— Если он хочет стать настоящим мужем, — добавила Салли, — то должен показать себя. Все мужчины ушли на войну. Вернее, все настоящие мужчины.
— Я в любом случае хочу пойти, — продолжал Роберт Декер, — как отец Салли. Только вот он очень рассердится, если узнает, что я здесь побывал, и потому я хочу записаться должным образом до того, как отправлюсь в лагерь. Тогда он не сможет выгнать меня, так ведь? Не сможет, если я всё подпишу как положено. И я хочу устроить так, чтобы Салли получала мое жалованье. Мне сказали, что так можно сделать, это правда, мистер Бёрд?
— Да, многие жены получают жалованье своих мужей, — Бёрд бросил взгляд на девушку и снова был потрясен, как такая красавица могла вырасти на этих грубых холмах. — Твой отец в Легионе? — спросил он.
— Томас Траслоу, — с горечью произнесла она это имя.
— Боже правый, — Бёрд не мог скрыть своего изумления, узнав, что эту девушку вырастил Траслоу. — А твоя мать, — осторожно поинтересовался он, — не уверен, что был знаком с твоей матерью, а?
— Она умерла, — ответила Салли дерзким тоном, предполагавшим, что это Бёрда не касается.
Не касается, признал Бёрд и стал объяснять Декеру, что он должен отправиться в лагерь Легиона и там поискать лейтенанта Дейвиса.
Он хотел было добавить, что вряд ли что-то можно будет сделать до утра, но сдержался на случай, если такое замечание будет означать, что ему придется предложить паре ночлег.
— Дейвис, вот кто тебе нужен, — сказал он, а потом встал, дав понять, что разговор окончен.
Декер колебался.
— Но если отец Салли меня заметит, мистер Бёрд, до того, как я подпишу контракт, он убьет меня!
— Его там нет. Он уехал вместе с полковником, — Бёрд махнул рукой в сторону двери. — Ты в полной безопасности, Декер.
Салли встала.
— Сходи пригляди за лошадью, Роберт.
— Но…
— Я сказала, сходи пригляди за лошадью! — рявкнула Салли, послав несчастного Декера снова мокнуть под дождем. Как только он уже не мог их услышать, Салли закрыла дверь в гостиную и снова обернулась к Таддеусу Бёрду. — Итан Ридли здесь? — спросила она.
Рука Таддеуса Бёрда нервно впилась в спутанную бороду.
— Нет.
— И где же он? — в ее тоне не было вежливости, лишь прямое требование и намек на то, что она может дать волю своей необузданной натуре, если это требование не будет выполнено.
Бёрд ощутил, что сдается под натиском этой девушки. Она обладала силой характера подстать отцу, но если внешность Траслоу предполагала, что угроза насилия подкрепляется крепкой физической силой, дочь, похоже, обладала более замысловатой силой, позволявшей ей гнуть, ломать и манипулировать людьми по своему желанию.
— Итан в Ричмонде, — в конце концов ответил Бёрд.
— Но где именно? — настаивала она.
Бёрд был захвачен врасплох настойчивостью этих расспросов и приведен в смятение тем, что они означали. Он не сомневался в том, какого рода отношения связывали эту девушку и Итана и весьма их не одобрял, хотя и чувствовал себя бессильным сопротивляться ее требованиям.
— Он остановился у своего брата. Сводного брата, это на Грейс-стрит. Мне написать адрес? Ты ведь умеешь читать?
— Нет, но смогут другие, если я их попрошу.
Бёрд, ощущая, что делает нечто неправильное или по меньшей мере нечто ужасно бестактное, записал адрес своего друга Бельведера Дилейни на клочке бумаги и попытался успокоить совесть строгим вопросом:
— Могу я спросить, какого рода дело у тебя к Итану?
— Вы можете спросить, но не получите ответа, — заявила Салли почти отцовским тоном, хотя, возможно, и не сознавая этого, а потом выдернула листок бумаги из рук Бёрда и спрятала его где-то глубоко под промокшей одеждой.
На ней были два поношенных домотканых платья, окрашенных краской из ореха в коричневый цвет, два потертых передника, выцветшая шаль, изъеденный молью черный чепец и кусок промасленной ткани в качестве странной замены плаща.
В руках она держала тяжелую парусиновую сумку, и Бёрд понял, что она стояла в его гостиной со всеми своими пожитками. Единственным ее украшением являлось серебряное кольцо на левой руке, показавшееся Бёрду старым и довольно неплохим.
Салли тоже оценивала Бёрда своими полными презрения голубыми глазами, явно посчитав учителя абсолютным ничтожеством. Она развернулась, чтобы последовать за Декером на улицу, но потом помедлила и оглянулась.
— Мистер Старбак здесь?
— Нат? Да. Ну, вообще-то не совсем. Он уехал вместе с полковником. И твоим отцом.
— Далеко?
— Весьма, — Бёрд пытался удовлетворить ее любопытство со всей возможной тактичностью. — Так ты встречалась с мистером Старбаком?
— Да, черт побери, — она хихикнула, хотя и не объяснив причину.
— Он довольно мил, — добавила она неубедительно, и Таддеус Бёрд, лишь недавно женившийся, почувствовал внезапный укол ревности в отношении Старбака.
Он немедленно побранил себя за эту недостойную зависть, а потом поразился тому, как это дочери Траслоу удалось стать ее причиной.
— Мистер Старбак — настоящий священник? — нахмурилась Салли, задав этот странный вопрос.
— Священник? — воскликнул Бёрд. — Он имеет отношение к теологии, несомненно. Я не слышал, чтобы он проповедовал, но он не рукоположен, если ты об этом.
— Что значит не рукоположен?
— Это суеверная церемония, позволяющая человеку отправлять христианские таинства, — Бёрд помедлил, гадая, не смутил ли ее своим неверием. — А это важно?
— Для меня — да. Так он не священник? Вы ведь это хотите сказать?
— Не священник.
Салли улыбнулась, не Бёрду, а из-за какой-то своей внутренней радости, а потом вышла в коридор и на мокрую улицу. Бёрд смотрел, как девушка забирается в седло и ощутил себя так, будто его внезапно обожгло яростное пламя.
— Кто это был? — позвала с кухни Присцилла, услышав, как хлопнула входная дверь.
— Неприятности, — Таддеус Бёрд запер дверь на щеколду.
— Двойная работа и неприятности, но не для нас, не для нас, — он отнес свечу обратно в маленькую кухоньку, где Присцилла выкладывала то, что осталось от свадебного торжества, на тарелку.
Таддеус Бёрд отвлек ее от работы, обняв своими худыми руками и прижав к себе, недоумевая, как это ему могло прийти в голову покинуть этот скромный дом и прекрасную женщину.
— Не знаю, стоит ли мне идти на войну, — тихо произнес он.
— Ты должен делать то, что хочешь, — ответила Присцилла, ощутив, как заколотилось ее сердце при мысли о том, что ее муж может и не уйти вместе с вояками. Она любила и восхищалась этим неуклюжим и умным человеком с непростым характером, но не могла представить его солдатом.
Она могла представить военным привлекательного Вашингтона Фалконера или даже лишенного воображения майора Пелэма, или почти любого из тех крепких юнцов, что обращались с винтовкой так же уверенно, как в свое время с лопатой или вилами, но не могла вообразить на поле боя своего вспыльчивого Таддеуса.
— Мне вообще не понятно, как это тебе захотелось стать военным, — сказала она, но очень мягко, чтобы он не принял ее слова за критику.
— Знаешь, почему? — спросил Таддеус, а потом сам ответил на вопрос. — Потому что я воображал, что смогу стать мастером в военном деле.
Присцилла готова была рассмеяться, но потом заметила, что ее муж серьезен.
— Правда?
— Военное дело — это просто применение силы с помощью ума, а я, среди прочих своих недостатков, умен. И также полагаю, что каждый мужчина должен найти занятие, в котором он достигнет совершенства, и не перестаю сожалеть, что я такого не нашел. Я могу писать простую прозу, это верно, и я неплохой флейтист, но это довольно распространенные таланты. Нет, мне нужно найти стезю, на которой я смогу продемонстрировать мастерство. До сих пор я был слишком осторожен.
— Лелею надежду, что ты продолжишь быть осторожным, — сухо сказала Присцилла.
— У меня нет желания делать тебя вдовой, — улыбнулся Бёрд. Он видел, что его жена несчастна, усадил ее и налил немного вина в неподходящий стакан без ножки.
— Но тебе не следует волноваться, — объяснил он ей, — потому что всё это, смею сказать, лишь бессмысленная суета. Не могу представить, что начнется серьезная драка. Будет просто много позерства и хвастовства и много шума практически из ничего, и к концу лета мы все вернемся домой и будем бахвалиться своей храбростью, а всё останется почти так же, как теперь, но, дорогая, тех, кто не присоединится к этому фарсу, ожидает унылое будущее.
— Почему это?
— Потому что если мы не присоединимся, соседи сочтут нас трусами. Мы как люди, которые участвуют в танцах, хотя терпеть их не могут и даже не особо любят музыку, но вынуждены резво отплясывать, если хотят потом поужинать.
