— Разве я не сказала, что жду новых извинений?
— О простите! — Александр вспомнил, что наступил ей на ногу. — Я согласен на все, лишь бы заслужить ваше прощение!
— Красивые слова, — печально сказала графиня, — за которыми ничего не стоит. Такого я наслушалась предостаточно. Вот хотя бы от господина Колиньи, ведь он вам знаком? Слов было много, а теперь он просто исчез. Впрочем, даже хорошо, что так случилось. Я давно знала, какой он мерзавец.
— Тогда зачем же вы водили с ним дружбу? — осторожно спросил Остужев.
— Затем, что мне не по своей воле пришлось покинуть Италию, — сердито ответила Бочетти. — Мне больше не на кого было опереться. А теперь он исчез, и все мои парижские знакомые тоже не желают меня знать. Я для них иностранка, у которой за душой ни франка. Пожалуй, Александр, я пойду, не хочу больше смотреть на эти лица. Проводите меня до экипажа, чтобы я не выглядела уж совсем жалкой?
Конечно же, он не мог отказаться. Они дошли до кареты, и Александр помог ей сесть. Бочетти медлила, не закрывала дверцу, а потом вдруг порывисто наклонилась к нему.
— Вы ведь знаете, что никакая я не графиня?
— Да. — Александр облизнул вмиг пересохшие губы. — Но больше… больше я ничего не знаю.
— Хотите знать?
Она откинулась назад и продолжала сидеть, не двигаясь. Это могло означать только одно — приглашение в карету. Голову Александра заволокло туманом, он просто не мог собраться с мыслями. Наконец Бочетти протянула руку, схватилась за дверцу, но он остановил ее в последний момент:
— Позвольте мне поехать с вами? На улицах небезопасно.
— Поедемте, если вы считаете меня порядочной женщиной. Если нет — останьтесь, все это ни к чему. Я хотела лишь поговорить с умным мужчиной о своей судьбе, не более того.
Бочетти выглядела смущенной и сердитой. Александр выразил ей всевозможное почтение и, забравшись в карету, сел напротив.
«В конце концов, я солдат тайной войны! — смущенно думал он, мысленно как бы оправдываясь перед Карлом Ивановичем. — Бочетти — подручная Колиньи. Я могу выяснить что-то важное для нас, например, где он находится. А если она предаст и отвезет меня прямо к нему… Я буду готов!»
Но встречи с заклятым врагом не случилось. Бочетти отвезла его к большому доходному дому, где снимала маленькую квартиру. Остужев с минуту мялся на пороге, не решаясь войти. Был уже поздний вечер, и все это выглядело настолько неприлично, что ему чудился голос матушки. Вот уж она бы высказала все, что думает и о Бочетти, и о нем самом. Но итальянка стояла напротив, за порогом, и испытующе смотрела ему в глаза. Она не соблазняла его, не было в ее поведении ничего, что говорило бы об этом. Александр вошел.
— Выпьете кофе? Осталось немного, и, видимо, я прекращу его покупать. Все дорожает.
Некоторое время она возилась на кухне, потом пришла с ароматно пахнущим кофейником. Остужев успел осмотреться и понял, что живет «графиня» крайне небогато. Учитывая круг, в котором она вращалась, сюда стыдно было даже просто пригласить гостей.
— Не знаю, что на меня нашло… — Она прихлебывала кофе маленькими глотками. — Захотелось с вами поговорить, вот и все. Мы, итальянцы, бываем очень порывистыми. А вы из России, холодной и снежной. Ведете себя так… сдержанно. А в глазах что-то горит. Простите, я не хотела вас смутить! Но все же вы мало что знаете о Франции, совсем ничего — об Италии, и мне почему-то легче поплакаться на судьбу вам, чем кому-либо другому. Ну, уж не индюкам вроде тех, что были сегодня с нами за столом. И не мадам Богарне, которая стала любовницей едва ли не убийцы своего мужа. Кроме вас просто некому, Александр. Но вы можете уйти. Наверное, я вам скучна?
Конечно же, он не ушел. Бочетти говорила много, быстро, иногда ругаясь по-итальянски. Он увидел ее совсем другой. Простая девчонка, почти такая же, как те, что босиком бегали в деревне под Владимиром. Вот только жизнь у Джины сложилась иначе. Ее соблазнил богатый приезжий из Неаполя, обещал на ней жениться и, конечно же, бросил. Отец выгнал беспутную дочь из дома, и, в сущности, не без пользы для себя — растить двенадцать детей бедняку нелегко, особенно если одиннадцать из них — дочки. Джина пошла в город, а дальше… Бочетти мало что рассказала Остужеву, зато много плакала. Он старался успокоить ее, даже брал за руку, но она сразу вырывалась. Нет, в этот вечер не случилось ничего, за что Александру было бы стыдно перед матушкой.
— Вот и все, — вдруг сказала она. — Про этого мерзавца Колиньи я вам рассказывать не буду, это уже слишком стыдно. Прощайте, Александр. И лучше забудьте все, что я вам говорила.
— Вы как-то странно произнесли это «прощайте»… — Остужев насторожился. — Что вы имели в виду?
— Что мы с вами вряд ли еще когда-либо увидимся. А что, вы подумали, что после всего мною рассказанного мы будем встречаться на приемах? — Она нервно рассмеялась сквозь слезы. — Мне больше нечем платить за квартиру, я уезжаю. Последние дни я все пыталась заставить себя стать содержанкой, но… Без чувств это для меня невозможно. Поэтому прощайте, Александр.
Он застыл как вкопанный. Ему, конечно же, хотелось предложить Джине денег — у него была некоторая сумма, оставленная Штольцем. А еще — обнять эту женщину, стать ее рабом и в то же время простить ей все, что она сама не могла простить себе. Но он не знал, что делать, чтобы не обидеть ее, как обижали многие прежде.
— Можно мне называть вас Джина? Джина, вы самая прекрасная женщина, которую я видел. И у вас чудесная, чистая душа. Джина, пообещайте мне, что вы не уедете завтра. Обещайте, что я увижу вас еще хоть один раз. Мне это крайне важно, это для меня как… — Он не знал, как закончить фразу. — Как вода в пустыне, как сама жизнь, понимаете?
Она посмотрела на него с печальной улыбкой и распахнула дверь.
— Идите, мой милый русский друг. Уже за полночь. Берегите себя, пожалуйста. Я буду вас помнить.
— Джина… — Ничего больше не оставалось делать, как упасть на колени. Он едва сдерживался, чтобы не разрыдаться. — Джина, не поступайте со мной так!
— О, вы, кажется, не так меня поняли. — Она нахмурилась. — Идите прочь, я прошу вас.
Закусив губу до крови, Остужев выскочил вон. Сбежав по лестнице вниз, он несколько раз ударил по кирпичной стене, до крови разбив руку. Он был влюблен! Не так, как в поместье, летом, когда подросла старшая дочь соседа-помещика и скакала на лошади по их парку. И не так, как в Санкт-Петербурге, когда в доме приятеля отца познакомился с молодой женой одного важного чиновника. Совсем не так! Тогда он не спал ночей, писал стихи, рвал их утром и рассматривал в зеркале свое лицо, казавшееся совершенно скучным и некрасивым. Сейчас он влюбился всем своим существом, один раз и на всю жизнь. Эта женщина была нужна ему больше, чем родина, чем служба у Дюпона, — он отдал бы за нее все.
— Джина… — прошептал он и поцеловал стену, которую только что нещадно избивал. — Джина. Нет имени прекраснее. Я не могу тебя потерять, прости меня.
Он никуда не ушел. Всю ночь простоял под ее окном, порядком замерзнув. Но даже ночной холод не остудил сердца Александра. Когда солнце взошло достаточно высоко, он решился вернуться к ней. Может быть, Джина еще спала, но за ночь он сочинил речь, что непременно должна была тронуть ее, заставить простить и поверить. Сонный консьерж остановил юношу.
— Куда вы спешите, мсье? — Он будто невзначай расстегнул сюртук, чтобы посетитель видел торчащий за поясом пистолет. — К кому?
— Вы меня не помните? — растерялся Александр. — Я был здесь вечером, на третьем этаже.
— Скорее я назвал бы это ночью, — уточнил консьерж. — Да, были, я помню вас. И знаю у кого. Только она съехала этой же ночью. Ушла через черный ход, я специально открывал его итальянке. Больше вам здесь делать нечего, мсье, если только вы не собираетесь снять тут жилье. Но тогда придется дождаться хозяина.
Остужев молча отстранил его рукой и поднялся. Дверь в квартиру оказалась открыта, но вещей Джины здесь не было. Саше вдруг стало холодно, он дул себе на руки, тупо глядя на столик, за которым совсем недавно пил кофе. Консьерж, у которого хватило ума не связываться с сумасшедшим, оперся о дверной косяк позади него.
— Надеюсь, она не сильно вас обчистила, мсье? Мне эта мадмуазель никогда не нравилась. Въехала с неделю назад, и каждый вечер куда-то кареты ее отвозили. Пару раз и ночевать не пришла.
— Замолчите… — почти без злобы попросил Александр. — Я прошу вас, замолчите.
— Как скажете, мсье. Только вам лучше уйти.
Вернувшись в гостиницу, он нашел конверт, подсунутый под дверь. Остужев схватил его и, увидев размашистый, мужской почерк адъютанта Наполеона, опять бросил на пол. Это ему было больше не интересно. Он сел на кровать, обхватил голову руками и стал медленно шататься влево-вправо, укачивая себя, словно ребенка.
