— Когда ты уходил, он был в безопасности? — с беспокойством спросил Кадфаэль, устыдясь в душе, что посмел сомневаться в правильности действий брата Марка.
— Две добрые души присматривают за ним все время, но я думаю, что он будет спать. Он открылся мне, и теперь его рассудок успокоился, а я слагаю с себя эту ношу здесь, — проговорил брат Марк прямо и просто, как духовник, ощущающий себя посредником между законом и Мэриетом. — Он просит сказать Хью Берингару, чтобы тот отпустил узника, который не совершал убийства. Он заявляет, что знает это точно, и кается в совершении смертного греха, так как Питера Клеменса убил он. Застрелил в лесу, говорит Мэриет, чуть более трех миль к северу от Аспли. И еще он просит сказать, что сожалеет, что опозорил свой род.
Марк стоял перед Хью и Кадфаэлем, глядя им прямо в лицо. В глазах молодого монаха отражалось все его честное естество. Хью и Кадфаэль в глубокой задумчивости смотрели на него. Вот, значит, какова развязка! Сын, страстный от природы и быстрый в поступках, убивает; отец, прямой и суровый, однако ревниво сберегающий честь своего рода, предлагает грешнику выбор между публичным позором, который погубит дом его предков, и уходом в монастырь, и сын своего отца предпочитает мучительную для себя жизнь, как в чистилище, постыдной смерти на виселице — позору, который погубит его семью. Так и могло быть! Это отвечало на все вопросы.
— Но конечно же, — заявил брат Марк одновременно и вдохновенно-порывисто, с уверенностью, как мог бы говорить ангел или архангел, и при этом по-детски просто, — это неправда.
— Я не собираюсь оспаривать твои слова, — произнес Хью после долгого глубокого раздумья, — но только ответь мне: ты говоришь так потому только, что веришь в брата Мэриета — у тебя могут быть для этого серьезные основания, — или у тебя есть доказательства? Откуда ты знаешь, что он лжет?
— Я знаю это, потому что знаю его, — твердо отвечал Марк, — но я пытался не принимать это в расчет. Если я скажу, что он не тот человек, который будет стрелять в другого из кустов, а выйдет, станет с ним лицом к лицу и вызовет его на бой, я скажу то, во что неколебимо верю. Но я простолюдин, я не знаю, как среди дворян решаются вопросы чести, как могу я судить об этом? Нет, я проверил Мэриета. Когда он сказал мне то, что сказал, я ответил, мол, для успокоения своей души пусть он разрешит мне позвать нашего капеллана и, как больной, исповедуется ему и испросит отпущение грехов. И он не захотел этого сделать, — сказал Марк и улыбнулся. — При одной мысли об этом он задрожал и отвернул лицо. А когда я стал уговаривать его, он очень разволновался. Потому что он может лгать мне и вам, даже самому королевскому суду, по причинам, которые кажутся ему достаточно серьезными, — договорил Марк, — но он не будет лгать духовнику, а через духовника — Богу.
Глава десятая
После долгих тяжких размышлений Хью сказал:
— Похоже, сейчас от этого парня правды не добиться. Мэриет в постели, у него разбита голова и подвернута нога, так что какое-то время, наверное, он ходить не сможет. Пусть думает, что мы поверили ему, что он нас убедил. Присмотри за ним, Марк, пусть считает, что сделал все так, как ему казалось правильным. Скажи, что относительно нашего узника он может не беспокоиться, его не обвиняют и ничего плохого с ним не случится. Но оставим в тайне то обстоятельство, что мы держим невинного человека, жизни которого ничто не угрожает. Мэриету можно сказать. Но ни одной живой душе, кроме него. Для всех — у нас надежно заперт убийца.
Одна ложь повлекла за собой другую, и хоть брату Марку и казалось, что лжи не по дороге с правдой, он понимал, что пути Господни неисповедимы, и соглашался, что ложь может помочь открыть правду. Он заставит Мэриета поверить, что тяжкое испытание для него закончилось, признание принято, и Мэриета перестанут мучить кошмары, он будет спать, не испытывая ни страха, ни надежды, только безотрадное удовлетворение от добровольно принесенной жертвы, и готовиться к переходу в лучший мир.
— Я позабочусь, чтобы, кроме него, никто не узнал, — сказал Марк. — И я обещаю, Мэриет будет в вашем распоряжении, как только понадобится.
— Хорошо! Тогда возвращайся к своему больному. Мы с Кадфаэлем тоже скоро придем.
С сознанием выполненного долга Марк отправился в обратный путь через город и предместье. Когда он ушел, Хью и Кадфаэль долго смотрели друг на друга в задумчивости.
— Ну?
— Хорошо придуманная сказка, — отозвался Кадфаэль, — похоже, большая ее часть — правда. Я согласен с Марком, я не верю, что мальчик — убийца. Тот, кто велел сложить этот костер и поджечь его, обладает достаточной властью над людьми, чтобы заставить их выполнить приказ и сохранить все в секрете. Этому человеку верно служат, его боятся, а может, даже любят. Он не только сам не украл ничего у мертвеца, но и не разрешил никому сделать это. Все — в огонь. Слуги уважали и слушались его. Леорик Аспли — именно такой человек. Только он мог так поступить, если решил, что его собственный сын убил из-за кустов их гостя. Прощения Мэриету быть не могло. Если отец и защитил «убийцу» от заслуженной смерти, он сделал это только ради спасения чести рода и только ценой пожизненного наказания — ухода в монастырь.
Кадфаэль вспомнил, как они приехали в дождь, отец и сын: один — суровый, холодный, враждебный, уехавший, даже не поцеловав сына на прощание, как принято среди родственников; другой — покорный, почтительный, природа которого, однако, протестовала изо всех сил, одновременно бунтуя и подчиняясь. Жаждущий сократить испытательный срок и потерять всякую надежду на избавление, а во сне, как демон, борющийся за свою свободу. Все вполне правдоподобно. При этом Марк абсолютно уверен, что Мэриет лжет.
— В эту картину укладывается все, — проговорил Хью, качая головой. — Мэриет повсюду заявляет, что надеть рясу — его собственное желание, и это вполне возможно, тем более если ему пришлось выбирать между монастырем и виселицей. Клеменс погиб вскоре после того, как уехал из Аспли. Лошадь увели на север и бросили, чтобы тело стали искать подальше от места, где был убит всадник. Однако совершенно очевидно — парень не знал, что ведет своих товарищей прямо туда, где будут найдены кости, и тем самым погублен замысел его отца. Я согласен в этом с Марком и, Бог мне свидетель, склонен согласиться с ним и в остальном. Но если Мэриет не убивал, почему он принял безоговорочно приговор и наказание? По собственной воле!
— Ответ может быть один-единственный, — сказал Кадфаэль. — Чтобы спасти кого-то другого.
— По твоим словам выходит, что он знает, кто убийца.
— Или думает, что знает, — возразил Кадфаэль. — Здесь одна завеса над другой скрывают людей друг от друга. Мне кажется, Аспли, если уж он так поступил со своим сыном, без сомнения, верит в то, что мальчик виновен. А Мэриет, приговорив себя к жизни, против которой восстает все его существо, а теперь и к позорной смерти, должен быть совершенно убежден в виновности другого человека, которого он любит и хочет спасти от смерти. Но если Леорик так ужасно ошибается, разве не может обманываться и Мэриет?
— А мы все? — спросил Хью, вздохнув. — Ладно, пошли посмотрим на этого лунатика, может, — кто знает? — если он будет продолжать лгать, настаивая на своем признании, он проговорится и выдаст что-нибудь полезное для нас. Похоже, он не был готов к тому, что расплачиваться за все придется другому бедняге, а не ему и не тому, кто ему дороже самого себя. Харальд достаточно быстро вынудил его заговорить.
Когда они пришли в приют святого Жиля, Мэриет спал в сарае. Кадфаэль стоял у его ложа и смотрел на странно спокойное чистое лицо, освободившееся от терзавшего его дьявола. Дыхание Мэриета было ровным, глубоким и свежим. Он вполне походил на измученного грешника, который исповедовался, очистил свою душу и получил тем самым облегчение. Но повторить свое признание перед священником он отказался. Этот аргумент Марка был очень сильным.
— Пусть спит, — сказал Хью, когда Марк, хоть и неохотно, собрался будить больного. — Мы подождем.
И они ждали почти час, а потом Мэриет вздрогнул и открыл глаза. Но даже тогда Хью велел сначала осмотреть его, накормить и напоить и лишь потом согласился сесть рядом с Мэриетом и послушать, что тот скажет. Кадфаэль осмотрел больного и не нашел особых повреждений; все должно было зажить через несколько дней, хотя, падая, Мэриет подвернул ногу и какое-то время ему будет трудно и больно ступать на нее. Ударившись головой, он получил изрядное сотрясение и смутно воспринимал происходящее сейчас, но все, что было в прошлом, Мэриет помнил твердо и хотел об этом заявить. Рана на виске тоже должна была скоро зажить, кровотечение уже прекратилось.
В слабом свете, проникающем в сарай, широко раскрытые, напряженные глаза Мэриета горели, как у кошки. Тихим голосом, но решительно, медленно, делая упор на каждом слове, он повторил признание, которое сделал брату Марку. Мэриет старался, чтобы речь его звучала убедительно, поэтому охотно и терпеливо позволял раскапывать подробности. Кадфаэль, слушая его, с тревогой вынужден был признать, что все, что говорил Мэриет, похоже на правду. Кажется, и Хью думал так же.
