— Так вот о Жозефине Богарне, — Наполеон посерьезнел. — Александр, я знаю тебя как русского дворянина, как человека, воспитанного в самых достойных традициях. Но жизнь имеет много сторон, порой не самых приятных. Могу я кое о чем попросить тебя по-дружески?
«Вот оно! — понял Остужев. — Вот зачем я тебе нужен!»
— Если я могу чем-то помочь и это не затронет мою честь и репутацию, я был бы только рад.
— Баррас, — коротко бросил Бонапарт и принялся чинить перо. — Он ловкий манипулятор и просто использовал Жозефину. Может быть, и не только он… Я не ревную, я люблю эту женщину. Но мне нужно знать, что ее оставили в покое, только тогда я смогу уехать, не волнуясь за нее. Я думал о том, чтобы взять Жозефину с собой, но отверг этот вариант. Она будет отвлекать, а я должен всецело посвятить себя армии и кампании. Я попрошу тебя о простом. Поговори с Баррасом от моего имени, мне это не совсем удобно. Не называй моего имени, но сделай так, чтобы он понял: или уберет руки от моей женщины, или умрет. Ты сможешь сделать это… Аккуратно. И помни: если что-то случится, если он посмеет как-то угрожать тебе или даже арестовать — я смету Директорию, но освобожу тебя.
— Я верю тебе, — сказал Александр. — И поговорю с мерзавцем.
И это была правда — сейчас Остужев безусловно верил Наполеону. Как только дело касалось Жозефины, в нем просыпался корсиканец, и вся расчетливость летела к чертям. Ради нее он действительно был готов броситься против всего мира, имея в распоряжении лишь шеститысячный парижский гарнизон. Александр был рад, что Бонапарт, чуть смутившись, снова уткнулся в документы. Ему с трудом давалась улыбка. Проклятые предметы! Дюпон был прав, постепенно Остужев начинал понимать смысл войны с арками.
Вечером он снова, в который уже раз, оказался в знакомом особняке. Теперь тут не было ни служанки Вероники, ни внезапно пропавшей Мари. О последней Жозефина даже упомянула — сказала, что девочка нашла каких-то дальних родственников, переживших террор, и уехала в провинцию. Баррас при этих словах так заскрежетал зубами, что было слышно и Остужеву, сидевшему напротив. Ужин длился уже около часа, когда Бонапарт не выдержал.
— Мне кажется, мы вам мешаем о чем-то поговорить с мадам Богарне, — мрачно сказал он Баррасу. — В таком случае мы могли бы немного прогуляться по саду.
— Нет-нет! — Баррас поднялся, улыбаясь жалко и злобно одновременно. — Это я попрошу мадам прогуляться со мной совсем немного, если ей не трудно.
Уже о чем-то знающая или догадывающаяся Жозефина, опустив глаза, поднялась и позволила увести себя из зала. Возникла несколько неловкая пауза, а потом гости, люди хорошо воспитанные, наперебой заговорили о погоде и прочих пустяках. В этот момент дворецкий и доложил, не заметив отсутствия хозяйки, о прибытии графини Бочетти. Она вошла, сияющая, будто парящая над полом, поздоровалась со всеми присутствующими и извинилась за опоздание. Бонапарт, желая утвердить свое положение, встал и лично усадил гостью рядом с Остужевым. Александр попробовал сказать графине пару дежурных комплиментов, но язык у него заплетался.
«А вдруг у нее есть предмет?!»
Он посмотрел ей в глаза и увидел две голубые, как небо, радужки. Длинные, пушистые ресницы, изящные брови, чуть накрашенные веки… Он не сразу смог отвести взгляд, и графиня рассмеялась.
— Вам понравились мои глаза?
— Нет, — сказал Остужев и почувствовал себя идиотом. — То есть да. Но не только глаза! То есть нет, я не хотел сказать ничего такого…
— Вам понравилась моя прическа, — повелительным тоном произнесла Бочетти, положив пальцы ему на запястье. — Мы знакомы, не так ли? Вы мсье Остужев, личный секретарь генерала Бонапарта.
— Так и есть, — глядя в тарелку, ответил Остужев. — Я российский подданный. Графиня, вам налить вина?
— О, как вы галантны! — рассмеялась Бочетти. Этот угловатый шатен из далекой страны ее забавлял. Может быть, напрасно она подозревала его в близости с Дюпоном? — Налейте. И скажите мне по секрету: генерал всегда так мрачен?
— Нет, что вы! — Остужев, конечно же, пролил вино на скатерть. — Мой шеф — человек совсем не мрачный, просто всегда сосредоточен на государственных делах.
— Только ли на них? — приблизила Бочетти полные губы к его уху. Он почувствовал ее теплое дыхание и покачнулся, словно от ураганного порыва ветра. — Генерал так молод! Мужчины в этих летах не бывают увлечены исключительно службой. Но про Бонапарта не ходит никаких слухов. Париж взбудоражен и удивлен! Может быть, вы мне что-то расскажете?
Остужев прикусил губу, но уже понимал — ему не устоять. Эта женщина, от которой он терял разум, при первой встрече вся была поглощена Наполеоном. Александр знал, что она авантюристка и служила Колиньи, но поделать с собой ничего не мог. Он просто должен был ей ответить. Да и что за секрет, если с завтрашнего дня генерал будет играть в этом доме ту же роль, что до него Баррас?
— Он влюблен, — сказал Остужев и снова отважился заглянуть графине в глаза. — В мадам Богарне. И это очень серьезно.
— Вот как? — Бочетти, похоже, слегка расстроилась. — Но говорят, Бонапарт скоро покинет Париж, и надолго… Ну, вы наверное, знаете, только это государственный секрет! И как же он собирается дальше решать этот мужской вопрос? При армии в походе, я слышала, есть всяческие маркитантки, мягко выражаясь, но он генерал, а не уланский поручик!
Она засмеялась, показав ровные зубки. Александр улыбнулся в ответ, хотел подцепить что-нибудь вилкой, но промахнулся мимо тарелки. Графиня была просто восхитительна. Без всяких предметов, сама по себе!
«Отчего такая женщина — авантюристка и преступница?! — взвыл про себя Остужев. — Ну отчего?! Была бы она некрасива, или хоть не так обаятельна, или хотя бы не так смеялась!»
Но ничего нельзя было изменить. Бочетти оставалась тем, кем была, а Остужев влюблялся в нее все сильнее с каждой секундой. На его счастье, вернулись Богарне и Баррас. Последний тут же откланялся и пошел к выходу. Бонапарт строго посмотрел на Остужева.
— Прошу прощения, мадмуазель! — Александр поднялся и, конечно же, наступил графине на ногу. — О, я прошу прощения!..
— Негодяй, вы мне за это заплатите! — Бочетти хоть и поморщилась от боли, но вилкой погрозила ему шутливо. — Идите, куда вам нужно, а потом я жду новых извинений.
Остужев, за время общения с Бочетти совсем забывший, о чем его просил Бонапарт, чувствовал себя чертовски глупо. Тем не менее он догнал Барраса у самых дверей и попросил о минутном разговоре.
— Ну, уж выйдем на крыльцо тогда, не тут же стоять? — проворчал Баррас, и Александр понял, что он совершенно раздавлен.
Они спустились на несколько ступеней, и Остужев как мог начал:
— Мсье Баррас, я говорю с вами не от своего имени, а от имени одного человека, которому вскоре предстоит покинуть Париж. Я уполномочен передать вам, что во время его отсутствия к мадам Богарне…
— Да помолчите, Остужев! — Баррас почти кричал. — Я-то прекрасно знаю, что чувствует Бонапарт по отношению к Жозефине! Мне его даже немного жаль! Но он это заслужил, черт возьми. И я не трону больше Жозефину, нет. Напротив, я стану ее охранять. Я даже не позволю ей завести любовника, как бы долго ни отсутствовал наш героический коротышка-генерал. Можете так ему и передать. Вот только вряд ли вы ему скажете, что полюбил Жозефину он не просто так, верно?
В глазах Барраса была истинная боль. Он любил Жозефину и знал, что чувство это, вызванное против его воли, настоящее.
— Нет, наверное, не передам, — согласился Остужев. — А вы что же, хотите теперь иметь влияние на Бонапарта через мадам Богарне?
— Не только ваш Дюпон умеет играть в эти игры, — зло оскалился Баррас. — Передайте ему при случае, что не стоило подсовывать мне кролика. Теперь я оскорблен, и если Дюпон попадется мне в руки, расправа будет скорой. Я его больше не боюсь.
— У вас новые друзья? — догадался Александр. — Поосторожнее с ними. А где Дюпон, я не знаю, я не его человек. Я работал с покойным Карлом Ивановичем Штольцем.
— В любом случае, молодой человек, — Баррас перешел на громкий шепот, — в любом случае, имейте в виду: попытаетесь опорочить в глазах Бонапарта меня — я погублю вас. Я лучше знаю людей. Бонапарт вас проглотит и забудет. А вот мной подавится. Помните об этом, и, может быть, когда-нибудь еще придете ко мне за советом.
К столу Александр вернулся с неприятным осадком. Баррас был негодяем и мерзавцем, такими же он видел и других людей. Но неприятно осознавать, что хотя бы в одном он прав: Остужев не скажет Бонапарту о предмете Жозефины, пока не получит на это разрешения от Дюпона. Бочетти встретила его улыбкой, но, когда он сел, сердито нахмурилась.
— Разве я не сказала, что жду новых извинений?
— О простите! — Александр вспомнил, что наступил ей на ногу. — Я согласен на все, лишь бы заслужить ваше прощение!
