— Я не знаю. Что там, в том направлении?
— Ничего, — сказала она. — Только Яма, — и она остановилась, потому что они оба это знали.
Горел сарай, в котором они оставили Мула.
Он натянул ботинки, надел перчатки и свое тяжелое пальто. Глория и Аарон тоже наперегонки собирались. На решетке печки тлели красные угольки, и Расти сел на своей постели из листьев, в его глазах все еще было удивление, повязки из тряпочек были приложены к лицу и ране на плече. — Джош! — сказал он. — Что происходит?
— Сарай горит! Я запер дверь, Расти! Мулу не выбраться!
Расти встал, но ноги у него были слабые, и он пошатнулся к стене. Он чувствовал себя как только что кастрированный бык, и это выводило его из себя. Он снова попытался встать, но у него не было сил даже надеть эти проклятые ботинки.
— Нет, Расти! — сказал Джош. Он пошел к Свон, которая лежала на полу под тонким одеялом, которое уступил Аарон. — Ты оставайся с ней!
Расти знал, что он свалится прежде, чем сделает десять шагов из хижины. Он почти плакал от разочарования, но он знал, что за Свон необходимо приглядывать. Он кивнул и устало опустился на колени.
Аарон помчался вперед, а Глория и Джош следом за ним, как можно быстрее. Пробежав две сотни ярдов от хижины до сарая, Джош почти набрал скорость, которую когда-то проявлял на футбольном поле в Университете Оборна.
Другие люди, которые находились на улице, также бежали к пожару — не для того, чтобы тушить его, а для того, чтобы погреться. Сердце у Джоша почти разрывалось, сквозь рев пламени, которое покрывало все, кроме крыши строения, он слышал крики обезумевшего Мула.
Глория пронзительно закричала: — Нет! Джош! — когда он бросился в дверь сарая.
Свон что-то сказала тихим бессознательным голосом, но Расти не расслышал. Она пыталась сесть, и он положил руку ей на плечо, чтобы успокоить ее. Прикоснуться к ней было тоже самое, что положить руку на решетку печи. — Держись, — сказал он. — Спокойнее, принимай это спокойнее.
Она снова заговорила, но речь ее была неразборчива. Он подумал, что она говорит что-то о зерне, хотя он и половины не разобрал. Глазница оставшегося глаза в маске из наростов теперь почти совсем закрылась, и с тех пор как при свете дня Джош принес ее с поля, она то приходила в сознание, то снова теряла его, и она попеременно то дрожала, то сбрасывала одеяло.
Глория обмотала ее израненные руки повязками из тряпочек и старалась кормить ее каким-то водянистым супом, но никто их них не мог теперь ничего для нее сделать, кроме как устроить ее поудобнее. Она была так далеко отсюда, что даже не знала, где находится.
Она умирает, думал Расти. Умирает прямо напротив меня. Он снова опустил ее на спину, и услышал, что она говорит что-то, где слышится слово «Мул».
— Все в порядке, — сказал ей Расти, его речь тоже была затрудненной из-за распухшей челюсти. — Ты сейчас просто отдохни, утром все будет в порядке. — Хотел бы он сам в это поверить. Ему было слишком тяжело видеть, как она слабеет и уходит, и он проклинал собственную слабость. Он чувствовал себя крепким, как мокрая губка, а его мама наверняка вырастила его не на супе из крысиного мяса. Единственное, что помогало ему проглотить эту дрянь, это убедить себя, что он сварен из костей совсем еще крохотных бычков.
Оторванная доска хлопнула на крыльце хижины, за закрытой дверью. Расти посмотрел в сторону двери. Он ожидал, что могли бы войти или Глория, или Аарон, или Джош, но как это может быть? Они только что ушли, всего несколько минут.
Дверь не открывалась.
Стукнула и скрипнула другая доска.
— Джош? — позвал Расти.
Ответа не было.
Но он знал, что кто-то там стоит. Он слишком хорошо знал звук, который производят оторванные доски, когда по ним идут, и он почти поклялся, что найдет молоток и гвозди, когда достаточно окрепнет, и прибьет эти сволочные доски, прежде чем они сведут его с ума.
— Кто там? — позвал он. Он понимал, что кто-нибудь мог прийти, чтобы украсть те немногие предметы, которыми обладала Глория, ее иголки, ее одежду, или даже мебель. Может, даже печатный пресс с ручкой, который занимал целый угол комнаты. — У меня здесь ружье, — соврал он и поднялся на ноги.
За дверью больше не слышалось никаких признаков движения.
Он подошел к ней на нетвердых ногах. Дверь была не заперта.
Он дотянулся до защелки и почувствовал ужасный въедающийся холод с той стороны двери. Промозглый холод. Он постарался задвинуть защелку.
— Расти, — услышал он шепот Свон.
Вдруг вся дверь целиком упала внутрь, сорвав свои деревянные петли и ударив его прямо по больному плечу. Он закричал от боли, и отлетел назад на пол, пролетев почти полкомнаты. В дверном проеме стояла фигура, и первым импульсом у Расти было вскочить на ноги, чтобы защитить Свон. Он смог встать на колени, но сразу же сильнейшая боль в ранах, которые снова открылись, заставила его ткнуться вперед и упасть лицом вниз.
Вошел какой-то мужчина, по полу тяжело застучала пара грязных походных ботинок. Взгляд его обшарил комнату, заметил раненого мужчину, лежащего в крови, худенькую фигурку, свернувшуюся и дрожащую, очевидно при смерти. Ага, вот он где, там в углу.
Печатный пресс.
Это нехорошая вещь, решил он, когда мухи вновь дали ему возможность воспринимать образы и голоса всего Мериз Рест. Нет, совсем нехорошая! Сначала у вас печатный пресс, потом у вас газета, а после этого у вас появится собственное мнение и люди начнут думать, и захотят что-то делать, а потом…
А потом вы снова в той ситуации, в которой мир как раз сейчас оказался. Ох, нет, совсем ничего хорошего. Их нужно спасти от повторения той же ошибки. Нужно спасти их от себя. И вот поэтому он решил разломать печатный пресс прежде, чем на нем что-нибудь будет напечатано… Это такая же опасная вещь, как и бомба, а они этого даже не понимают! И эта лошадь тоже была опасна, рассудил он, лошадь заставляет людей думать о путешествиях, колесах, автомобилях — а это ведет прямо к загрязнению воздуха и авариям, ведь так? Они еще поблагодарят его за поджог сарая, потому что они смогут некоторое время есть вареную конину.
Он был рад, что пришел в Мериз Рест. И как раз вовремя.
Он видел, как они въехали в город на своем фургоне «Странствующее шоу», слышал, что гигант кричал, искал врача.
У некоторых людей нет никакого уважения к тихому, мирному городу. Ладно…
Уважению будем учить. Прямо сейчас.
Его ботинки затопали по направлению к Свон.
Джош ударил в дверь горящего сарая со всей силы своих двухсот пятидесяти фунтов, крик Глории еще звенел у него в ушах.
Какую-то долю секунды он думал, что он снова на футбольном поле и бежит на выкладку. Он подумал, что дверь не поддается, но потом дерево раскололось, и дверь упала внутрь, внося его прямо в ад.
Он откатился от горящих деревяшек и вскочил на ноги. Перед лицом у него клубился дым, и ужасный жар почти скрючил его. — Мул! — закричал он. Он услышал брыкание и крик, но не видел его. Пламя падало на него, как копья, и огонь стал попадать с крыши, как падают оранжевые конфетти. Он направился к стойлу Мула, пальто его начинало тлеть, дым окружил его.
— Мое, мое, — тихо сказал человек. Он остановился как раз около тоненькой фигурки на полу, его внимание привлек предмет на сосновом столике. Он потянулся тощей рукой и поднял зеркало с двумя вырезанными лицами на ручке, глядящими в разные стороны. Он собирался полюбоваться новым лицом, которое у него получилось, но зеркало было темным. Провел пальцем по вырезанным лицам. У какого зеркала может быть черное стекло, хотел бы он знать, — и его новый рот задергался.
Это зеркало вызвало у него те же ощущения, что и стеклянное кольцо. Это вещь, которой быть не должно. Какое у нее назначение и что она здесь делает?
Это ему не понравилось. Совсем. Он поднял руку и разбил об стол зеркало на кусочки, затем перекрутил ручку с двумя лицами и отбросил его. Теперь он себя чувствовал гораздо лучше.
Но на столе был еще один предмет. Небольшой кожаный чехол. Он поднял его и вытряс его содержимое себе на ладонь. Выпало маленькое зернышко кукурузы, испачканное запекшейся кровью.
— Что это? — прошептал он. — В нескольких футах от него тихо застонала фигура на полу. Он сжал рукой зернышко и повернулся на звук, глаза у него были красные, в них отражались отблески от огня.
Его взгляд задержался на забинтованной фигурке в скрюченных руках. Тепло воронками забилось в его правом кулаке и оттуда послышался приглушенный хлопок. Он открыл рот и засунул туда кукурузное зернышко, задумчиво его разжевывая.
Он видел вчера эту фигуру, после того, как наблюдал, как разворовывают их фургон. Вчера руки не были забинтованы. Почему они забинтованы сейчас? Почему?
Наискосок через комнату поднял голову Расти, стараясь прийти в себя. Он увидел высокого стройного мужчину в коричневой парке, приближающегося к Свон. Увидел, как он стоит над ней. Боль сокрушала его, и он лежал в луже крови. Собирается снова уйти, понял он. Вставать…
