна бросилась на диван и зарылась лицом в подушки. Эта новость потрясла ее, и сердце девушки заныло. Эмир зовет своего сына, и Касим отправится к нему как можно скорее! Ее он, конечно, с собой не возьмет.
Судьба…
Теперь, когда больше всего на свете ей хотелось быть с ним, его отзывали.
Искупавшись, Лорна сидела в ногах оттоманки, завернувшись в большое полотенце. Она расчесывала мокрые волосы, когда бисерная занавеска раздвинулась и появился Касим, как всегда с повелительным видом, он тоже принял ванну и облачился в мягкий льняной кибр с открытой шеей; волосы его ярко блестели, а глаза были мрачны.
— Хасан уже несет нам ужин, — произнес он. — Ну как, тебе стало легче после ванны? От него еще исходил легкий аромат банных эссенций девушка остро ощутила и его мужскую притягательность, и свою беззащитность.
— Я… мне нужно одеться, — сказала она.
— Не спеши. — Касим присел рядом и, взяв у нее гребень, принялся, к ее огромному удивлению, расчесывать ей волосы, сияющие и мягкие, словно у ребенка после купания.
— Если бы минувшей ночью мы все-таки расстались навсегда, — заметил он, я все равно никогда не забыл бы ощущения мягкости твоих волос, этого сияния, словно в них запутался солнечный луч.
И хотя при этих словах сердце ее заныло еще сильнее, Лорна нашла в себе силы подшутить над ним:
— Принц Касим, да вы никак взяли на себя роль камердинера при своей рабыне?
Он отшвырнул гребень и клещами вцепился ей в плечи.
— Лорна, мой отец лежит почти при смерти в Сиди-Кебире, и на рассвете я уезжаю к нему.
— Мне очень жаль твоего отца. — Девушка говорила совершенно искренне, и ей так хотелось разгладить горестные складки на лице Касима. — Надеюсь, смерть все-таки минует его.
— Он перенес сильный сердечный приступ. Лорна…
— Да, мой господин?
Это обращение вырвалось у нее само собой, совершенно естественно, но Касим посмотрел на нее, словно она опять издевалась над ним.
— Ты хоть понимаешь, что я должен буду принять какое-то решение… относительно тебя?
— Разумеется. — Девушка не осмеливалась поднять на него глаза, боясь взглядом выдать свое безумное желание быть с ним всегда рядом. Гордость уже забыта, утонула в любви, затопившей ее сердце. Господи, только бы не расставаться с ним… Страх усиливал любовь.
Он посидел еще немного, сохраняя на лице суровое, задумчивое выражение, потом со вздохом поднялся на ноги и склонился над постелью.
— Мы должны обсудить это, а сейчас я ухожу, чтобы ты могла одеться. Только поторопись, ладно?
Слабо улыбнувшись, Лорна кивнула, но улыбка тут же увяла у нее на губах, едва Касим ушел. Она принялась надевать одежды, уже не казавшиеся ей чуждыми: шальвары из органди[55] и тунику нежно-розового цвета. Наверное, в последний раз ей приходится наряжаться, чтобы усладить глаза шейха.
Поколебавшись, девушка остановилась на минутку перед бисерной занавеской, но потом, решительно откинув ее, вышла в переднюю часть шатра. Касим сидел спиной, так что она могла еще раз внимательно окинуть взором его широкие плечи, гордую черноволосую голову, изящную позу.
Он обернулся и глаза их встретились. Лорна знала, что вид у нее хладнокровный, но это была лишь маска, за которой скрывались любовь к нему и страх расставания. Теперь она хотела всегда быть его пленницей.
— Наш ужин уже готов и выглядит очень соблазнительно, — сказал Касим. — Ты проголодалась?
Наверное да, ведь мы пробыли в пустыне столько времени!
— Да, пахнет привлекательно. — Лорна уселась на диван среди огромных подушек, а Касим положил ей на тарелку нежнейших цыплячьих грудок, пропитанных пряными ароматами трав, и овощей, приготовленных с маслом. — Не будь Хасан так предан своему хозяину, — смеясь, заметила она, — то мог бы служить шеф-поваром в любом фешенебельном ресторане и пользоваться бешеным успехом.
— Человеку, который всю свою жизнь провел в пустыне, в городе не хватает воздуха свободы.
— А ведь тебе ненавистна даже мысль о том, чтобы расстаться с пустыней, не так ли? — Девушка постаралась, чтобы голос ее прозвучал холодно. Он не должен знать, что ей до боли, до стона хотелось утешить его.
Глаза Касима задумчиво мерцали. В углу шатра источала тепло медная brasero.[56] Вход был плотно завешен. Их уединение оказалось полным, но не безоблачным.
— Если отец умрет, то я не смогу больше свободно жить в пустыне, наслаждаться общением со своими сородичами. — Левая рука его сжалась в кулак. — В пустыне мужчина — это мужчина и более ничего. Там он близок к первоначальной сути — и своей и природы, его окружающей, а зачастую весьма близок и к опасностям. Он может ездить верхом, охотиться, совершенно свободный от разных условностей, закабаляющих горожанина. Я все бы отдал…
Но он тут же прервал свою речь и обреченно пожал плечами. Лорна и сама догадалась, что он все бы отдал, чтобы стать свободным, как Ахмед или кто-либо другой из его людей, разъезжающих с ним по пустыне.
Они поужинали и, после того как Хасан принес кофе, остались опять одни. Сегодня кофе был арабский и издавал такое благоухание, что в нем, кажется, собрались все ароматы Аравии. Он был пряный, густой и такой же горький, как и любовь Лорны к шейху, который принялся мерить шатер широкими шагами, ступая мягко и бесшумно, словно леопард.
Глаза его горели беспокойным огнем. Высокая фигура отбрасывала длинную тень; он курил одну сигарету за другой.
Это беспокойство Лорна нисколько не связывала со своей персоной. При всем трепетном восторге, с которым она теперь относилась к Касиму, его преданность долгу не могла укрыться от нее. Девушка ни минуты не сомневалась, что он безо всяких сожалений или колебаний отошлет ее — свою домашнюю кошечку-игрушку, свернувшуюся в клубок среди подушек, с шелковистой шерсткой, которую украсил жемчугами и лениво поглаживал, играя в часы досуга.
Касим повернулся к ней неожиданным, сдержанно-резким движением и сузившимися глазами стал долго разглядывать ее. От этой неподвижности его собственное тело, всегда такое энергичное, даже несколько утратило свою привлекательность.
