Он хватался за тяжелые и острые предметы, а также устраивал засаду, пытаясь ликвидировать противника. Осетинец знал за собой этот недостаток и потому был бдителен, не пил и заводил «спокойные» знакомства.
Я не смогла примириться с его недостатком, и мы расстались.
Пару раз свои услуги по моему спасению предлагал Паша-импотент. Я со всей серьезностью подумала о том, как долго смогу быть ему подругой, и, придя к неутешительному для него выводу, честно во всем призналась. Паша исчез из моей жизни.
Иногда попадались женатые мужчины. С ними я встречалась один-два дня, кушала и выпивала за их счет, после чего безжалостно расставалась. Во-первых, все они были жмотами, во-вторых – трусами, а в-третьих, мне просто надоедало слушать заезженную до дыр пластинку о том, как они плохо и только ради детей живут с женой.
И вот на этом фоне нарисовался Захар. Я познакомилась с ним на танцах, куда нас с Варей занесло в Ленькино отсутствие. Я получила зарплату за два месяца – четыреста тысяч рублей (из которых истратила триста пятьдесят на кофточку и штаны), и мы намеревались прогулять оставшееся. Свободных столиков не было, и мы попросились подсесть к трем ребятам. Один из них был красавчик, другой – говорливый и беспрестанно улыбающийся, а третий – нескладный, прыщавый, с выпирающей вперед челюстью, одним словом – страшный. Страшный и тихий. Варька села на единственный свободный стул между красивым и говорливым, а я осталась стоять, озираясь в поисках посадочного места. Тут страшный встал и предложил мне сесть. Я села, а он встал рядом. Выпили. Познакомились. Выпили еще. Мне стало неудобно оттого, что он стоит.
– Давайте поделим стул, – предложила я. – Мы оба не толстые. Ну, не очень, – добавила я, взглянув на его фигуру медведя. – Уместимся.
Он кивнул и смущенно присел на краешек.
Заиграла медленная музыка. Красавчик Мишаня облапал Варю и пригласил на танец. Артем – говорливый – стал протягивать ко мне руки и с умильной харей причмокнул губами:
– Потанцуем?
Мне стало противно.
– Нет. Я с Захаром танцую.
Захар встал и, поклонившись, подал руку.
Впервые за долгое время я вспомнила детство. Мы танцевали так, как я танцевала ребенком в пионерских лагерях. Руки девочки на плечах мальчика, руки мальчика на талии девочки. Руки вытянуты, глаза опущены, ноги топчутся в торжественном молчании. Танец так и назывался – пионерский».
«Да он ребенок!» – подумалось мне. И тут же захотелось выкинуть что-то такое, чтобы он засмущался до кончиков волос.
«Я сяду к нему на колени», – подумала я.
Танец кончился, мы подошли к столику.
– Мне неудобно. Можно, я сяду к вам на колени? – тихо предложила я.
Захар покраснел и согласился.
Весь вечер я просидела у него на коленях, а он нежно, боясь прикосновения, придерживал меня за талию.
Танцы закончились около двух ночи, и мы пошли «продолжать банкет» на дом к красавчику. Там еще выпили и разбрелись по его трехкомнатной квартире. Варя уединилась с Мишаней. Артем, когда я его грубо оборвала на десятом анекдоте, с горя напился и ушел спать, а мы с Захаром остались сидеть на кухне. Водка уже не лезла в горло.
– Может, потанцуем? – предложила я и включила магнитофон. Из динамика полилась приятная мелодия:
Ты забудешь вопрос, но я помню ответ,
Друг без друга мы не умрем.
Светом утренних звезд наш последний рассвет
Позовет нас, и мы начнем…
Танцы вдвоем, странные танцы.
День переждем, не будем прощаться.
А ночью начнем странные танцы…[4]
Захар встал, привлек меня к себе и повел в танце. Удивительно! Он танцевал как профессионал!
– Ты что, учился этому? – спросила я.
– Да. У меня музыкальное образование. И хореографию нам тоже преподавали.
Мне захотелось показать, что и я не чужда прекрасному:
– А я в художественной школе училась.
– Что ж. Нарисуешь мне потом что-нибудь, – отозвался он и вдруг прижал меня к себе и поцеловал. Это был самый прекрасный поцелуй из всех, что я знала!
Никто не поверит, но той ночью мы танцевали и целовались, целовались и танцевали… до утра.
И ничего больше.
А утром, часов в шесть, из ванны донеслось Варино пение:
Ты отказала мне три раза,
«Не хочу», – сказала ты.
Вот такая ты зараза,
Королева красоты…[5]
Вероятно, она выучила наизусть только припев, так как все куплеты заменяла горловым бульканьем воды.
– Домой пойдем? – показалась ее физиономия в проеме. – Я Мишане не дала, он ужрался вусмерть и заявил, что провожать не пойдет. Кроме того, он женат.
– Я провожу, – кивнул Захар на мой немой вопрос.
Мы втроем выпили по чашке чаю, немного прибрались и пошли обуваться.
– А Артем что делает? – просто так поинтересовалась я.
Варя и Захар пожали плечами, я махнула рукой, и мы вышли.
Когда мы добрались до нашей хибары, Захар оглянулся вокруг.
– Вы тут живете?..
– Да. Снимаем комнату.
– А можно…
– В гости сейчас нельзя! Я спать жутко хочу! – закричала Варя из темноты подъезда.
– Я сейчас и не набивался… – замялся Захар. – Я тоже спать хочу. Можно, я потом как-нибудь в гости зайду? Скажем, завтра?
– Можно.
– На чай.
– Можно. Только у нас к чаю ничего нет. И заварки тоже нет.
Из подъезда вышла Варя с кастрюлей:
– И воды тоже нет. Я на колонку.
Все засмеялись.
– Ну, так я приду, – кивнул Захар и пожал мне руку на прощанье.
На следующий день он действительно пришел: с конфетами, печеньем, заваркой и трехлитровой банкой воды. И в последующие дни он приходил с тем же «набором», только без банки, так как воду дали. Через неделю «хождений» я сжалилась и оставила его ночевать.
Вероятно, сравнивать Захару особо было не с чем, и он в меня влюбился. Каждый день искал встречи со мною. Познакомил со своими родителями… Захар числился кочегаром в депо и зарабатывал больше меня, но моя зарплата фактически равнялась нулю… Если на неё могла питаться два дня, то на его можно было продержаться дней десять. Увы, в месяце дней в три раза больше. Думы о хлебе насущном не только делали меня материально заинтересованной, но и озлобляли. Когда мой суточный рацион приближался к половине батона с водой и я собирала в подворотне окурки, то находила, что не очень-то неправы коммунисты, призывавшие «все отнять и поделить». Что ни говори, но в советской стране человек никогда бы
