к скамейке, сцепил руки на затылке, запрокинул голову и стал любоваться.
Кто-то опустился на лавочку рядом с ним.
Это была нимфетка номер два: Женя Лейхтенбергская.
— Саша, мне можно здесь посидеть? — спросила она.
— Конечно, — кивнул он.
— Очень красиво! — сказала Ее Высочество, указав глазами на небо.
Он улыбнулся.
О чем можно говорить с тринадцатилетним подростком женского пола?
Он пригляделся к ней внимательнее. Этакая пацанка.
— Жень, а как ты думаешь, если сделать клюшки, взять шайбу, поставить ворота, разделить народ на две команды, каждая из которых пытается забить шайбу в ворота другой, им понравиться в это играть?
— Не знаю. Ты сам придумал такую игру?
— Нет, игра канадская. Называется «хоккей».
— Может быть. Никогда о такой не слышала. Здесь обычно знакомятся, говорят друг с другом…
Понятно, место для флирта. Может, и не зайдет.
Вечером, едва вернувшись с катка, Саша уже строчил письмо к бизнес-партнеру Илье Андреевичу.
В среду утром Никса позвал Сашу разбирать ёлки.
— Все, что на них еще осталось вкусного, можно съесть, — сказал брат.
— Как разбирать? — удивился Саша. — Еще четыре дня до Нового года!
— Причем тут Новый год? — удивился Никса.
— Разве ёлку ставят не на Новый год?
— На Рождество естественно. До Нового года она не достоит. Высохнет и начнет осыпаться. Свечи на такой очень опасно зажигать. Папа́ рассказывал, что во время пожара дворца в 37-м году, дедушка сначала решил, что пожар начался из детской, потому что упала одна из ёлок.
Ёлки и правда были украшены свечами очень густо. Смотрелось сказочно, так что Саша подумал, стоит ли вообще перегонять народ на электрические гирлянды, как только они будут изобретены.
Но сейчас свечи не горели. Их задули еще вечером.
Саша снял с ветки мандарин с листочками и начал чистить. Да, эти фрукты детства на ёлке присутствовали.
— Жаль, что праздники кончились, — заметил он.
— Ну, что ты! — возразил Никса. — Праздники до Крещения. Тридцать первого здесь будет детский бал.
— Крещение шестого? — спросил Саша, в уме вычтя из девятнадцати тринадцать.
— Да, — кивнул Никса. — Конечно. Ты очень странно все забыл. Я сначала думал, что у тебя пропала личная память и осталась общая: английский, математика, литература. Но ты и общих вещей иногда не знаешь, причем очень простых. Сколько времени праздники, как коньки надевать. При этом ты умеешь на них кататься.
— Будущее забивает, — сказал Саша. — Мне казалось, что ты мне веришь.
— В будущем Крещение не шестого числа?
— Девятнадцатого, — ответил Саша.
— Как это может быть?
— Очень просто. Григорианский календарь.
— Это не объяснение. У католиков Крещение тоже шестого.
— Угу! А у нас тогда какое число?
— Девятнадцатое? — предположил Никса.
— Именно.
— Все равно непонятно. Как православное Крещение может переехать с шестого на девятнадцатое?
— Элементарно, — сказал Саша. — Просто государство будет жить по Григорианскому календарю, а церковь по Юлианскому. Светским людям это не помешает: сначала отпразднуют Рождество с католиками, потом Новый год с государством, потом Рождество с православными, а потом Новый год по старому стилю. А после всего можно и православное Крещение. А чего ёлку снимать за десять дней до конца января? Пусть уж до февраля стоит. Пожары не так опасны, ибо гирлянды электрические. Зато у верующих Новый год будет приходиться на пост. Представляешь: все празднуют, а они постятся.
— Верующих будет так мало?
— Меньшинство. По крайней мере, тех, кто готов пожертвовать Новым годом. И эта коллизия, сам понимаешь, не будет прибавлять прихожан православным храмам.
— В длинных праздниках что-то есть, — сказал Никса. — Но Рождество после Нового года — это бред.
— Я тоже так думаю. Поэтому, когда мы будет переходить на Григорианский календарь надо бы церковь тоже на это пропереть.
— И когда мы будем на него переходить? — поинтересовался Никса.
— После того, как я продавлю метрическую систему и новую орфографию. Главу священного синода государь назначает?
— Святейшего. Да, обер-прокурора. И всех членов — тоже.
— В этом положительно что-то есть. Как ты думаешь, попы будут сильно возмущаться латинизацией путем уточнения календаря?
— Если будет решение Святейшего синода — вряд ли. Но недовольные найдутся, конечно.
Детский бал был устроен в той же золотой гостиной, где на Рождество стоял лес из ёлок. Теперь, когда деревья убрали, стали видны золотые стены, белые с золотом своды зала, изысканный наборный паркет и синие шторы на окнах.
В тяжелых люстрах и канделябрах у стен горели сотни свечей, зажигая позолоту и отражаясь в зеркале над камином.
Место Саши, естественно, оказалось за роялем. Бал открыли полонезом, который был, понятно, Шопена, а распорядительницей бала, понятно, бабинька.
После полонеза был менуэт, так что Саша со спокойной душой переместился из-за инструмента на стул у стены. Со своими танцевальными способностями смешить народ он не решился, хотя нимфетка Женя и бросала на него многообещающие взгляды, тут же быстренько отводя глаза.
Нимфетка Тина упоенно танцевала с Никсой большую часть танцев. Танцевала бы и все, но это считалось неприличным.
Вообще нимфеток здесь было целое созвездие: от двенадцати до пятнадцати лет. Шестнадцатилетняя уже считалась девицей на выданье, и ей полагалось выезжать на взрослые балы.
К своему удивлению Саша заметил среди гостей и несколько вполне совершеннолетних мужчин в сюртуках, мундирах и бакенбардах, причем не гувернеров и не отцов семейства.
Тем временем Женя Лейхтенбергская, видимо, окончательно отчаялаясь обратить на себя его высокое внимание и просто села на соседний стул.
— Саша, ты совсем не танцуешь? — спросила она.
— Я не умею, — признался Саша.
— Весной умел.
— Не то, чтобы совсем не умею, но по сравнению с Никсой — это ужас, ужас, ужас!
— Зато у тебя стихи такие…
— Стихи не мои.
— А все говорят, что твои.
— Все могут быть не правы. Был такой бард Михаил Щербаков.
— А «Город золотой»? Он не похож на остальные.
— Это вообще перевод со старофранцузского. И положен на средневековую музыку.
Нимфетка Жена посмотрела восхищенно. Почти как Тина на Никсу. Нимфеткам вообще мало надо.
— Будешь сегодня петь? — спросила она.
— Бабинька не любит гитару.
— А под фортепьяно? Говорят, ты пел «Марию».
— Было, да. У хозяйки надо спрашивать.
И он указал
