– На. Позвони… Как тебя зовут?
Он протянул ей визитку. Она прочитала.
– О, кей! – сказала она, – Анастасия…
И пошла, не оглядываясь.
«Настя! Как пощечина!», подумал он.
– Позвонишь? – крикнул он ей вдогонку.
Она сделала вид, что оглохла.
Он не стал искать Ингу. Она тоже обиделась.
А Настя позвонила на третий день.
– Привет, это я…
Он был на седьмом небе от счастья. Хорошо, что к Инге тогда опоздал.
Потом были прекрасные дни. Иногда он вдруг замечал в ее черных, как южная ночь, дивных глазах тень печали.
– Что-то случилось?
– Нет! – радостно объявляла она, но глаза выдавали грусть.
Она затаскала его по выставкам и музеям. В греческом зале она просто млела. У нее разбегались глаза:
– А вот, ты только глянь!..
Он смотрел на мраморный кусок чьей-то ноги, камень, как камень, затем на какие-то черепки с полуголыми атлетами на колесницах, тела без голов или с откушенными временем носами, она вся дрожала.
– Ага, вот… Ты только посмотри!..
Он кивал и глубокомысленно молчал, слушая ее короткие пояснения.
– А у нас там, дома… Ой, знаешь…
Оказалось – она гречанка, дочь Эллады…
Ему пришла в голову мысль: он недавно читал Дюрренматта, как «Грек ищет гречанку». Ну так, ничего особенного. Все когда-то кого-то ищут. Бывает, что и находят. И не всегда. Он, считал, что ему повезло: он нашел ее, свою гречанку, хотя никакой он не грек. И не турок – москвич.
– Как-нибудь я тебе расскажу, – сказала она.
– Ладно.
– Хочешь – даже сейчас…
– Если хочешь…
Время шло…И они, казалось, не могли налюбоваться друг другом.
Ингу он забыл.
И вот опять этот долгожданный день, июль, жара, и ее четвертое… День рождения!
Ей уже двадцать. Завтра. А сегодня… Он решил, что встреча с Кипром, ее родиной, будет самым лучшим подарком. И вот там-то… А где же еще?!! Ей просто некуда будет прятаться…
Она был вне себя от радости: родина!.. У нее не просыхали глаза. Теперь она таскала его по Кипру, как по собственной квартире.
– А вон там был наш старый кипарис… И его спилили…
И глаза ее тут же слезились.
Два дня они просто валились с ног.
– Слушай, я хочу тебе рассказать…
– Давай завтра…
– А что там у тебя в коробках?
– Сюрприз.
– Еще один?
– Да.
На третий день к ночи он просто выбился из сил… Терпение ему изменило и он решился на крутую атаку.
– Нет, – сказала она, – давай завтра… Хочешь я расскажу тебе историю Трои…
– Я прогуляюсь, – сказал он, оделся и вышел.
Прогулки на морском трамвайчике на почти безлюдные острова приводили ее в восторг.
Безлюдье ей нравилось.
Ей нравились воспоминания о своем детстве. Она закрывала глаза и неподвижно сидела часами. Или лежала, вытянув свои красивые ровные длинные ноги. Как в летаргическом сне. Потом вдруг вскакивала:
– Бежим!
– Куда?
Он едва за ней поспевал. Его поражало, как она прыгала с камня на камень, как горная козочка, тонкое платьице трепетало на ней, как флажок на ветру, а глаза горели…
– Настя, подожди…
– Догоняй!…
Она резвилась, смеялась и прыгала, белотелая бестия со своей фиолетовой золотой рыбкой на левом плече… Потом вдруг грустнела – чернее тучи…
И потом усаживалась на теплый камень, обняв ноги руками, и думала-думала, сама себе улыбаясь и хлопая длинными влажными ресницами. Когда скупая слеза ползла по щеке, она слизывала ее розовым язычком.
– Почему ты плачешь?
Она не могла вымолвить слова, только время от времени глотала слезы.
– Хочешь я тебе расскажу…
О чем таком невероятном она хотела ему поведать?
– Понимаешь, я…
– Ты словно чего-то ждешь?
– Да! – радовалась она, – ты меня понимаешь?
Он кивнул. Но отказывался понимать.
– Идем уже…
– Давай еще посидим…
– Поздно…
Однажды она начала рассказывать какую-то историю, но слезы задушили рассказ.
Новый день приносил новые впечатления. Конечно же, она была бесконечно благодарна ему за такой подарок!
– Спасибо тебе… Ты прости меня…
– Да ну… Что ты…
Она чувствовала себя перед ним виноватой. В чем?
– А знаешь, бывает, что к берегу здесь прибивает тихой волной целую амфору, а в ней зерна, представляешь, которым тысячи лет. Брось его и оно прорастет! Возможно, они слышали звуки арфы, на которой играл сам Орфей… Хочешь, я расскажу тебе одну легенду?
Прошло уже дней пять или шесть. Его заветная мечта – добиться ее, овладеть ею, взять – пока оставалась мечтой. Это злило его, но он понимал, что выбора у него нет: не будет же он брать ее силой.
– Это было миллион лет назад… Так давно, что никто не знает когда…
Она уже несколько раз начинала свой рассказ, затем вдруг прерывала и сидела в задумчивости. И ему приходилось слушать стрекот цикад.
– …юношу звали Аристо, он был златокудр, белолиц и голубоглаз… Вот как ты…
Господи, сколько этих легенд сидит в этой маленькой красивой головке, думал он.
Он притворялся, что слушал, а сам думал, как бы к ней подобраться поближе.
Каждый вечер она начинала свой рассказ снова и снова и дошло уже до того, что он просто вскакивал и убегал в ночь. Она оставалась в номере, и когда он возвращался, уже спала. Он даже стал прикладываться к бутылке. Чтоб хоть как-то уснуть.
В Кирении ему удалось задать свой вопрос:
– Мы хоть сегодня ляжем пораньше?
Она посмотрела на него и промолчала, затем произнесла:
– Ты же не хочешь меня слушать. Ты просто не слышишь меня. Пойми…
Он не хотел уже ни ждать, ни понимать.
– Я хочу рассказать тебе прежде..
Он решил ей все высказать: может, это поможет? Что-то говорил, говорил…
– Ты каждый день меня кормишь этими тысячелетними зернами.
Потом согласился:
– Ладно, давай рассказывай про своего златокудрого юношу…
– Правда?! Он похож на тебя, только…
– Что?
– Слушай же… Ты сегодня, как Аполлон Бельведерский. Я люблю его очень! А ты?
Она посмотрела на него, он улыбнулся. Он никогда к мужчинам никакой любви не испытывал, даже к таким красавцам, как сам Аполлон.
Был тихий прохладный вечер. Она сидела на постели, укутав себя простыней, обхватив руками колени и задумчиво смотрела в открытое окно на темнеющее на глазах море.
– Как-то к берегу, – начала она, – прибило волной ту самую амфору… Ни единой трещинки, ни щербинки… Она была цела-целехонька… Только вход в нее был накрепко запечатан золотой фольгой. Ты мня слушаешь?…
Он кивнул.
– Тонюсенькой такой, как высушенный листик фиалки. Ты засушивал в детстве цветы?
– Никогда. У меня был свой танк! На колесах, правда…
– В те времена золото было еще большой редкостью, и стоило баснословных денег.
– Денег тогда еще не было.
– Не было, верно, но золото было на вес золота, понимаешь?
Она посмотрела на него и улыбнулась. Он кивнул: понимаю.
– Нашел ее юноша, – продолжала она, – ту самую амфору… Взял ее бережно в руки и оглянулся – на берегу никого. Фольга так сверкнула в глаза, что он чуть не выронил амфору. Боль молнией пронеслась по телу. Юноша, его звали Аристо, резко поднял ее над головой и хотел разнести вдребезги… «Не разбивай ее». Аристо оглянулся – никого рядом не было. Кто это, чей это голос?!. Вдруг его осенило: с ним говорил его Бог. Он даже вжал голову в плечи. «Слушай же, – сказал Бог, – если ты ее разобьешь, ни одно зернышко из нее не прорастет. Ее нужно ласково распечатывать. Ты меня понимаешь?». Аристо кивнул. «И не торопись – нежно, ласково…Это – печать Бога». Аристо кивнул. Трепетно и как только мог нежно и ласково он прикоснулся к фольге и она сама, потянулась навстречу его ласке и нежности, и на его же глазах превратилась в золотое облачко, которое золотым дождиком оросило вокруг него пересохшую землю. Несколько капель попало ему на губы, и он их слизнул сухим языком. Он никогда такого вкуса не знал. Аристо перевернул амфору, и на его влажную ладонь упало зерно. Единственное! О каких же зернах говорил ему его Бог? «Тебе повезло». Аристо снова услышал Бога. «Это очень редкий подарок мой, я дарю его только достойным. Брось зерно в орошенную землю…». Он так и сделал. «Приходи теперь сюда завтра» – сказал Бог.
– Ясно, ясно, – сказал Андрей, – зерно проросло…
Она замолчала.
– Ну и что там потом? – нетерпеливо спросил он.
Она не ответила.
Наступила тишина.
– Все? – спросил он.
Она не ответила. Пришла ночь, и она рано уснула.
В Новом Пафосе она просветила его в походах самого Александра Великого.
– И тогда он силой взял ее в жены. Он, правда, спал со всеми подряд, но по-настоящему любил только ее.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю.
Он только пожал плечами: знаешь и знай себе.
А в Миносе она проповедовала ему культ Быка.
– Представляешь погибла целая цивилизация…Это покруче твоей Этны.
Он согласно кивал.
– Я вообще-то Крит не очень люблю, тут как-то пыльно, сухо, жарко и голо… Вот у нас там…
