меня начать жевать нижнюю губу в тревоге, прежде чем на его лице появится широкая ухмылка.
— Хм, ты еще не в той форме, чтобы я макал свою палку в твою варежку, но я могу послать тебе фото пениса, чтобы составил компанию, пока тебе не станет лучше, если хочешь. Конечно, тебе придется читать мои сообщения, если я так поступлю, верно? Тебе придется просмотреть все сообщения за четыре года, чтобы понять, в какую игру я играю. — Он соскальзывает с кровати и поднимается на ноги. — Поскольку секс сейчас не обсуждается, тебе придется довольствоваться тем, что мы позаботимся о тебе. — Он идет к двери и оглядывается. — Тейт готовит тебе завтрак. Ты должна выйти и съесть что-нибудь. Тебе станет легче.
Отвечаю ему тем, что заползаю обратно на кровать и поворачиваюсь на бок, чтобы повернуться к нему спиной. Я слышу, как тихо закрывается дверь, и облегченно выдыхаю. Он… они… не смогут этого сделать, больше не смогут. У них было больше четырех лет, чтобы попытаться исправить то, что они сломали, но ни один из них даже не попытался. Я не считаю сообщений, писем, подарков и цветов, которые они присылали. Если они хотели исправить то, что сломали, они должны были, блядь, прийти, посмотреть мне в глаза и сделать это лично. К черту их второй, нет, третий шанс!
Мой взгляд падает на телефон, лежащий на тумбочке. Мобильник, полный сотен, если не больше, текстовых сообщений и голосовых писем, которые я так и не прослушала, но и не смогла заставить себя удалить. Сужаю глаза, глядя на эту чертову штуку, а потом закрываю их, чтобы не смотреть на нее и не думать о том, что могут содержать эти сообщения.
Напрягаюсь, когда дверь снова открывается, и слышу, как Тейт произносит мое имя.
— Сави? Я принес тебе завтрак и кофе. Ты будешь есть? Не стоит принимать эти таблетки на голодный желудок.
Когда я не отвечаю, он вздыхает, и я слышу, как он ставит что-то на другую прикроватную тумбочку и уходит. Как только дверь закрывается, я сажусь и тянусь за тарелкой. Он приготовил мне два яйца-пашот, тосты и небольшую тарелку свежих фруктов, мой живот урчит от желания поесть, поскольку последний раз я обедала накануне.
Пока я ем и пью кофе, мучительно глотая его, я осматриваю комнату, в которой нахожусь. Это явно гостевая комната, оформленная в нейтральных тонах, без каких-либо личных штрихов. Я немного удивлена, что Джуд не последовал своему стандартному плану и не положил меня в свою кровать. Закатываю глаза при мысли о том, что, возможно, он немного повзрослел и услышал мои слова, предоставив мне хотя бы собственное пространство. А может, и нет. Я здесь вместо своего собственного дома.
Здесь три двери и стеклянные французские двери, которые, как я предполагаю, ведут на улицу. Я уже знаю, какая дверь ведет в остальную часть дома, поэтому я медленно сползаю с кровати, осторожно потягиваясь, но, когда пытаюсь подняться на ноги, у меня вырывается небольшой крик боли. Опускаю взгляд и вижу, что моя правая лодыжка распухла и обмотана тензорной повязкой. Ковыляю к первой двери и нахожу шкаф. Вздыхаю от досады, обнаружив, что в нем висит какая-то моя одежда, и вспоминаю, как Марк сказал, что привез мне некоторые вещи в больницу. За следующей дверью ванная комната с отдельной душевой кабиной и большой гидромассажной ванной. Все мои туалетные принадлежности разложены на тумбочке, но меня поражает мое отражение в зеркале.
На одной стороне лица возле виска темный синяк, а руки начинают трястись, когда я вспоминаю тот первый удар нападавшего. Волосы в беспорядке, взлохмаченные, и я замечаю в них несколько мятых листочков. Вдоль линии челюсти темное пятно, похожее на синяк, но при ближайшем рассмотрении оказывающееся грязью. Что действительно заставило мои ноги затрястись и ослабеть, так это следы вокруг горла. Могу различить несколько отчетливых синяков в форме пальцев, и мои глаза горят слезами, я была так близка к смерти от его рук.
Рвано втягиваю воздух, пытаясь подавить рыдания, зарождающиеся в горле, и отворачиваюсь от зеркала. Не могу позволить себе думать о том, что могло бы случиться. Я жива, и мне нужно сосредоточиться на этом, поэтому я наполняю ванну и выхожу обратно, чтобы взять халат и удобную одежду из шкафа, а затем закрываю за собой дверь ванной.
Опускаюсь под горячую воду и ложусь на спину, чтобы тепло сняло боль. Стараюсь не думать об этом, но все, что произошло за последнюю неделю с тех пор, как они снова появились в моей жизни, вращается по кругу. Разногласия с Марком на работе и мрачные мысли о том, что он может быть виновен в тех событиях, которые со мной произошли, не дают мне покоя. После смерти отца он делал все возможное, чтобы поддержать меня. Раньше я жалела, что он не забрал меня к себе, а оставил на попечение Селесты. Однажды, несколько лет назад, я спросила его, почему он этого не сделал, и он ответил, что юристы посоветовали ему не делать этого. Он был молодым холостяком, который распоряжался наследством моего отца, и Селеста грозилась устроить скандал, если он попытается забрать меня. Дело было не в том, что она хотела меня, а в том, что я была единственным способом, с помощью которого она могла сохранить денежные потоки. Теперь я сомневаюсь во всех его мотивах и в том, что ему на самом деле нужна не я, а деньги.
На этот раз я не могу сдержать рыданий, когда понимаю, что, возможно, у меня вообще не осталось семьи. Подтягиваю колени к груди в воде и даю волю слезам. Я так чертовски устала. Устала быть одна. Устала от того, что приходится так много работать, чтобы держать всех на расстоянии, чтобы они не могли причинить мне боль, бросить меня. Я просто хочу заснуть и больше никогда не просыпаться.
Замок на двери ванной вылетает, и в комнату влетает Тейт с озабоченным видом и согнутой скрепкой в руке. Его лицо смягчается, когда он видит меня в ванной, свернувшуюся калачиком и плачущую.
— Ах, детка, мне так жаль. Пожалуйста, не плачь.
Отворачиваю голову, чтобы посмотреть на кафель, и кричу:
— Я не просто так заперла эту дверь. Я хочу побыть одна.
— Извини. Мы очень ловко справляемся со скрепкой, чтобы взломать эти замки. Таннер запирается в комнате по крайней мере раз в неделю. — Он опускается на колени рядом с ванной и откидывает мои
